На бульваре Promenade des Anglais были построены деревянные места со стульями и ложами, обращенными к конному проезду. На досках, на видных местах, были расклеены громадные афиши.

– Это что такое? Здесь какое-то представление будет, – сказала Глафира Семеновна.

– То есть оно не представление, а особая забава. Цветочная драка, – отвечал Капитон Васильевич.

– Как драка? – удивленно в один голос спросили все его спутники.

– Точно так-с… Драка… Цветами друг в друга швырять будут. Одни поедут в колясках и будут швырять вот в сидящих здесь на местах, а сидящие на местах будут в едущих запаливать. Так и будут норовить, чтоб посильнее в физиономию личности потрафить. Фет де прентам^[35] это по-ихнему называется и всегда бывает в посту на Середокрестной неделе. По-нашему Середокрестная неделя, а по-ихнему – микарем. Советую купить билет и посмотреть. Это происшествие завтра будет.

– Непременно надо взять билеты, – заговорила Глафира Семеновна. – Николай Иваныч, слышишь?

– Возьмем, возьмем. Как же без этого-то! На то ездим, чтоб все смотреть. Цветочная драка – это любопытно.

– Драку я всякую люблю. Даже люблю смотреть, как мальчишки дерутся, – прибавил Конурин. – Где билеты продаются?

– Да вот касса. Я сам нарочно для этого приехал сюда в Ниццу. Меня просили взять четыре первые места, – сказал Капитон Васильевич.

– Ах, и вы будете! Вот и возьмем места рядом… – заговорила Глафира Семеновна.

– Нет, сам я не буду. Самому мне нужно завтра по делам к одному… посланнику. А я для графа. Граф просил взять для него четыре кресла. Человек почтенный, именитый… Отчего не угодить?

– Ах, как это жаль, что вы не будете! Послушайте, приезжайте и вы… Ну, урвитесь как-нибудь… – упрашивала Капитона Васильевича Глафира Семеновна.

– Не могу-с… К посланнику мне зарез… Непременно нужно быть. Да и видел уж я это происшествие в прошлом году. А вы посмотрите. Очень любопытно. Иной так потрафит букетом в физиомордию, что даже в кровь…

– Да что вы!

– Верно-с. Потом ряженые в колясках будут ездить. Кто в масках, кто весь в муке и в белом парике, кто чертом одевшись, а дамы – нимфами.

– Стало быть, даже и маскарад? Ах, как это любопытно! И вы не хотите приехать!

– Посланник турецкий будет ждать. Согласитесь сами, такое лицо… Но ежели уже вам такое удовольствие, то я могу с вами послезавтра в настоящем маскараде увидеться. Послезавтра здесь будет маскарад в казино… Уже тот маскарад настоящий, в зале. И все обязаны в белом быть.

– Позвольте, позвольте… Да как же это у них маскарады в посту! – перебил Конурин. – Ведь в посту маскарадов не полагается.

– У них все наоборот. Как пост – тут-то ихнее пляскобесие и начинается. А карнавал-то здесь был… Господи Боже мой! По всем улицам народ в масках бегал. Целые колесницы по улицам с ряжеными ездили. Как кто без маски на улицу покажется – сейчас в него грязью кидают. Не смей показываться!

– А как же граф-то ваш знакомый?

– Сунулся раз на улицу без маски – нос расквасили. Тут уж когда народ маскарадный вопль почувствует, ему все равно: что граф, что пустопорожняя личность.

– Да неужели? Ах, какие порядки! И все в масках?

– Все-все.

– Жена моя ни за что бы маску не надела, – проговорил Конурин, вынул часы и стал смотреть на них. – Однако, господа, уж адмиральский час. Пора бы и червячка заморить, – прибавил он.

– Дежене? Авек плезир^[36], – ответил Капитон Васильевич. – Вот только билеты возьмем да и пойдемте завтракать.

Билеты на места взяты.

– А куда пойдем завтракать? Где здесь ресторан? – спрашивал Конурин.

– Да чего лучше на сваи идти! Вот в этот ресторан, что на сваях выстроен, и пойдемте. До сих пор все на земле да на земле пили и ели, а теперь для разнообразия на воде попробуем, – отвечал Николай Иванович.

Компания отправилась в ресторан на Jetté Promenade.

