Скотт Кершоу: Игра

Посвящается моей семье

Первый уровень

1
Первый игрок

Предрассветные лучи проникают через разбитое окно, освещая тусклым светом жуткую картину, худший кошмар любого родителя: кровать пуста, ребенок исчез.

Застыв на пороге детской, Мэгги Доусон пытается осмыслить увиденное: скомканные простыни, осколки стекла, болтающееся снаружи на пожарной лестнице одеяло ее малыша. Ноги наливаются свинцом, а в легких больше не остается воздуха. Завтрак, принесенный для сына, выскальзывает из рук, «Поп-тартс» рассыпается, и когда, наконец, Мэгги может дышать, то сдавленно выкрикивает имя:

– Джексон!

В комнате настолько холодно, что на ковре поблескивает иней. Мэгги, спотыкаясь, наступая на осколки стекла, подходит к окну, но боится выглянуть. В ее голове завывает сирена: «Он выпал, боже мой, он выпал, он там, внизу, ночью, лежит на земле, ему больно, он мертв, он упал, он…»

Снаружи зигзагообразная пожарная лестница, одна из тех, которые можно увидеть на многоэтажных домах по всем штатам. Мэгги живет на последнем пятом этаже; даже свежие сугробы не смягчили бы падение. Она хочет закрыть глаза, отвернуться, но заставляет себя посмотреть. Затаив дыхание, сквозь растопыренные пальцы она бросает взгляд вниз.

Ни Джексона, ни следов на снегу – ничего.

Только на перилах висит его одеялко с Человеком-пауком, задубевшее, как будто он помочился на него ночью.

Он от нее сбежал? Неужели он правда это сделал? По прогнозу ночью должно было быть около –28. Взрослый мужик не смог бы разгуливать в такую погоду по городу, что уж говорить о мальчике. Ее мальчике. Ее сыне.

Она сосредоточенно рассматривает окно: осколки стекла на полу, рама сломана. Как такое могло произойти? Сильный порыв ветра, какая-нибудь глыба льда или перепад температур? Ей нужно собраться. Это же Сент-Пол, ради всего святого! Тихая гавань, Миннесота. Это не Мексика, Венесуэла или Бразилия. Дети просто так здесь не исчезают. Верно?

Она хлопает ладонями по карманам фланелевого халата, но там пусто. Метнувшись обратно в гостиную, обнаруживает свой телефон на зарядке рядом с диваном, на котором проснулась всего несколько минут назад. На экране высвечивается сообщение. Не читая его, она набирает номер.

– 911, назовите ваш адрес.

– Мой сын! Мой сын пропал! Я… я думаю… – Слова даются с трудом. Застревают в горле. Это немыслимо. – Кто-то забрал его! Кто-то забрал моего мальчика!

Голос женщины-диспетчера тверд, тон – профессионален.

– Назовите ваш адрес.

– Номер 13, Лорел Флэтс, Северо-Западная авеню.

– Окей. – Слышится щелканье клавиш. – Машина выехала. Сколько лет вашему сыну?

– Восемь. Я зашла в его комнату, а он просто… Он просто исчез!

– Как вас зовут?

– М-Мэгги. Маргарет Доусон.

– Сколько вам лет, Мэгги?

– Двадцать четыре. Нет. Двадцать пять.

– Вы одна?

– Да.

– В квартире безопасно?

– Окно в его комнате, кажется, разбито снаружи.

Остаток разговора выходит каким-то скомканным. Видела ли она что-нибудь? Нет. Что-то слышала? Нет. Женщина-диспетчер велит Мэгги ничего не трогать и ждать. Помощь идет.

Мэгги нажимает отбой и пытается успокоить дыхание. Дыши. Она обводит взглядом комнату. Возле дивана пустая бутылка из-под «Саузен комфорт». Там и было-то всего полбутылки, но картина вырисовывается отстойная. На дне, как дохлый таракан, валяется окурок самокрутки. «Ровно столько, чтобы уснуть», – говорила она себе. Достаточно, чтобы отключиться на диване и проспать все на свете. Господи, как бы ей хотелось проснуться от этого кошмара!

