Горохов прикрывает дверь, осматривает её: есть ли замок? И убеждается, что замок на двери есть. И он работает, просто дверь почему-то не заперли. Тогда уполномоченный запирает дверь, ещё раз оглядывает помещение, ища что-нибудь подозрительное, и, не найдя, проходит к столу, берёт в руки записку:

«Вода – хорошая. Еда – можно есть. Кровать – инсектицид. Я буду вечером».

Буквы были большие, корявые, в каждом слове по ошибке. Человек, писавший это, явно не был обременён излишним образованием. Тем не менее тут кого-то ждали. Его? Теперь всё выглядело совсем иначе… И на ловушку – Горохов ещё раз обвёл домишко фонарём – похоже не было. Он приподнял чашку, лежавшую на столе дном вверх, а под нею нашёл хорошую порцию плохого паштета из саранчи и десяток крупных жёлтых личинок цикад, уже очищенных и обжаренных. Хлеба не было, а саранча была с лапами и головами, правда, для вкуса в неё всё-таки добавили лука. Горохов взял немного – попробовал. Ну, съедобно, но не более. Хотя сейчас бы он съел это всё. Уполномоченный закидывает в рот одну за другой трёх самых крупных цикад. Это не самая любимая его еда, на его взгляд они слишком жирные, но в этих жирных тельцах протеина больше, чем в саранче. Их питательность значительно выше. Энергия и протеин. Всё, что нужно для человека, который почти бежал много часов. Потом он берёт двухлитровую бутылку из белого пластика, откручивает крышку, сначала нюхает, а потом и пробует воду. Да, вода не опреснённая… Записка не врёт – она хорошая. Интересно, тут вообще есть опреснённая вода? Андрей Николаевич съел ещё пару цикад и больше ни есть, ни пить не стал, уполномоченный всё ещё был настороже. И в этом доме ему не нравилось. Хотя близкое расположение к дороге его немного успокаивало, где-нибудь в центре города он чувствовал бы себя заметно хуже.

А ещё Андрея Николаевича немного успокаивала рация. Там всё с той же твёрдой уверенностью какой-то главный продолжал руководить его поисками. И по переговорам Горохов понимал, что они всё ещё далеки от его поимки. Он снял рюкзак, снял с плеча винтовку, снял пыльник и маску. Обрез, револьвер оставил при себе, а пистолет в кармане штанов. Теперь он уже мог спокойно закурить. Спокойно… нет, конечно, но, во всяком случае, не на бегу. Андрей Николаевич уселся на пластиковый матрас и, положив рацию рядом, продолжил прослушивать местных. И понял, что к тем, что были в городе, уже подтягивались люди, которые прочёсывали степь и контролировали трассу. Это было ему на руку. Светало. Люди начинали выходить из домов. Это тоже будет ему в помощь. Горохов прилёг на кровать, не снимая обуви и не убирая от себя оружия. Но прежде он её, конечно же, осмотрел с фонариком и даже обнюхал. Матрас действительно источал лёгкий запах едкой химии. И никаких мерзких гадов уполномоченный на лежанке не обнаружил. Он пролежал там, борясь со сном, до того, как в дом через страшно запылённое окно, через жалюзи, не стало пробиваться солнце. Но потом всё-таки, кроме сна, его стал донимать и голод. Неудивительно, он давно уже ничего не ел.

«Еда – можно есть».

От кусочка, съеденного в самом начале знакомства с домом, плохо ему не стало, и, когда рассвело, он уже встал и серьёзно отъел от паштета под чашкой и выпил воды. Снова улёгся на кровать и задремал. Рация поначалу стала шипеть и наконец «умерла» совсем. Уполномоченный встал, но найти для неё место зарядки не смог, так как стандартный разъем у розетки оказался обесточен. Если на крыше и была солнечная панель, то солнца ещё было мало, а аккумуляторов в доме точно не было. Заводить же генератор, даже если там и было топливо, он не решился бы. Тогда уполномоченный включил радиоприёмник. И это было правильным решением, так как в перерывах между старинной музыкой и прогнозами погоды каждые пятнадцать минут жителям Серова объявляли, что власти проводят мероприятия по поиску и обезвреживанию опасного убийцы, прибывшего в город для исполнения заказа. После давали его достаточно точное описание и указывали вероятное местонахождение. Призывали всех к осторожности. В общем, делали всё правильно.

