Глаза у Питера оказались невероятно грустные, но улыбка буквально преображала лицо. Я села, и мы сразу же принялись болтать о городах, где прошло наше детство, о том, насколько жизнь Среднего Запада отличается от жизни на побережье. Он родился в Лос-Анджелесе, а на бакалавра учился в Беркли. Пожаловался мне:

– Я как-то не готов оказался к такому холоду. В первую зиму все пытался ходить в ветровке и кроссовках.

Потом мы заговорили об учебе. Питер рассказал о теме своей диссертации, мы обсудили, как складываются отношения ребят в наших группах. Вроде и не пустой треп, но личных тем мы не затрагивали. Питер оказался из тех, кого на первом свидании не раскусишь; чтобы узнать такого человека как следует, нужно время.

В какой-то момент я вышла в туалет и посмотрела на себя в зеркало. До чего же нескладная! Высокая – настоящая дылда. Губы сухие и шелушатся. Черты асимметричные, кожа жирная – лицо вообще какое-то неприятное. Я провела ладонями по животу и постаралась его втянуть.

Вспомнив, как Чарли сказал, что я похожа на Леди Гагу, я поскорее отвернулась от зеркала, чтобы не залипать долго на своем унылом отражении.

– О чем ты пишешь? – спросил Питер, когда я вернулась.

– Чаще всего пишу рассказы о дочерях, потерявших матерей. Пыталась пару раз выбрать другую тему, но в итоге все равно все сводилось к одному.

Он посмотрел на меня с интересом.

– Я бы с удовольствием прочел. У меня несколько месяцев назад умерла мама.

Я отставила бокал с вином. Вряд ли Питер нарочно это сказал, но я вдруг взглянула на него иначе. Грустные глаза, толстовка, редкие улыбки. Попыталась представить себе, что за чувства бурлят у него внутри, и не смогла.

– Мои соболезнования.

– Все нормально, спасибо. Очень быстро все произошло. В смысле, она заболела и вот…

Я молча кивнула, ожидая продолжения.

– Мы все чувствовали себя абсолютно беспомощными. Особенно папа.

– Могу представить. А сейчас они как? Папа и остальные?

– Стараются держаться, каждый по-своему. У одних получается лучше, у других хуже.

– Понятно.

– Мама была белая, еврейка, а отец чернокожий. Оказалось, у их родственников абсолютно разные представления о подобающих похоронах. В общем, всем пришлось непросто.

– Так ты еврей?

– Ага. Ты тоже?

Я кивнула.

– Я так и думал.

– Правда?

– Ну да, просто твое имя и…

– Лицо?

– В общем, ты больше похожа на еврейку, чем я, – улыбнулся он.

Я пожала плечами.

– Сочувствую насчет мамы.

Больше Питер о себе не рассказывал, и я чувствовала, что расспрашивать не стоит.

Прощаясь, мы обнялись на выходе из бара. В ботинках я была на полдюйма выше, а значит, босиком мы, наверное, оказались бы одного роста.

– Мне понравилось, – сказал он. – Повторим как-нибудь?

– Давай, – кивнула я. – С удовольствием.

Дома я обнаружила три пропущенных звонка и сообщение от Чарли.

Привет мне вечером надо быть в центре можно заскочить к тебе ненадолго?

Я отложила телефон и стала переодеваться в пижаму. Три звонка – это как-то слишком! Не стану перезванивать! Но когда я чистила зубы, телефон завибрировал. Чарли. Я сама не понимала, что чувствую: такая бесцеремонность злила, но отчего-то и заводила тоже. Сняла трубку. Решила, что лучше разберусь в себе, услышав его голос.

– Привет! – негромко поздоровался он.

– Что случилось?

– Ты случайно не дома?

– Дома. А что?

– Просто только закончил одно дело с Максом и как раз недалеко от твоей улицы. Не хочу мешать, но…

– Ладно, – отозвалась я. – Приходи.

Не прошло и минуты, как в дверь позвонили. На пороге стоял Чарли – без куртки, в одном свитере, на голове синяя зимняя шапка с ушами, руки в карманах. Глаза дикие, зрачки расширенные. На вид совсем мальчишка – только шести футов ростом и с щетиной на подбородке.

