– К тому возрасту, когда настала пора задуматься об источниках дохода, я уже служил. Так что не в курсе тонкостей.

– Данные об отпечатках пальцев, карте электронной активности мозга, биометрия лица, кредитная история и все остальное хранится на защищенном сервере, но поскольку данные постоянно запрашивают для идентификации и всего такого, то надо поддерживать к нему доступ. Это все денег стоит.

– Вот! – воскликнул Уильямс, поднимая в воздух указательный палец. – А этот наш Джон Пол! Как он-то проходит проверки по ID? Без отпечатка пальца тебе даже пиццу с халапеньо не выдадут. Как тогда Джон Пол катается из Европы в Африку, а из Африки – в Азию?

Об этом-то я, если честно, и не думал. Без проверки не купишь билет на самолет. Точнее, за билеты надо заплатить, и всякий, у кого есть банковский счет, не может избежать проверки на этом этапе.

Но как Джону Полу удается перебраться из одной горячей точки в другую?

Тут у Уильямса зазвонил мобильник. Под моим изумленным взглядом он прямо жирными от пиццы руками залез в карман и без малейшего колебания ткнул на кнопку принятия вызова. Нет, пусть, конечно, сам решает, как обращаться с телефоном, но мне трудно принять такое отношение. Уильямс в своем беспардонном репертуаре.

– Слушаю, – ответил он, облизывая жирные пальцы. – Да. Что, прямо сейчас?.. В течение часа.

Он положил трубку. Блестящим пальцем вывел на стене команду вызова. Какая возмутительная нечувствительность. Нанопленка среагировала мгновенно, и из ниоткуда прямо под грязной рукой коллеги всплыл пульт управления.

Уильямс тыкнул на «Стоп», и «Спасти рядового Райана» остановился. Когда я спросил, что стряслось, приятель вздохнул.

Одновременно мобильник завибрировал и у меня. Я вытащил его из заднего кармана. Пришел приказ.

– Зовут в штаб, – пояснил Уильямс.

2

Нам велели не светить ID.

Мы с Уильямсом, подчиняясь приказу Пентагона, явились в штатском.

А то глупо при таком распоряжении надевать парадную форму, на которой красуются и именные таблички, и ордена, по которым можно вычислить личность. По сути, сказали приходить в повседневной одежде, но, как заметил Уильямс, жутко неловко встречаться с важным начальством без строгой формы. Когда тело плотно облегает мундир, а грудь украшают награды, о моде можно не думать. Потому что форма – это просто форма. В свою очередь, в личной одежде всегда сквозит твоя собственная система ценностей. Не хочется, по логике Уильямса, чтобы ее разглядывали чужие люди.

Мы летели в Вашингтон не военным, а обычным пассажирским самолетом. Похоже, о том, что нас вызвали на задание, не должны знать ни чужие, ни свои. Если предположить, что Джон Пол работает на организацию, то, возможно, он следит за разведкой и спецназом при помощи какой-то сети, и нельзя списывать со счетов вероятность, что речь пойдет о чем-то таком, что и своим толком знать не положено.

Так что мы прибыли в Вашингтон, прикидываясь обычными людьми. Сели в «Нэшнеле»^[9] и, поскольку нам дали четкое указание не брать такси, зашли в метро и доехали до станции «Пентагон» вместе с офисными работниками и туристами.

Мне не в первый раз доводилось приезжать в Пентагон, но я всегда чувствовал себя неотесанным деревенщиной и смущался.

По пассажирам, выходящем на станции, сложно судить, кто из них просто зевака, а кто – федеральный сотрудник. Благодаря биометрии роль одежды в распознании социальной позиции человека отчасти размылась.

Вот и моя личность закодирована не в одежде или обуви, а на надежном сервере инфосека.