Она сгребает в пакет из-под продуктов бутылку, остатки табака и бумаги, зажигалку, выскакивает из дверей квартиры и выбрасывает пакет в мусоропровод в дальнем конце коридора на пятом этаже. Откуда-то снизу до нее доносится хруст содержимого. Все-таки светлая у нее голова. Повернув обратно, она замечает мокрую цепочку кровавых следов, тянущуюся от ее входной двери. В ее ступнях стекла.

– Черт!

Она наконец дает волю слезам, пока бежит домой за бумажными полотенцами. Ей не хватает только, чтобы копы застукали ее вытирающей кровь возле мусоропровода. Молодец, Мэгги. Тебе кто-нибудь когда-нибудь говорил, что ты безответственная? Прежде чем отправиться на кухню, проверяет свой телефон, чтобы узнать, сколько времени прошло.

Только сейчас она обращает внимание на уведомление на экране, открывает сообщение, замирает и читает. Оно короткое, но чтение занимает у нее много времени, как будто оно написано на другом языке. Но нет. Лаконичные, четкие, резкие, пугающие в своей простоте. Она доходит до конца и возвращается к началу. Дважды. Там есть и фотография. Она скачивает изображение. Это не укладывается в голове.

Колени подкашиваются. У нее точно сердечный приступ.

Спустя мгновение она снова прижимает телефон к уху. На этот раз отвечает мужской голос:

– 911, назовите свой адрес.

– Я… я только что звонила насчет моего сына, – лепечет она. – Он…

– Назовите адрес.

– Северо-Западная авеню.

– Северо-Западная… – стучат клавиши. В трубке слышится сопение. – Вы Мэгги?

– Да.

– Вы заявляли о пропаже ребенка?

– Д-да, но…

– Полиция уже едет, они должны быть у вас через…

– Я нашла его! – выпаливает она так быстро, что это похоже на крик.

– Вы нашли своего сына?

– Да. – Она не может поверить в то, что говорит. Если прямо сейчас положит трубку, прибудет помощь, завывающие сирены, полицеские в форме, оружие. Но им никогда не найти Джексона живым. Это понятно из сообщения, которое она только что прочла. Фотография говорит сама за себя. Правила ясны.

– Он спрятался, – слышит она собственный шепот. – Пошутил.

– Здесь сказано, что вы сообщили о разбитом окне в помещении.

– Я запаниковала. Оно было открыто, только и всего. В комнате было холодно. Так холодно…

Мужчина на какое-то время замолкает. Молчание – это плохо. Мэгги уже в красках представляет себе, как этот кошмар крутят в вечерних новостях.

– Хорошо, Мэгги, – говорит он. – Кажется, вы в шоке. Я собираюсь позволить нашим офицерам действовать по плану и…

– Нет! – Она близка к истерике. – Вы что, не слышали, что я сказала? Он в порядке! Они мне здесь не нужны!

– Мэм! – Его голос неуловимо меняется. – Я хочу, чтобы вы оставались на месте. Офицеры уже в двух минутах от вас. Если вам нужно…

Она сбрасывает вызов. Большой палец делает это за нее, тело работает быстрее, чем мозг.

В двух минутах. Две минуты. Надо бежать.

Живо. Еще одного взгляда на фотографию в телефоне – фото ее мальчика – достаточно для того, чтобы заставить ее действовать.

Она надевает высокие красные кеды, выскакивает из квартиры и мчится мимо кровавых следов вниз по лестнице.

Одна минута.

Бежит по снегу в халатике и белье, не взяв с собой ничего, кроме телефона. Ее сын похищен, полиция уже почти на месте, и все же Мэгги Доусон сбегает с места преступления.

Сейчас январское утро, около восьми часов.

Игра только что началась.

2
Второй игрок

У Бретта Палмера чувство, что он единственный чернокожий на стадионе. Это странно, неприятно, давно он такого не испытывал – чувство, что он тут лишний или просто какой-то чудик, и ему никак не удается от него избавиться.

Он говорит об этом Крейгу, пока они маневрируют в толпе, и Крейг громко хохочет. Крейгу легко смеяться: он весит больше девяноста килограмм, и кожа у него белее снега. Он голосовал за то, чтобы вновь сделать Америку великой. Кроме того, он уже немного протрезвел от выпивки, которой Бретт его накачивал в «Hooters».