Губы Чарли медленно растянулись в очаровательной улыбке. Оказывается, я подспудно ожидала, что он будет злиться, допрашивать, где я пропадала, почему не отвечала на звонки. Мы не виделись с того вечера, когда он рассказал о зависимости, и в разговорах этой темы избегали. Но Чарли просто смотрел на меня невинными глазами и с явным облегчением и ждал, когда я приглашу его войти.

4

На втором свидании мы с Питером решили вместе поужинать. Я была подавлена и рассеянна. Близился День благодарения, а домой ехать не хотелось.

Мы отправились в таверну «Алхимия», где подавали кучу вегетарианских блюд: кокосовый карри, сыр с брокколи на гриле, жареную морковь с красным луком. В дальнем углу зала играли музыканты. Питер снова пришел в толстовке, на этот раз – цвета лайма.

И, судя по виду, подавлен и рассеян он был не меньше меня.

– Что делаешь на День благодарения? – поинтересовалась я.

– Еду в Окленд к родне со стороны отца. Обычно мы устраиваем грандиозный сбор – съезжаются все тетушки, дядюшки, кузены, бабушки с дедушками.

– Здорово, наверно. – Вероятно, стоило спросить, каково это – приезжать на семейное сборище после ухода кого-то из близких, но я побоялась показаться навязчивой и просто заметила: – Чем старше я становлюсь, тем больше боюсь праздников.

Он склонил голову к плечу.

– Это почему?

– Очередное напоминание о том, какая жизнь паршивая штука.

– Серьезно, все так плохо?

– Нет, – мне вдруг стало неловко, что я навела такую мрачность. – Нормально все.

В Питере чувствовалось что-то очень близкое, хорошо знакомое, и это одновременно нервировало и заставляло меня к нему тянуться. Тоже еврей, тоже приезжий – неудивительно, что нам оказалось так легко и комфортно общаться. Держался он дружелюбно, но в то же время отстраненно. Мне такое было привычно и понятно. Но из-за этого разговаривать с ним было сложнее, чем с Чарли. Сам Питер больше отмалчивался, но слушал внимательно, а значит, шансы сморозить глупость решительно возрастали. С Чарли же я в основном слушала его болтовню и пыталась в ней разобраться.

Выпив, мы немного расслабились. Я рассказала Питеру о встрече с агентом. Разыграла нашу беседу в красках, приправила юмором – он очень смеялся.

– Ты расстроилась, наверно?

– Ну да. Даже не представляла, что произвожу такое жалкое первое впечатление.

– Я так вовсе не считаю. – Он улыбнулся, и в который раз удивившись тому, как улыбка преображает его лицо – в глазах загорается огонь, а печальные складки у рта превращаются в смешливые, – я неожиданно поняла, что он мне нравится.

После он отвез меня домой. И, остановившись на подъездной дорожке, спросил:

– Я помню, что на следующей неделе День благодарения, но, может, мы успеем увидеться еще раз до твоего отъезда?

– Да, конечно, – закивала я.

На несколько секунд в машине повисло напряженно молчание, а потом он признался, не сводя глаз с приборной панели:

– У меня не так много опыта по этой части. Долго был в серьезных отношениях…

– Все нормально, – заверила я, наклонилась к нему, и мы поцеловались.

Это было совсем не похоже на первый поцелуй с Чарли – тогда у меня голова пошла кругом, а внешний мир просто исчез. Сейчас же он никуда не делся. Питер мне нравился. Но я никак не могла выкинуть из головы его слова. Выходит, он совсем недавно расстался с девушкой, с которой встречался много лет. Да еще мать похоронил. Сама не знаю, почему это меня так напугало, но шагая по дорожке к дому, я не была уверена, что нам стоит продолжать.

– Ребята, я хочу вам кое-что сообщить, – объявил Уилсон.

Мы, как обычно, сидели после семинара в «Сити-баре» за нашим столом, уставленным пивными кружками и остывшей картошкой фри. Поэты давно уже перестали сюда заглядывать, теперь мы тусили вшестером. Семинар прошел хорошо. Обсуждали Вивиан и Сэма. Тексты у обоих вышли такими вдохновляющими, что всем теперь хотелось скорее бежать домой и засесть за компьютер.