Глава 3

Солнце в зените. Облаков на небе мало. На улице градусов сорок пять, наверное. Будет сорок семь. Внутри дома термометр показывает сорок два. Уполномоченный встаёт с кровати, подходит к тому окошку, что выходит на север, на дорогу. Его, наверное, не мыли никогда. Он глядит на трассу, а там как раз тащатся в клубах пыли два грузовика на юг. Водонапорная башня, два ветряка рядом с нею, кладбище, а чуть дальше заправочная лавка с обедами. А вот тех машин с бойкими ребятами, что обыскивали проезжающие грузовики, теперь у дороги не было.

«Значит, обшаривают город».

Вот только теперь он почувствовал себя в некоторой безопасности. Вернее, этот душный и пыльный дом стал ему казаться менее опасным пристанищем. А хозяин дома… Ну, уполномоченный ждал его, чтобы сделать выводы после знакомства.

«Я буду вечером», – вспомнил Андрей Николаевич окончание записки, что так и лежала на столе.

Вот тогда всё окончательно и прояснится. А пока он вытер лицо от пота и отошёл от окна. Отсутствие защитной краски на доме к двум часам дня стало вполне себе ощутимым. Даже сезон воды не спасал дом от серьёзного нагревания. Было душно.

«Ну ладно, я привычный, а тот, кто тут живёт… Интересно, как он переносит лето?».

Вечера ему дожидаться не пришлось, уже к четырём часам дня кто-то возле дома стал разговаривать. Говорили у двери. Уполномоченный встал ближе к окну, но слов не расслышал. Он не очень напрягся, это был какой-то бессмысленный разговор соседей. Вопрос – ответ, вопрос – ответ. А потом в замок вставили ключ. Андрей Николаевич не стал даже поднимать оружия, потому что кто-то, открыв дверь, сразу не вошёл, а, словно предупреждая о своём приходе, произнёс:

– Ох и духота тут.

Только после этого в проёме двери появился человек среднего роста. Старый пыльник, старая кепка, старый респиратор и неплохо так стоптанные башмаки с обмотками. На плече у него висела двустволочка, на которой воронение стёрлось до белого металла, а в руке без перчатки он держал небольшую дрофу. Типичный степняк-охотник. За спиной рюкзак.

Человек этот, увидав Горохова, не удивился, не удивился он и тому, что уполномоченный держит в руке обрез. Охотник прикрыл дверь, поставил ружьё, снял респиратор и сказал, кладя дрофу на стол:

– Здравствуй, Андрей.

Это был человек монголоидного вида, лет сорока пяти, его нижняя губа имела отчётливую синюю кромку и была чуть перекошена – проказа.

– Как вас зовут? – сразу спросил Горохов.

– Меня? – переспросил охотник. – Меня Миша.

«Миша?».

Уполномоченный не спускал глаз с пришедшего, да и свой обрез держал наготове.

– Мне называли другое имя.

– А… – вспомнил пришедший. – Шубу… Но так меня никто не зовёт.

– Шубу? – этого уполномоченному мало. – Кое-кто мне всё-таки назвал это имя. Только называл его полный вариант.

– Шубу-Ухай, – говорит Миша. И начинает раздеваться.

– С кем вы сейчас разговаривали на улице? – продолжает Горохов.

– Так это… – начинает Миша объясняться. – Соседка попросила продать ей половину дрофы. А я, видишь, маленькую добыл, издалека пришлось бы нести большую, лень было. Получается, не продал я соседке мяса.

Этот ответ удовлетворяет Андрея Николаевича, но он спрашивает дальше:

– Откуда вы узнали о моём приходе? Про моё имя кто вам сказал?

– Человек приходил, вчера утром ещё… – отвечает охотник, вытаскивая из рюкзака туго свёрнутые листья простого кактуса. – Едва успел меня застать, я к Камню хотел идти – на пару дней, на тройку… Так бы дверь запер, вы бы меня ждали…

Горохов уже догадывается, что за человек мог предупредить Шубу-Ухая, но на всякий случай уточняет:

– Это кто-то из Светлой Обители?

– Ага, – соглашается Миша. – Пришёл Костик, он из людей пророка, у него склад есть, я ему чеснок ношу, он и говорит: если от пророка придёт человек, скажет, что его зовут Андрей и покажет знак, ты ему помоги. Сделай, что просит.

