После этого я затихаю и не кричу. Чувствую только, как мне больно заламывают руки. Я больше не сопротивляюсь, я просто не могу.

Замечаю, что они начали меня раздевать. Затрещала моя куртка. Эти звери сорвали мой свитер и штаны, оставляя меня в одном только белье.

– Ну что, красотка, готова принимать? – цедит Лавр, а после достает из машины бутылку водки и бьет ее об угол кирпича, добиваясь острого лезвия.

Начинаю плакать. Кажется, только сейчас я прихожу в себя и понимаю, что никто тут со мной не играет. Они меня сейчас пустят по кругу, Бакиров не пугал меня, и, конечно, он никогда не простит того, что я сделала, они меня здесь убьют. Мне конец, мне крышка.

– Какая у тебя кожа белая. Слишком чистая для такой грязи, как ты.

– А-а-ай!

Алик закуривает, глубоко затягивается, а после его окурок приземляется на мою руку чуть выше запястья. Он ее буквально прожигает, оставляя несколько уродских отметин.

– Я первый. Сюда иди.

Меня крупно колотит, и я плачу, как ребенок, от слез все расплывается просто, а после слышу визг шин. Еще братва приехала. Боже, я даже с мамой не попрощалась, они схватили меня прямо на улице.

Слышу звук шагов, разлепляю глаза и вижу прямо перед собой начищенные до блеска черные туфли. Голову поднять не могу. Я ничего не могу. Каждый вдох обдает ребра пламенем.

– Эта? – очень низкий рокочущий голос. Страшный, грубый, пробирающий до костей.

– Да. Ты вовремя, Леший. Ладная тварь, огрызается еще. Сейчас накажем.

Всхлипываю, когда этот мужчина приседает на корточки и берет меня за волосы, заставляя запрокинуть голову.

– Ну здравствуй, крыса. А что мы так дрожим?

Сквозь слезы я вижу его. Огромный бритоголовый амбал. Широкоплечий, крупный, жилистый. Покрупнее даже этих будет, и глаза его… серебристые, большие, окутанные черными ресницами. Они сверкают у него, как у дикого зверя. Взгляд пробирающий. Жуткий. Волчий.

Волевой подбородок, прямой нос, высокие скулы, четко очерченные черные брови, густая короткая щетина. Большой рот, белоснежные зубы с клыками – острыми, точно как у волка.

Жуткий он… боже, это же Леший. Я видела его пару раз в клубе, но ни разу с ним не общалась, не рискнула бы.

Прозвище ему не за красивые глаза дано, а за страшный нрав. Алена как-то говорила: кто с Лешим поведется, пропадает потом. Без вести и навсегда. Леший забирает людей, и не ясно, что с ними потом случается.

Я так сильно дрожу, что не могу связать даже двух слов, однако все, что могу, – смачно плюнуть этому мужику в лицо. Хотя бы так. Я их всех ненавижу.

– Я не крыса! Урод, – шепчу. И, боже, лучше бы я этого не делала. Волчий взгляд этого огромного мужика мгновенно темнеет, превращаясь в жидкий металл, острое лезвие.

Леший вытирает свою рожу рукавом куртки и, схватив меня за шею, с легкостью отдирает от пола.

Он очень высокий, я почти не чувствую опоры под ногами, так как Леший держит меня, как котенка, за шкирку на весу.

– А-ай! – от адской боли в ребрах я громко вскрикиваю. Мне больно. Кажется, я задыхаюсь и плохо вижу их. Голова кружится, меня тошнит.

Слышу, как щелкает нож в руке у Лешего, который меня держит.

Прикосновение холодного металла опаляет нежную кожу. Рывок, и он срезает с меня лифчик. Еще один, и я остаюсь без трусиков.

Голая, обнаженная перед этими зверями, которые буквально ощупывают мое тело глазами.

Когда лезвие ножа Лешего касается моего соска, я не выдерживаю и начинаю плакать. От унижения, под эти жуткие присвистывания и улюлюканья. Они его ждали, вот почему тянули. Боже.

Вздрагиваю, когда Леший ближе притягивает меня к себе и собирает мою слезу языком, проводя по щеке.

От него пахнет мускусом, мужской терпкий запах, очень уловимый. Сильный, и, как ни странно, от него меня не тошнит. Напротив, он вызывает во мне адский просто ужас, ночной кошмар, который стал явью.