Мы обернулись к Уилсону. Он сидел, уставившись в тарелку с картошкой.

– Хочу, чтоб вы знали, мне звонила Майя Джоши, сказала… – он поднял голову и оглядел всех нас, – … что хотела бы со мной сотрудничать.

Прошло уже больше месяца со встречи с агентом, и мы потихоньку стали о ней забывать.

– Уилсон, – вскричал Роан, первым нарушив повисшее молчание. – Чувак, охренеть! Это же замечательно!

Все загомонили, Сэм поднял кружку:

– За тебя!

Мы чокнулись. Вивиан вскочила с места и обняла Уилсона.

– Черт, Уилсон, ты идешь в гору!

– Подожди, подожди, но как все было? – вмешался Дэвид, перегнувшись через стол. – Расскажи подробнее.

– Ну она просто позвонила…

– То есть вся эта история с имейлами – херня?

– Даже не знаю, где она раздобыла мой номер…

– В деканате, наверное, – предположил Дэвид.

– Ну вот, она сказала, ей нравятся мои рассказы. И тот, что был опубликован в «Глиммер Трейн»^[5], тоже.

– Тебя печатали в «Глиммер Трейн»? – удивился Сэм.

– В общем, – покраснев, продолжил Уилсон, – она говорит, мол, продолжай работать, а как захочешь что-нибудь мне прислать, я с радостью прочту. Вот так все и было, совершенно неформально.

– Думаю, по этому случаю стоит выпить чего-нибудь покрепче, – заметила Вивиан. – Сегодня у нас не просто обычный вторник. Кто со мной?

Все встали. Настроение было странное. За улыбками чувствовалось общее напряжение. В октябре, когда приходила Майя, мы все были в равном положении. Теперь же баланс нарушился. Уилсон стал избранным, сделался на голову выше остальных. Все устремились к бару, Уилсон же задержался, роясь в рюкзаке в поисках кошелька, и я остановилась рядом с ним. Он, единственный из всех, не улыбался. Держался максимально нейтрально, видимо, не представляя, как теперь себя с нами вести.

– Уилсон, слушай, – начала я, – а ты во время встречи мог бы сказать, что она тобой заинтересовалась? Не показалось тебе ничего такого?

Поколебавшись, он кивнул.

– Пожалуй, да, показалось.

– Но как ты понял?

– По тому, как она со мной говорила. Как-то подумалось, что вроде она всерьез. К тому же она спрашивала о романе.

– Вау, как круто, Уилсон, – ахнула я.

– Спасибо, Лея, – улыбнулся он.

От остальных нас теперь отделяло несколько футов. Сэм и Роан болтали, стоя чуть в стороне, Вивиан и Дэвид махали бармену.

Наконец, он обернулся к Вивиан:

– Что вам предложить?

– Нам, пожалуйста, шесть стопок… – начала она.

Но тут Дэвид перебил ее, положив руку ей на поясницу:

– Я плачу. Пожалуйста, шесть стопок текилы, запишите на мой счет. Дэвид Эйзенштат.

Он и не думал убирать руку со спины Вивиан и мизинцем почти касался ее задницы.

Ехать домой я решила в среду, в самый последний день. А в субботу Питер пригласил меня к себе на ужин. Жил он примерно в миле от моей квартиры. Я отправилась к нему пешком, и всю дорогу над моей головой в бешеном танце кружились снежные хлопья.

Питер открыл мне в застиранной серой рубашке – впервые я видела его не в толстовке. Улыбнувшись, пригласил войти, и я отметила, что глаза у него спокойные и добрые.

– Любишь лосося? – спросил он, пока я разувалась в прихожей.

– Люблю. Ты что, готовишь?

– Пытаюсь.

Потом он показал мне свое жилище. Квартира скромная, но мебели хватает, на стенах – постеры в рамках. Кухня – самое обжитое помещение во всем доме: кастрюли, сковородки, набор хороших ножей, куча баночек со специями.

Питер разделывал рыбу, я занялась спаржей, в процессе мы болтали, рассказывали, у кого что нового произошло за неделю. В этом семестре мы оба преподавали ребятам с младших курсов и сейчас с интересом обсуждали своих студентов.