– Я должен показать вам знак? – Горохов вспоминает о монете, которую дал ему в тайном убежище человек с прозрачной кожей.

– Нет, не должен, – отвечает охотник и, подойдя к столу, садится, берёт дрофу и начинает её ощипывать, бросая перья прямо на пол. – Вы человек Церен, – тут он останавливается, перестаёт дёргать перья, внимательно глядит на уполномоченного и говорит: – Я тебя и без знаков знаю.

– Церен? Это что? – не понимает Горохов. – Кто такой Церен?

– Не такой… – Мишу этот вопрос, казалось, вовсе не удивляет и не настораживает, он снова начинает щипать дрофу. – Такая! Церен – женщина. У неё теперь другое имя, другое тело. А тридцать лет назад её звали Церен.

«Тридцать лет назад… Другое тело… Другое имя… Люсичка?». Это было первое, что пришло ему на ум. Но он решает не уточнять, а спрашивает о другом:

– А вы тоже член Светлой Обители?

– Нет, – неожиданно отвечает Миша. – Я их не люблю.

«Не любишь? Очень интересно! А Церен тогда кто? Откуда она?».

Горохов идёт к кровати и садится на неё, только теперь он мягко опускает курки и кладёт обрез. О главном Андрей Николаевич спросил, но у него ещё много вопросов, правда, он ещё не знает, как вести себя с этим человеком, и пока не спешит их задавать. Но Миша начинает рассказывать сам:

– Ждать тебя не стал… Думаю, придёт, а еды дома нет. Ходил к Камню, сети поставил. Вот, дрофу добыл. Я в дождь беру только мужиков… Женщины сейчас на кладку садятся… Я их не добываю. Там, в предгорьях, много хорошей еды для них, и для козодоя тоже… Там все склоны заросли кактусом, кактус сейчас воды набирает, зелёный весь… А песок чёрный… Красиво… Саранча там крупная, клопа много, клеща много… Есть кого покушать птице, нужно только сколопендр перебить… Я с прошлого года на одном склоне побил всю сколопендру, теперь там шесть кладок дрофы и одна кладка козодоя… Теперь дрофы будет много у меня…

Кажется, Шубу-Ухай мог об этом рассказывать ещё долго, но сейчас Горохова интересовало другое:

– А откуда ты знаешь, что я пришёл от Церен?

Охотник смотрит на Горохова своими карими глазами, словно изучает его, и только потом отвечает:

– Моё имя только Церен знает. Все остальные померли, кто знал.

«То есть имя «Шубу-Ухай» типа пароля было. А заодно Люсичка и местную секту предупредила».

– М-м… – уполномоченный кивает. – Ясно. А что говорят в городе?

– О чём? – не понял Миша.

– Обо мне.

– Не знаю… Я же утром вчера ушёл и вот только пришёл…

Горохов и представить не мог, что дрофу можно так быстро ощипать. Миша закончил и положил тушку птицы на стол, а сам башмаком стал сгребать перья и пух к стене и лишь потом начал собирать их в охапку и, приоткрыв дверь, бесцеремонно выкидывать на улицу. Потом он вернулся к столу и принялся разделывать птицу; и опять заговорил об охоте:

– Я хожу на ту горку всё время, птичек не трогаю, внизу ставлю сети и бью сколопендр, иной раз туда варан ходит, всё никак не могу его поймать… Прихожу только следы посмотреть… Молодой, но одну кладку дроф уже пожрал… Сейчас вода пройдёт, найду его… А пока туман на горе сильный, вода след смывает… – охотник говорит медленно, немного монотонно, – трудно искать… Не могу его поймать… Лучше сейчас убить, пока маленький… И мясо молодое дороже стоит… А когда вырастет – попробуй ещё убей…

Кажется, он может так говорить часами, и тогда Андрей Николаевич его перебивает, он теперь к нему тоже обращается на «ты»:

– Слушай, Миша…

– Чего? – охотник оборачивается к нему.

– Мне будет нужна твоя помощь.

– Я знаю, мне об этом Костик сказал, я помогу… Ты человек Церен, а значит, мне друг, а может, и брат… – отвечает Миша и смотрит на Горохова как-то странно. Снова поворачивается к разделанной тушке. – Сделаю, что хочешь. Вот только с ужином закончу, а то песок остынет или дождь пойдёт, придётся нам дрофу сырой есть. А печёная вкуснее… Сейчас…