Покладистой? Должно быть, обсидиан вредит и мозгам фейри, учитывая, насколько они все отупели.

Коротко кивнув, Данте разворачивается на пятках и вылетает за дверь, у которой стоят два солдата. Темноволосый не смотрит в нашу сторону, в отличие от седовласого.

Катон стоит прямо, однако очертания фигуры словно вибрируют от явного желания броситься в комнату и помочь. Но кому, Юстусу или мне?

– Единственный способ сделать меня покладистой – это опять вырубить своим сонным заклинаньем, – бурчу я.

Юстус закрывает дверь. Я замечаю, как он откупоривает флакончик и рисует кровью на дереве узор в виде узла.

– Что вы только что сделали?

– Лишил твоего Катона возможности подслушивать.

– Он не мой.

– Да, да. Он Цереры. Я в курсе. – Затем Юстус ворчливо добавляет: – Он поставил эту женщину на такой высокий пьедестал, что даже сам не способен до нее дотянуться.

В груди клокочет гнев.

– Вы балдеете от собственной мелочности и жестокости или это часть требований для руководства лючинской армией?

– От чего я балдею, тебя совершенно не касается. А теперь, нипота, натягивай уже гребаное платье, пока я сам тебя не одел.

Щеки вспыхивают от злости.

– Я вам не внучка! – И чего Юстус Росси так упорно заставляет меня чувствовать себя частью его семьи?

Не уверенная, что генерал не воплотит угрозу в жизнь, я скидываю на пол влажное полотенце и просовываю ноги в облако колючего тюля, повернув наряд задом наперед, чтобы сперва застегнуть пуговицы.

– Где ты вообще откопал эту жуткую тряпку? – Пуговицы обтянуты тем же дорогим атласом, что и корсет, из-за чего они выскальзывают из пальцев.

– В шкафу Домицины, – говорит Юстус, по-прежнему смотря на дверь. – Дочь собиралась надеть его на свадьбу.

– Домицина замужем?

– Нет. Когда ее сестра родила внебрачного ребенка, жених отменил церемонию, опасаясь опорочить свое доброе имя.

Неудивительно, что Домицина обижена на мать… Конечно, судя по всему, жених был не подарок, тем не менее она наверняка винит мою маму-фейри за свою несостоявшуюся помолвку.

На щеках Юстуса появляются углубления. И поскольку у него нет ни милых ямочек на щеках, ни веселого нрава, я делаю вывод, что он прикусывает внутреннюю сторону щеки.

– Когда Марко оставил меня на должности генерала, я позаботился о том, чтобы похоронить доброе имя этого идиота.

Его явное предпочтение одного из детей наполняет меня обидой за мамму.

– Значит, защищаете честь одной дочери и калечите другую? Какой образцовый отец…

– Ради Котла, да не калечил я уши Агриппины! Я никогда и пальцем не тронул своего первенца.

Глава 17

Руки замирают на бесконечном ряду пуговиц.

– Хотите сказать, что кончики ее ушей сами отпали?

В комнате так тихо, что, когда Юстус трет руку о штанину, отчетливо слышно шуршание ткани.

– Церера нашла Агриппину, лежащую без сознания в луже собственной крови. Она отправила за мной спрайта, потому что… она растерялась, поняв, что Агриппина отрезала кончики собственных ушей. Она не знала, как это отразится на ребенке. На тебе.

Его плечи слегка приподнимаются от медленных вдохов. Я завидую его способности дышать, поскольку сама не могу сделать ни вдоха.

– По-видимому, она вела себя… дико после падения Рибио. Церера предположила, что у нее был роман с вороном и что ребенок внутри нее превратился в обсидиан. Но вороны и фейри не могут зачать ребенка из-за несовместимости их крови. Кровь перевертышей содержит железо, которое отравляет фейри.

– Знаю. – Феб сообщил мне об этом после моего возвращения в Небесное Королевство.

– Когда Агриппина наконец пришла в себя, она была не в себе. Она стала… отстраненной. Едва могла самостоятельно есть. Церера обвинила меня в подавленном состоянии дочери. Мол, учить ее фехтованию было неподходящим хобби для леди.

Какого хрена?! Юстус учил маму обходиться с мечом?