Федеральные служащие и военные, которые здесь работают, тоже частенько одеваются в небрежный кэжуал. А вот если говорить о простых зеваках, то в моду вошел так называемый пентагонский стиль, и бешеной популярностью пользовалась пародия на военных чиновников прошлого века – той поры, когда два мира ощетинились друг на друга ядерными боеголовками. Поэтому гражданские одевались в лаконичные (на вид) костюмы, и отличить, кто из них турист, а кто на самом деле приехал на работу, невозможно.

Мы шли своей дорогой, лавируя между людьми в форме, гражданскими и птиценогами. Птиценогие носильщики бодро сновали по территории комплекса, и казалось, что ходят не механизмы, а половинки людей, притом нижние, и они наводили на меня жуть. Роботы, движимые силой искусственных мышц, особенно распространились в последние годы, наводнив большие офисы. Пентагон же – не просто «большой»: у него территория в три раза больше, чем у Эмпайр-стейт-билдинг. Хотя благодаря пятиугольной форме перемещения занимали не так уж и много времени. Единственная проволочка – нам приказали зайти в конференц-зал через несколько рамок безопасности. На каждой мы прикладывали к сканеру ладони, и каждый раз нам просвечивали вены пальца, проверяли отпечатки, сопоставляли с базой уши, глаза и нос.

В той зоне, где сконцентрировались почти все залы совещаний, большинство помещений постоянно находились в работе, и на них висели разнообразнейшие таблички. Например: «Комитет по освобождению Ливии», «Комитет обеспечения безопасности Восточной Европы», «Совещание по вопросам подготовки этического решения Суданского вопроса», «Антитеррористическая информационная сводка».

Проблемы со всех уголков планеты обсуждаются и решаются тут, в залах Пентагона.

«Освобождение» какой-то страны в сознании обывателя – это вмешательство во внутриполитические дела чужого государства и неслыханная наглость. Однако в Пентагоне понятиями дипломатической морали не оперируют и не оперировали никогда, поэтому вопросы иных государств обсуждалась как нечто само собой разумеющееся.

Лишь на одной двери висело незамысловатое: «Не входить».

– Вот мы и пришли, – кивнул Уильямс, обернулся на остальные двери и добавил: – «Не входить»… По сравнению с остальными, тема, конечно, сюрреалистичная.

– Решать мировые вопросы, к которым запрещено подступаться остальным, – обязанность гегемона, – заметил на это я.

Приятель кивнул:

– Прямо Кафкой повеяло, не считаешь?

– Ты хоть читал Кафку? – со скепсисом уточнил я.

Уильямс пожал плечами:

– Нет, но к слову пришлось.

Он постучался, и какой-то мужчина из комнаты крикнул:

– Пальцы приложите. Окошечко сбоку.

Желто-зеленый сканер оказался размером с костяшку домино. Когда наши данные считались, замок щелкнул, и дверь подалась внутрь.

В темноте сотрудники и сотрудницы смотрели порнографию.

То есть так мне показалось, когда я только шагнул в помещение. На стене-экране показывали какого-то чернокожего мужчину в бондаже, и его пристально разглядывали все присутствующие – мужчины и женщины весьма зрелого возраста. Хотя, когда вошли мы, все разом обернулись на нас. Среди выступающих из темноты лиц я узнал нашего начальника из отряда спецрасследований i, полковника Рокуэлла.

– А, это парни из секции G, – представил нас босс и указал на свободные кресла. Остальные сотрудники за столом тоже больше соответствовали по возрасту именно ему, а как сюда затесались мы – неясно.

Один из присутствующих встал и представился первым заместителем начальника РУМО^[10]. Простым языком, он из высшего эшелона, а значит – тут собрались самые важные птицы. Заместители глав ЦРУ, АНБ и других информационных структур, несколько членов главенствующих разведывательно-наблюдательных агентств. Честно говоря, когда такое сборище запирается в темной комнате посмотреть видео с участием запакованного в смирительную рубашку чернокожего, сами собой напрашиваются какие-то нездоровые мысли.