– Сладко плачешь, красавица, хоть у тебя и грязный рот. Мы тебя сейчас по кругу пустим и вытрахаем во все дыры, а потом закопаем на нашем местном кладбище. Рядом с Филом и Хаммером. Будешь там свой характер показывать, развлекая пацанов.

Его голос очень низкий, жесткий, я смотрю на это чудовище, понимая, что он не врет. Это моя судьба. Это то, что меня ждет.

Леший отпускает меня, и я падаю на землю, вскрикивая от жуткой боли в ребрах.

Лежу на земле и вижу, как он смотрит на меня своим волчьим страшным взглядом. Долго смотрит как на грязь, не иначе, а остальные медленно начинают подходить, образовывая круг.

Я поднимаю взгляд на Лешего. Обнаженная, униженная, без права на прощение, без права даже на жизнь, и мне становится плохо.

Всхлипываю от ужаса и понимания, что они загнали меня, как овечку, и сейчас начнут раздирать на куски. Сказки не будет. Только не со мной.

– Хорош трепаться. Я первый девку хочу. Подержи ее, Лавр, – говорит Алик, и я начинаю плакать, не в силах вынести это зверство. Абсолютно голая, распластанная на холодном полу, дрожащая и избитая.

Меня снова касаются чьи-то руки, вижу, как Алик подходит и садится на меня, больно расставляя коленом мне ноги, а после я слышу выстрел. Не знаю, кто стрелял, ничего не понимаю.

– Отошли! Назад, я сказал! – чей-то голос гремит совсем рядом, но от шока я не могу разобрать, что происходит.

– Ты че, Леший? С дуба рухнул?

– Эта сука меня лично оскорбила. Себе возьму. Ты мне должен, Алик, и ты, Лавр, тоже, так что перебьетесь пока. Верну, как наиграюсь.

– Блядь… Леший, ну откуда ты взялся? Неделя у тебя, понял? Не больше.

Сквозь туман чувствую, как с меня слезает этот груз, а после кто-то за волосы хватает, и я встречаюсь с серебристыми страшными глазами.

Леший обхватывает мое лицо, сжимая скулы рукой до боли, проводит большим пальцем по разбитой губе, намеренно размазывая кровь и причиняя боль.

– Ну что, крысеныш, добро пожаловать в ад, – чеканит этот страшный бандит прямо мне в лицо, а после с легкостью поднимает и перебрасывает меня через плечо.

Я, видимо, тут же отключаюсь, потому что не помню, что случается дальше. В боку что-то простреливает, и меня вырубает.

Глава 3

Эта тварь сдала поставку. Ментовская крыса, она работала на Бакира четыре года. С виду простая официантка, которая на деле оказалась двуличной сукой и повела пацанов на смерть.

Я тоже мог быть там и тогда сожрал бы сам автоматную очередь. Миша должен был быть там, но его подменил Хаммер.

Их расстреляли. Всех в упор и без предупреждения, а она знала. Знала, что будет, и молчала, за что теперь получит наказание.

Бакир отдал эту девку Лавру, я приезжаю проверить, что он уже ее кончил, да вот только с какого-то ляда пацаны решают развлечься, и перед моими глазами предстает не особо красивая сцена.

Они повалили девку на пол, раздели ее и изрядно отлупили. Теперь кукла трясется и рыдает, точно побитый щенок. Голая, в одном только белье и даже без обуви.

Смазливое лицо, сучьи глаза, сиськи, талия, худые ноги. Все при ней. Темные длинные волосы в грязи, и пухлые губы дрожат от страха.

Ей дико страшно, такое не сыграешь, хотя, думаю, она превосходная актриса, раз так долго ни у кого даже сомнений не возникло в том, что эта сука сдавала все ментам.

Бойся, тварь, больше бойся, чтобы пацаны тебя услышали, хотя в этом больше нет никакого смысла. Она покойница и скоро сдохнет, кровью своей смоет то, что натворила.

Я поднимаю ее с пола, а она мне харкает в лицо, шипит, точно гремучая кобра, смотря с вызовом, который я тут же принимаю.

Нет, она не сломлена, она, блядь, безбашенная просто, и это даже забавно. Избитая сучка хорохорится, как воробей, и пытается мне что-то доказать, тогда как я держу ее за гриву, и у меня, блядь, просто встает на нее.