Его грудь вздымается от рваного дыхания, в то время как моя неподвижна.

– Когда я вернулся из дипломатического визита в Глейс, Церера ушла вместе с твоей матерью.

– Нонна сказала, что вы от них отреклись. Сказала… сказала, что выгнали их, поскольку мама навлекла на семью позор.

– Ничего подобного я не делал. – Он бросает взгляд через плечо. Поняв, что я оделась, поворачивается и заправляет за ухо прядь цвета ржавчины. – Твоя бабушка сердилась на меня за то, что я брал Агриппину с собой во время визитов в Ракоччи. Сердилась, что я готовил ее, чтобы сделать моей преемницей.

– Простите, что? Вашей преемницей?

– Агриппина была невероятно амбициозной девушкой. Чертовски смышленой. Прекрасно владела мечом. Могла выстоять против моих лучших солдат.

– Не была, а до сих пор такая. Она еще жива, Юстус.

– Возможно. – Он поджимает губы, словно пытаясь подавить бурлящие эмоции. – Однажды она заставила этого проныру Дардженто попотеть. Унизила его перед всем войском.

В груди ноет, когда я представляю, как женщина, которую я видела только в апатии, задает Дардженто хорошую трепку.

– Боюсь, его затаенная обида перекинулась и на тебя. – Помолчав, он добавляет: – Я просил его сместить, но Марко питал слабость к этому выродку. – Его взгляд стекленеет, будто он мысленно вернулся в тронный зал Марко. После минуты раздумий он слегка качает головой. – Боги, как жаль, что после нападения змеи не утащили его на шаббинские берега.

Мужчина передо мной напоминает луковицу. Не потому что у него лицо круглое – генерал весь состоит из острых углов, – а потому, что он невероятно многослойный. Если все сказанное правда. Если нет, то он жестокий лжец.

– Влияет ли на вас соль?

Он слегка вздрагивает.

– Да.

– Значит, вы не принимаете токсичное вещество, чтобы выработать иммунитет к железу и соли?

– Я похож на того, кто готов себя травить?

– Не особенно, но и Данте не похож.

– Данте – ребенок, играющий в короля. Он готов проглотить всякое чудодейственное зелье, чтобы стать сильнее. То насыщенное железом вещество, которое убедил его принять Пьер Рой, может, чуточку менее токсично, чем то, которое употребляют одичалые…

– Одичалые? – Я вздрагиваю. Не ожидала услышать о них.

– Ну та дикая фейри, которая пыталась тебя убить. Дважды, если не ошибаюсь.

– Я их знаю, Юстус. Чего я не знала, так это что они употребляли железо.

– Ты не заметила цвет их зубов? – Я вспоминаю, что они были черными. – Или отсутствие у них магии фейри?

– Они употребляли железо! – шепчу я, и хотя это не вопрос, Юстус кивает.

– Верно.

Что ж, теперь понятно, почему у Данте зловонное дыхание и слабая магия.

Железо! Насколько нужно отчаяться, чтобы добровольно поглощать то, что способно тебя убить?

– Кто отвечает за дозировку?

– Он сам.

– Есть ли у вас хоть малейшая возможность увеличить дозировку?

– А чем, по-твоему, я занимался с тех пор, как привел его в обсидиановые туннели?

Ох и коварный же фейри этот Юстус Росси!

– Есть ли у вас хоть малейшая возможность отравить его побыстрее?

– К сожалению, нет. Он может умереть.

– Разве не этого мы все хотим?

Генерал вздыхает.

– Да, но если он умрет не от твоей руки, Котел не снимет проклятие Мериам.

Я резко распахиваю глаза и чувствую, как ресницы щекочут лоб. Так вот почему именно я должна убить Данте… чтобы снять проклятие Мериам. Но хочу ли я ее спасать? Вдруг она взбесится и опять проткнет Лора обсидиановым колом?

За дверью раздаются глухие удары, отчего сердце едва не выпрыгивает из груди.

– Лучше поторопиться, пока он не вернулся, – бормочет Юстус.

Я возвращаюсь к пуговицам и увожу разговор в сторону от темы, из-за которой генерала могут запихать в клетку по соседству с моей.