IX

Свайное здание, куда направилась компания завтракать, было и внутри величественно и роскошно. Оно состояло из зала в мавританском стиле, театра с ложами и ресторана, отделанного в китайском вкусе. Везде лепная работа, позолота, живопись. Ивановы и Конурин с большим любопытством рассматривали изображения на стенах и на плафоне.

– А уж и трактиры же здесь, за границей! Восторг… – произнес Конурин в удивлении. – Москва славится трактирами, но куда Москве до заграницы!

– Есть ли какое сравнение! – ответил Николай Иванович. – Странно даже и сравнивать. Москва – деревня, а здесь европейская цивилизация. Ты посмотри вот на эту нимфу… Каков портретик! А вот эти самые купидоны как пущены!

– Да уж что говорить! Хорошо.

– Вот видите, а сами все тоскуете, что за границу с нами поехали, – вставила свое слово Глафира Семеновна, обращаясь к Конурину. – Тоскуете да все нас клянете, что мы вас далеко завезли. Уж из-за одних трактиров стоит побывать за границей.

– Помещения везде – уму помраченье, ну а еда в умалении. Помилуйте, ездим-ездим по заведениям, по восьми и десяти французских четвертаков с персоны за обеды платили, а нигде нас ни щами из рассады не попотчевали, ни кулебяки не поднесли. Даже огурца свежепросольного нигде к жаркому не подали. А об ухе я уж и не говорю.

– Французская еда. У них здесь этого не полагается, – отвечала Глафира Семеновна.

– Ну а закуски отчего перед обедом нет?

– Как нет? В Гранд-отель в Париже мы завтракали, так была подана на закуску и колбаса, и сардинки, и масло, и редиска.

– Позвольте… Да разве это закуска? Я говорю про закуску, как у нас в хороших ресторанах. Спросишь у нас закуску – и тридцать сортов тебе всякой разности несут. Да еще помимо холодной-то закуски, форшмак, сосиски и печенку кусочками подадут, и все это с пылу с жару. Нет, насчет еды у нас лучше.

Разговаривая, компания уселась за столиком. Гарсон с расчесанными бакенбардами, с капулем на лбу, в куртке, в белом переднике до полу и с салфеткой на плече давно уже стоял в вопросительной позе и ждал приказаний.

– Катр дежене… – скомандовал ему Капитон Васильевич.

– Oui, monsieur. Quel vin désirez-vous?^[37]

Было заказано и вино, причем Капитон Васильевич прибавил:

– Е оде’ви рюс.

– Vodka russe? Oui, monsieur…^[38] – поклонился гарсон.

– Да неужели водка здесь есть? – радостно воскликнул Николай Иванович.

– Есть. Держут. Вдову Попову сейчас подадут.

– Ну, скажи на милость, а мы в Париже раза три русскую водку спрашивали – и нигде нам не подали. Так потом и бросили спрашивать. Везде коньяком вместо водки пробавлялись.

– То Париж, а это Ницца. Здесь русских ступа непротолченная, а потому для русских все держут. В ресторане «Лондон-хоус» можете даже черный хлеб получить, икру свежую, семгу. Водка русская здесь почти во всех ресторанах, – рассказывал Капитон Васильевич.

Конурин просиял и даже перекрестился от радости.

– Слава Богу! Наконец-то после долгого поста русской водочки хлебнем, – сказал он. – А я уж думал, что до русской земли с ней не увижусь.

– Есть, есть, сейчас увидитесь, но только за нее дорого берут.

– Да ну ее, дороговизну! Не наживать деньги сюда приехали, а проживать. Только бы дали.

– Вон несут бутылку.

– Несут! Несут! Она, голубушка… По бутылке вижу, что она!

Конурин весело потирал руки. Гарсон поставил рюмки и принялся откупоривать бутылку.

– А чем закусить? – спрашивал собеседников Капитон Васильевич. – Редиской, колбасой?

– Да уж что тут о закуске рассуждать, коли до водки добрались! Первую-то рюмку вот хоть булочкой закусим, – отвечал Конурин, взяв в руку рюмку. – Голубушка, русская водочка, две с половиной недели мы с тобой не виделись. Не разучился ли уж я и пить-то тебя, милую? – продолжал он.

– Что это вы, Иван Кондратьич, словно пьяница, приговариваете, – оборвала его Глафира Семеновна.