Нет, не накачивал. Угощал. Шотами в честь дня рождения. Егермейстером и текилой. Всякой дрянью.

Крейг отлично смотрится в своем джерси оверсайз, и любой может это подтвердить. Оно почти полностью голубое, в цветовой гамме команды, и обтягивает его плечи. Бретт чувствует себя тощим в своей. Дохляк, как говорили они в старшей школе. Рост у него больше ста восьмидесяти, и старшая школа давным-давно позади, но он практически ощущает коленями в джинсах подол джерси. Да он знает, что все это у него в голове, так же как и ощущение собственной черноты, и все же ему никак не удается избавиться от этих странных предчувствий. Это должен был быть их вечер, но он чувствует себя на взводе и не в своей тарелке.

– Расслабься, придурок, – говорит Крейг. – Ты же раньше любил хоккей.

– И сейчас люблю. Просто говорю тебе: посмотри вокруг, это игра белых парней.

– Знаешь, как называется это дерьмо? – У Крейга в руках оказывается один из огромных пенопластовых пальцев, и он тычет им в лицо Бретту. – Расовые предрассудки. Что ты будешь делать, когда у вас с Келли наконец-то появится парочка милых детишек смешанной расы? Будешь сверять каждого ребенка с таблицей цветов перед тем, как решить дать ему гребаный баскетбольный мяч или хоккейную клюшку?

Бретт ловит пенопластовый палец и направляет его на Крейга.

– Почему бы тебе не сесть на это?

Крейг снова хохочет.

– Держу пари, ты бы все отдал, чтобы на это посмотреть, правда, сладенький?

– В твоих мечтах.

Они подходят к ближайшему киоску в вестибюле, и Крейг достает бумажник рукой, свободной от пенопласта.

Бретт хватает его за локоть.

– Я сам заплачу.

– Да иди ты. Ты купил билеты.

– И что с того? – Бретт шлепает пластиковой картой по прилавку. – Какой смысл в работе, если парень не может побаловать своего друга на его сороковник?

– Эй, полегче! – Крейг прочищает горло и подмигивает молоденькой девушке за стойкой. – Вы должны простить моего приятеля. Он хотел сказать тридцатник.

Она отвечает застенчивой улыбкой. Все женщины улыбаются Крейгу. Сколько Бретт помнит, они делали так всегда.

Самое дешевое пиво – «Миллер лайт» в банках, по 11 баксов за штуку. Бретт заказывает шесть – столько, сколько они смогут унести, и старается не дернуться, когда девушка прикладывает к экрану его «Мастеркард». Обычно он очень скромен в расходах и в уме уже машинально подсчитывает цифры. Вдобавок к пиву билеты, которые обошлись почти в четыре сотни, потом крылышки в «Hooters», и этот вечер превращается в один из самых дорогих в его жизни. Именно поэтому он продолжает говорить себе, что не может пойти на попятную, когда придет время. От этой мысли желудок сжимается.

Все, что он может сейчас сделать, – это ждать, когда наступит момент, и надеяться, что он сообразит, что сказать, когда это случится.

Сегодня он должен сделать то, чего ждал очень долго.

У них места в двухсотой секции, откуда открывается отличный вид на весь огромный «Медисон Сквер Гарден», и атмосфера здесь просто невероятная. Им с трудом удается затолкать пиво под складные сиденья, и Бретт почти упирается коленями в голову парня, сидящего впереди, но стоит потерпеть тесноту ради одного вида. Запах свежего льда, его прохлада почти отрезвляют. Голубой свет прожекторов танцует по нетронутой поверхности под саундтрек бунтарской мужественности – AC/ DC «Ярость против машин», «Белые зомби», а затем наступает очередь гимнов города, когда двадцать тысяч голосов подвывают «Нью-Йорк, Нью-Йорк» и «Нью-Йорк – состояние души» Билли Джоэла. От этого просто захватывает дух.

– Черт возьми! – Крейг хлопает Бретта по спине ладонью размером с лопату. – «Рейнджеры» против «Дьяволов» в гребаном «Гардене»! Сколько мы говорили про это?

– Давно, чувак.

– Вечность! Ты чертовски хороший парень, Бретт, ты знаешь это? Я не часто такое говорю, но это так.