Она смотрит на меня в упор, дрожит и брыкается, хотя из ее разбитой губы уже хлещет кровь. Ее слезы оказываются сладкими, точно самый вкусный нектар. Они горошинами катятся по ее щекам, но взгляда от меня девка не отводит.

Я достаю нож и срезаю с нее остатки шмоток, раздеваю догола, полностью.

Оцениваю тело с головы до пят, ведь, несмотря на ссадины и грязь, там есть на что посмотреть: стройная, фигуристая и подтянутая. Видно, что еще молодая, хрупкая даже, если бы не этот лисий упрямый взгляд: хитрый, сучий и блядский просто.

Высокая грудь с темными сосками так и манит сжать до боли, а грязный рот с пухлыми губами сучки просто умоляет о наказании.

В паху ноет, я не ебался три дня, и, что хуже, я понимаю, что хочу ее тряхать. Всю, полностью и очень грязно.

Бросаю девку на пол, Алик подходит и начинает ее мять. Она еще сильнее воет, и я понимаю в этот миг, что эта сука тут сдохнет.

Пацаны вошли в азарт. Им нравится ощущение этой полной свободы действий, ведь наказывать предательницу охрененно просто сладко, особенно если она выглядит как чертова кукла с витрины, с которой можно делать реально все.

Я знаю, что с ней будет дальше и когда. Час, максимум два с такой-то фигурой.

Сначала они вытрахают всю ее дурь, а после выбросят где-то у обочины. Порванную и истекающую кровью.

Отвожу взгляд от нее, становится тошно.

Перед глазами старые кадры, как мать точно так же когда-то зажали дома, а я мелкий сидел в шкафу и боялся вылезти. Их было тоже трое, а мне четыре или пять лет.

Сначала я подумал, что они с ней играют, а потом уже услышал, как мать орет, как рыдает, пока они на ней скачут, как звери.

Я достаю ствол и делаю выстрел. Пацаны не понимают этого, впрочем, как и я сам. Знаю только, что если Алик с братвой ее сейчас просто вытрахают, то она все равно ни хуя не поймет, а я хочу, чтобы поняла. Чтобы на своей, сука, шкуре ощутила, каково этого, когда попадаешь в ад, и за каждое предательство обязательно следует ответка.

Я сам ее сломаю, потому что крыса, похоже, все еще не понимает, что она натворила. Дрожит только и ревет в три ручья, хотя… я совру, если скажу, что просто не захотел ее себе. Вот такую гремучую суку, воспитывать которую будет одно удовольствие, а в воспитании она явно нуждается, и даже очень.

Пока братва недовольно сверлит меня взглядами, я подхватываю девку на руки. Легкая, она совсем не упирается, взгляд какой-то затуманенный, поплывший.

Они неплохо ее попинали, потому что, как только я прижимаю ее к себе, она что-то еще пищит и обмякает у меня на руках.

Я не понимаю сначала, что с ней, но после уже у машины вижу, что у нее огромная ссадина на ребрах, со следами носка ботинка.

Укладываю крысу в багажник и срываюсь с места. Плана нет, просто ее лживый продажный зад уж очень просит отменной порки, и я ей обязательно это устрою.

Всю дорогу девка молчит, явно находясь в отключке, а я сбиваю вызов Алика, который хочет получить ее обратно.

***

Я совсем не помню дороги, кто и куда меня везет. Так, только отрывками словно выныриваю из вязкой трясины, приходя в себя на несколько секунд.

Меня везут не в салоне. Багажник, да, точно, в котором мое бедное тело трясет на каждой кочке, и я не знаю, что они еще придумали со мной творить.

Леший… он забрал меня. Он нес меня на руках. Вроде бы.

Я не помню его имени, у него же должно быть нормальное имя, ведь так? У них у всех клички, какие-то прозвища, точно у бойцовских псов, хотя и выглядят они соответствующе. Я за четыре года работы в клубе у Бакирова чего только не видела, но чтобы так – нет. Меня никто никогда не трогал, и я была уверена, что так и будет дальше. По крайне мере, брат мне это гарантировал.

Забрал. Леший меня себе забрал, чтобы что? Я понятия не имею, если честно. Наверное, чтобы прикончить самому, но бояться нет сил, и я никак не могу сосредоточиться.

Странное состояние: в голове как будто мед всколотили, и этот туман не проходит после того, как меня ударил Пух. Алик его зовут. Урод чертов. Ненавижу.