– Не пьяница я, матушка, а просто у меня привычка к водке… Двадцать лет подряд я без рюмки водки за стол не садился, а тут вдруг выехал за границу – и препона. Вот уж теперь за эту водку с удовольствием скажу: вив ля Франс!

Мужчины чокнулись друг с другом и выпили.

– Нет, не разучился пить ее, отлично выпил, – сказал Конурин, запихивая себе в рот кусок белого хлеба на закуску, и стал наливать водку в рюмки вторично. – Господа! Теперь за ту акулу выпьемте, что мы видели давеча на берегу. Нужно помянуть покойницу.

Гарсон между тем подал редиску, масло и колбасу, нарезанную кусочками. Водкопитие было повторено. Конурин продолжал бормотать без умолку:

– Вот уж я теперь никогда не забуду, что есть на свете город Ницца. А из-за чего? Из-за того, что мы в ней нашу русскую православную водку нашли. Господа! По третьей? Я третью рюмку наливаю.

Собеседники не отказывались.

Гарсон подал омлет.

– Неси, неси, господин гарсон, назад! – замахал руками Конурин.

– Отчего? Ведь это же яичница, – сказал Капитон Васильевич.

– Знаем! В Париже нам в эту яичницу улиток зажарили. Да еще хорошо, что яичница-то, кроме того, была и незажаренными улитками в раковинах обложена, так мы догадались.

– Что вы, помилуйте, да это простая яичница с ветчиной. Видите, красная копченая ветчина в ней, – пробовал разубедить Конурина Капитон Васильевич.

– А кто поручится, что это не копченая лягушка? Нет, уж я теперь дал себе слово за границей никакой смеси не есть.

– И я не буду есть, – отрицательно покачала головой Глафира Семеновна, сделав гримасу.

Ели только Николай Иванович и Капитон Васильевич.

– Ведь это ты назло мне ешь, Николай Иваныч, – сказала ему жена.

– Зачем назло? Просто из-за того, чтобы цивилизации подражать. За границей, так уж надо все есть.

Вторым блюдом была подана рыба под соусом. Глафира Семеновна опять сделала гримасу и не прикоснулась к рыбе. Не прикоснулся и Конурин, сказав:

– Кусочки и под соусом. Не видать, что ешь. Кто ее ведает, – может быть, это акула, такая же акула, как давеча на берегу показывали.

– Да полноте вам… Это тюрбо… Самая хорошая рыба, – уговаривал их Капитон Васильевич, но тщетно.

– Нет-нет, не буду я есть. Водки я с вами выпью, но закушу булкой, – сказал Конурин.

– А хоть бы и на самом деле акула? – проговорил Николай Иванович. – Я из-за заграничной цивилизации готов даже и кусок акулы съесть, коли здесь все ее едят. – И он придвинул к себе блюдо.

Кончилось тем, что Глафира Семеновна и Конурин ели за завтраком только ростбиф, сыр и фрукты. Конурин, раскрасневшийся от выпитой водки, говорил:

– Только аппетит себе разбередил, а сытости никакой. А уж с каким бы я удовольствием теперь порцию московской селянки на сковородке съел, так просто на удивление! Хороша Ницца, да не совсем. Вот ежели бы к водке и селянка была – дело другое. Нет, пожалуй, не стоит и запоминать, что есть такой город – Ницца.

– Забудь ее, забудь, – говорил ему Николай Иванович.

Компания смеялась.

X

Выпив рюмок по пяти русской водки и по бутылке вина, мужчины раскраснелись, развеселились и, шумно разговаривая, начали уходить из ресторана.

– Почем за водку взяли? – спрашивала Глафира Семеновна.

– По французскому четвертаку за рюмку, – отвечал Конурин. – Вот оно, как нашу родную, российскую водочку здесь ценят.

– Стоит пить! Ведь это ежели на наши русские деньги, то по сорок копеек. А между тем здесь хороший коньяк по двадцати пяти сантимов за рюмку продается.

– Коньяк или простая русская водка, барынька! Перед едой ежели, то лучше нашей очищенной никакого хмельного товара не сыщешь.

– Да ведь вы рубля на два каждый, стало быть, водки-то выпили! Вот тоже охота!

– Эх, где наше не пропадало! – махнул рукой Конурин. – Зато нашу матушку-Русь вспомянули. Да и что тут считать! Считать нехорошо. Через это, говорят, люди сохнут.