– Эти кадры сняты неделю назад, – начал объяснять заместитель главы разведки. – Свежайшие успехи Четвертой миротворческой операции ООН в Сомали. Этого человека мы в октябре прошлого года назначили целью первого порядка в связи с резней на Черном море.

– Так его арестовали? – несколько удивился я. Это где видано, чтобы современные американские охотники за головами не убивали, а ловили целей?

– Да. Там особые обстоятельства, – ответил наш босс.

Замглавы РУМО тоже кивнул:

– Его поймала миссис Эрика Сейлз – она присутствует здесь.

Женщина, сидевшая сбоку от говорящего, сдержанно кивнула. Тут уж изумился Уильямс:

– Вы же не военная?

– В узком смысле слова, если понимать под военными тех, кто принадлежит к государственной насильственной структуре, представленной на разных этапах существования человечества очень тонкой прослойкой, то нет. – Женщина встала и пересела на то место, что ей уступил замглавы РУМО. На вид – гражданская одежда, тот самый пентагонский стиль, последний писк моды. – Я глава Третьего отдела планирования «Юджин и Круппс».

Я про себя порадовался, как удачно выбрал слово «арестовали». Мог ведь спросить: «Как это его не убили?» – но перед гражданскими так откровенно высказываться опасно. По крайней мере на бумаге власти Штатов иностранных граждан не убивают.

– Четвертую миротворческую операцию с самого начала планировали отдать на аутсорсинг, – дополнил замглавы РУМО слова миссис Сейлз. – Почти все силы на месте состоят из гражданских. Не только Красный Крест и охрана неправительственных организаций ООН, занятых разоружением страны. Контролировать военную операцию по регулированию отношений и тотальному подавлению местных вооруженных сил поставлены ЧВК, а отряд миссис Сейлз – в первую очередь.

«Военная операция».

Таинственное словосочетание. Людей определенного толка от него, наверное, даже передернет… Всяких там миротворцев, либералов. Мне почувствовалось, что в нем заложена какая-то особая будущность, и в крови разлилось безрассудное возбуждение. Я всегда чрезмерно бурно реагирую на необычные словосочетания.

Слушая замглавы РУМО, я думал, что как пиццерии готовят пиццу, а службы дезинсекции морят тараканов, так и война – это не битва народа за свое самоопределение, не мученическая жертва богам, а простое ремесло. Как и любому ремеслу, военному свойственно рассчитывать бюджет, планировать стратегию действий, исполнять заказы. Из государственной монополии на насилие войско превратилось в сдельную организацию.

Словосочетание «военная операция» будто высмеивает солдат, проливающих на войне свою кровь, в том числе и меня. Забавное у него значение: операция по проведению войны. Как будто война – это обычная работа. Обычное задание, которое можно спланировать и проконтролировать.

Вводить подобные эвфемизмы придумали в аналитических центрах времен холодной войны. Такие по-своему бессердечные иносказания совершенно необходимы, когда речь идет об уничтожении мира ядерным оружием. Герман Кан из Гудзонского института анализировал возможность термоядерной войны и определил ее в своем отчете как следующую цепочку слов: «размышления о немыслимом». Он это, впрочем, у Витгенштейна подсмотрел.

Книга, которая нужна, чтобы думать о мегасмерти.

Искусством слов мы раскладываем Апокалипсис из Священного Писания на тактические и стратегические составляющие. Дело привычное: на изнанке бюрократических канцеляризмов мы больше не видим осиротевших детей и изрешеченные трупы.

– Заготовка и поставка провизии, повара, которые готовят в местных столовых, прачечная для сотрудников, строительство здания новой администрации региона, а также лагеря для ресоциализации бывших партизан, организация и охрана тюрем для военных преступников. Раньше к театру действий приходилось выезжать нам, организовывать генеральный штаб, созывать военных инженеров – а теперь все эти задачи и вообще всю миротворческую операцию удалось перепоручить ЧВК и неправительственным организациям, одобренным ООН, – объяснил замглавы РУМО и бросил быстрый взгляд на миссис Сейлз.

Та подхватила: