Она рассказывает, что страница нашей группы в ЖЖ завалена возмущенными комментариями. Люди пишут о несостоявшемся выступлении и недовольны организацией концерта.

– Хорошо, что ты этого не видела, – вздыхаю я. – Толкнули в спину, подло, исподтишка. Представляешь?

Бородатый дед с соседней койки, замотанный в бинты, с любопытством подслушивает наш разговор.

Ульяна поправляет очки:

– Мне кажется, пока этого психа не поймают, тебе небезопасно давать концерты.

С Ульяной я встречаюсь уже несколько лет. Она помнит дни рождения моих родителей, знает, где лежат наши загранпаспорта и какой омлет я люблю на завтрак. Когда на моем компьютере сломался жесткий диск, именно она помогла перепечатать часть рукописных статей, чтобы восстановить архив. Мы живем раздельно, но у нее есть ключи от моей квартиры, и она гуляет с моей собакой.

– Возможно, он и не псих, – говорю я. – Это мог быть кто угодно. Может, его бесят мои септаккорды?

Ульяна кладет мне руку на плечо.

– Ну не знаю.

– Одна девочка сказала, что успела его заснять, – зачем-то говорю я.

Ульяна подходит к окну и ежится, словно от холода. Весенний дождь мелкой моросью поливает лужайку в больничном сквере. Под навесом крыльца пациенты в пижамах жадно вдыхают сигаретный дым.

Телефон, который она принесла, полон неотвеченных вызовов и гневных сообщений с работы.

– Не знаю, как отключить звук. Названивают с самого утра.

Готовить к печати майский номер рок-журнала «Дилэй» – моя редакторская обязанность. Любому музыканту, который еще не успел монетизировать свой талант, приходится где-то подрабатывать. Курт Кобейн, например, трудился швейцаром. Дэвид Боуи – курьером, Фредди Меркьюри – грузчиком. Так что музыкальный журнал – еще не самый плохой вариант. Все могло быть хуже.

Nokia на тумбочке начинает плясать от вибрации. Маленький динамик с трудом воспроизводит бас из вступления к песне «Angel» Massive Attack.

– Ответь, – говорит Ульяна. – Ты им нужен.

В трубке Главный редактор.

– Ты нам нужен, – говорит он.

Я знаю, что если не явлюсь на редакционное собрание – начнется жесть. Авторы поссорятся друг с другом. Вместо God Is An Astronaut и Tortoise Кеша Незлобин, ответственный редактор, обязательно влепит в номер олдскул вроде Happy Mondays. План материалов съедет. Короче, все пойдет наперекосяк.

– Ты же знаешь этих балбесов, – словно читая мои мысли, говорит Главный. – Нужно, чтобы кто-то их вразумил.

Но я в гипсе. У меня двоится в глазах. Я не видел лечащего врача. Он зашел всего раз – и то для того, чтобы показать студентам деда. Тот, кажется, скоро отдаст концы, вот к нему все и ходят в ожидании.

Это я терпеливо объясняю Главному.

Отчасти поэтому Ульяна до сих пор не переехала ко мне. Кому понравится слушать подобные разговоры по утрам? А еще музыку начинающих панк-групп, косящих под ГО. Вечный сигаретный дым, алкоголь и ругань матом. Такое мешает медитации и загрязняет пространство.

Я обещаю Главному, что доползу до редакции, как только смогу, и, повесив трубку, показываю Ульяне чьи-то потрепанные костыли у батареи.

– Может, добудешь одежду, и мы сбежим? Меня реально тут залечат, как этого дедушку. Придешь – а я вот такой.

– Тебе и вставать-то нельзя. – Она смущенно косится на шамкающего деда.

Для Ульяны побег из больницы – это слишком. Несмотря на всю свою экологическую деятельность, она очень правильная девочка. Так ее воспитали папа-пожарный и мама-бухгалтер.

– Полежи пару дней, – просит она и целует меня в губы. – И за собаку не волнуйся, я с ней погуляю.

Спорить бесполезно.

Когда она уходит, я, хромая, сам добираюсь до костылей.

– Держите, дедушка. – Вываливаю на тумбочку старику все гостинцы от Ульяны. Они ему нужней, чем мне.

Стены в коридоре залеплены советскими плакатами против СПИДа, изображениями строения тела человека и прочей неразборчивой лабудой. Да и сам коридор кажется чем-то вроде палубы корабля – накреняется то в одну, то в другую сторону.

На полпути к свободе меня останавливает студентка в белом халате. Она еще молода и не утратила идеализма. Она стремится, как и Ульяна, помочь всем живым существам.

Кажется, я говорю это вслух.

Но она не удивляется.

– Вы на томографию?

Я соглашаюсь. Такое всегда работает.

Поскольку шансов проскочить охрану на входе нет, я ковыляю до туалета. Смотрю на себя в зеркало: длинные волосы, серые глаза. Все вроде на месте. Умываюсь холодной водой и, стряхнув капли с бороды, лезу на подоконник.

– Давай, брат! – говорит какой-то несчастный с фиксатором на шее. – Покажи им там!

Он подает мне костыли, придерживая раму.

– Покажу, покажу! – обещаю я.

К моменту, когда я оказываюсь дома, мой гипс запачкан грязью и залеплен палой листвой. Бинт в нескольких местах надорван, а на левой ноге открылось кровотечение.

3

Редакция «Дилэй» находится на седьмом этаже между офисами двух полиграфических фирм и компанией по ремонту «Макинтошей». Журнал занимает несколько комнат в бизнес-центре, руководству которого должен арендную плату за полгода.

Когда я переступаю порог, в стену рядом со мной врезается третий том «Истории мирового рока» и отлетает к шкафу, раскрываясь на странице, посвященной Led Zeppelin.

– Ты не представляешь, что тут было, – шепотом сообщает секретарь Оля. Она маленькими шажками семенит в сторону валяющейся на полу энциклопедии. – Главный взял грант у каких-то шишек из правительства и уволил Шатунович.

– Уволил Шатунович?

– Именно! Она вещи собирает! – Оля косится на мой гипс и убирает тяжеленную книгу на полку стеллажа.

Судя по всему, энциклопедию запустил Кеша Незлобин, ответственный редактор нашего журнала.

Я с трудом пробираюсь по узкому проходу между перегородок, то и дело ударяясь загипсованной ногой о выступы столов. Там, в маленьком захламленном закутке, виднеется лысеющая голова Кеши.

– Можешь объяснить, как ты не заметил всю ту хрень, что написала Шатунович? – интересуюсь я у него, решив не упоминать летающую энциклопедию.

Кеша даже не поднимает взгляда. На нем майка The Smiths. В обоих ушах серьги. Лоснящуюся от пота лысину частично прикрывает прядь волос, зачесанных с виска. И он, как всегда, на взводе.

– Хрень – это все, о чем мы пишем, – наконец говорит он. – Эта выскочка просто пошла дальше.

«Выскочка» – это он про Шатунович.

Мне хочется ответить ему что-то желчное, но нас прерывает звук перемотки диктофона.

Пространство редакции взрывается скрипучим голосом певицы Глафиры:

– Мне кажется, что люди ни хера не врубаются в мою музыку!

Голос замолкает. И раздается стук клавиатуры.

Кеша второй раз правит интервью для кавер-стори будущего номера. Его задача – убрать все острые места, которые могут смутить читателей.

– Это, блядь, какой-то кошмар! – Он нажимает на кнопку диктофона и еще несколько ругательств виснут в воздухе.

Я рву пуговицы на воротнике рубашки. Несмотря на горсть таблеток, нога нестерпимо болит. После больничного очень сложно войти в офисный ритм.

Шатунович откуда-то из-за перегородки, разделяющей наши рабочие места, говорит, что ее давно все угнетает. Она меланхолично складывает свои пожитки в огромную картонную коробку.

– Только врубись: «Дилэй» отлизывает у Комитета по культуре. А крайняя типа я.

Шатунович – автор большинства самых правдивых статей в журнале. Остальные осторожничают. Высылают материал исполнителю или его менеджменту, а те вносят свои правки. Заменяют слова. Выкидывают целые абзацы. Это называется – «визирование». Читай: цензура.

– Многие думают, что у нас кризис. Что «Дилэй» утонул в собственном пафосе.

Так она пытается уйти от разговора о скандале с группой «Мелиса», который чуть не вышел нам боком. Скандал, в котором виновата только она.

Ее молодость.

И ее наглость.

Именно Шатунович – главная причина моего спешного выхода на работу. Ее рецензия на «Мелису» – популярнейшую российскую группу – закончилась словами: «говно на палочке».

Еще там было «жалкие потуги» и «старческий маразм».

И этого никто из редакторов не заметил.

– Тебя даже на неделю одну оставить нельзя? – Я с усилием пропихиваю гипс вперед, так, что со стола разлетается часть сваленных бумаг.

Шатунович не без садистского удовольствия смеется. У нее на шее под шарфом видны следы засосов.

– И вот о чем прикажешь писать? – жалуется она. – Ты только подумай: здоровый образ жизни!

Когда большинство людей видят ее фамилию в журнале, они уверены, что статью написал мужик.

Фанаты группы «Мелиса» готовы растерзать ее. Грозятся набить ей морду.

– Они считают, что я еврей и пидорас, – признается Шатунович.

В этом что-то есть. Это настоящий подход. Но наш Главный редактор другого мнения.

Мне приходится объяснять ей, что в нашем издании контекст важнее содержания.

Мы замазываем прыщи на лицах звезд и удаляем синяки под глазами.

Отбеливаем зубы.

Выправляем фигуры.

Дорисовываем прически.

Здесь мы каждый день убиваем реальность и создаем свою – глянцевую, стерильную и привлекательную.

– Придется пахать в какой-нибудь мелкой газетенке за копейки, – вздыхает Шатунович.

Она имеет большой опыт по части угроз. Ее однажды преследовал Саша Мозырев, один из бывших директоров молодежной радиостанции «Ваше радио», и угрожал расправой. Она назвала его в своей рецензии порнографом и негодяем.

Мы какое-то время обсуждаем эту историю полушепотом, пока Главный, закончив переговоры, не зовет меня в кабинет.

– Если будет спрашивать, то я уже ушла. – Шатунович тут же прячется за свою перегородку.

В кабинете Главного початый коньяк и какие-то тарталетки – остатки пиршества с совещаний. На стене висит огромный календарь с полуобнаженным Игги Попом. Худой и жилистый мужик позирует на камеру, словно он знатная фотомодель.

– Ну что, сиганул в толпу? Устроил перфоманс? – Главный косится на мой гипс и убирает бутылку в сейф. Он почти никогда не пьет, только угощает своих партнеров. Его кредо – здоровый образ жизни.

Я без предисловий прошу отменить решение об увольнении Шатунович.

– Она чуть переборщила и уже жалеет. Журналистика – творческий процесс. Мы не в том положении, чтобы разбрасываться людьми.

Главный вздыхает и рассказывает, что с трудом уговорил группу «Мелиса» не подавать в суд.

– Еще одно такое разбирательство, и мы утонем.

Его можно понять – «Дилэй» выкручивается как может.

Поиск спонсоров.

Заказные статьи.

Реклама шампуней.

Все, чтобы выпустить следующий номер и свести концы с концами.

– Лично прослежу за каждой статьей, – обещаю я, отчетливо понимая, что журнал без Шатунович будет просто кастрирован.

С тех пор, как блоги и интернет-сайты превратились в быстрый источник информации, вся печатная пресса стала напоминать фауну в конце мелового периода. Такой переломный момент, когда мы еще держимся и не можем признать очевидное, но с уходом последних сильных авторов неизбежно вымрем, как те самые динозавры.

Приходится объяснять это Главному.

Он задумчиво чешет подбородок и наконец со вздохом сдается:

– Ладно, пусть пока пишет рецензии на молодые группы, а дальше посмотрим.

Это победа.

Мы обсуждаем план будущих материалов: Глафира на обложке, дальше группа «Тлен», а еще дальше кто-то из западников. Давненько, например, не было старины Оззи. Это, конечно, не та музыка, которую я люблю, но приходится идти на компромиссы.

Напоследок Главный просит передать Шатунович, что это последний ее кульбит, на который редакция закрывает глаза. Я выхожу, аккуратно прикрыв за собой дверь. В офисных окнах солнце уже медленно садится за ржавые городские крыши.

Глаза Шатунович полны любопытства. Растягивая триумф своей дипломатии, я загадочно молчу.