– Откуда у Дардженто ваш меч?

– Он поймал меня, когда я направлялся в туннели, и пригрозил рассказать о моем спасении. Мы заключили сделку – его молчание в обмен на мой драгоценный клинок. – Легкая улыбка касается уголков губ Юстуса. – Я знал, что рано или поздно он вернется ко мне.

– Разве у него не было собственного меча?

– Я убедил его, что Мериам заколдовала клинок таким образом, что держащий его будет невосприимчив к магии воронов и шаббинов.

Я фыркаю, представляя, каким непобедимым чувствовал себя Сильвий с мечом на поясе.

– Подумать только, клинок, который он считал залогом своей безопасности, принес ему смерть.

– Не клинок, а рука, которая его держала. – В голове Юстуса звучит гордость. Гордость за меня. Гордость за содеянное мной.

Убийство Дардженто вызывает во мне отнюдь не чувство гордости, тем не менее одобрение Юстуса не оставляет меня равнодушной.

– Вы правда намерены кормить меня обсидианом?

Его губы смягчаются, что весьма странно видеть на вечно суровом лице генерала.

– Молотым перцем. У него похожий цвет и текстура. Он вкуснее.

– Почему вы рассказали Данте, что мы с Лором пара?

– А ты бы предпочла, чтобы я рассказал ему, как ты подключилась к зрению Бронвен, потому что Мериам освободила твою магию?

– Нет. Определенно нет. – Я прикусываю нижнюю губу. – Значит, вы ему не расскажете?

– Нет.

– А если он даст вам соль?

– Я научился уклоняться от правды.

– Что насчет клятв? Вы знаете заклинание, которое не позволит клятве отпечататься на его коже?

– В его крови теперь слишком много железа, чтобы кожа могла впитывать клятвы. Я убедился сегодня утром. – Уголок его рта приподнимается.

Застегивая последнюю пуговицу на корсете, который перетягивает мне грудь, я задаюсь вопросом, как нонна поняла, что моя кровь отличается от ее, не зная о моем происхождении.

– Вы пытались вернуть их домой? – спрашиваю.

Юстус хмурится.

– Кого?

– Нонну и мамму?

– Нет, – вздыхает он. – Им было безопаснее вдали от Изолакуори. Особенно после твоего рождения. – От нежного тона его голоса у меня пальцы соскальзывают с корсета платья.

Какой же он непостижимый…

Он поднимает руку к двери, чтобы стереть печать, и я торопливо спрашиваю:

– На чьей вы стороне?

Ладонь зависает над окровавленным узлом.

– На твоей, нипота.

На этот раз, когда он называет меня внучкой, я не напоминаю ему об отсутствии между нами родства. Возможно, я и не его кровный потомок, но мы с Юстусом теперь связаны через кровь Мериам.

Кровь и тайны.

К слову о тайнах…

– Почему вы позволили Мериам связать нас кровью?

– Потому что узы крови помешают его магии. – Он проводит тыльной стороной ладони по символу.

– Я думала, с этим разберется неббенский химикат?

– Не этой магии, – бормочет он.

Прежде чем я успеваю спросить его, какого Котла он имеет в виду, он нажимает на ручку двери. Катон чуть ли не падает на Юстуса. Очевидно, он подслушивал.

– Хотя бы изобрази скрытность, Брамбилла, чтобы не позорить честь сержанта.

На лице Катона вспыхивает румянец, который кажется ярче из-за резкого контраста со светлыми волосами и униформой.

– Я-я собирался постучать. Я вовсе не…

– Успокойся. У меня есть дела поважнее, чем понижать тебя до рядового солдата.

Я чуть не фыркаю. К счастью, успеваю поймать звук. Нельзя веселиться, иначе вызову подозрение у людей, которые должны оставаться в абсолютном неведении.

По пути обратно в камеру я не спускаю взгляда с раскачивающегося из стороны в сторону хвостика генерала, однако мысленно перебираю те клочки прошлого, которые мне только что преподнес Юстус.

Мама сама отрезала себе кончики ушей. Мерзко и душераздирающе. Кроме того, нисколько не уменьшает чувство вины за то, что я вторглась в ее чрево.