– Эм бросил меня в сыром подземелье Изолакуори. Я прикована к трону, поэтому он мог не беспокоиться, что я сбегу. Я сумела дотянуться до стены и нарисовать печать, позволявшую мне слышать все, происходящее в замке. Я узнала, что моя дочь освободила твою пару и оставила печать, ограждавшую Люче. Я узнал о ее беременности, а затем о падении А. – Ее изящное горло дергается, когда она тяжело сглатывает. – Я ждала, что золото растает лужей у моих ног, после того как сгинул последний Реджио.

Я хмурюсь в замешательстве: оставался ведь еще Марко Реджио.

– Я представляла, как поднимусь с ненавистного трона, как мои ноги свободно коснутся камня и воды. Как уплыву в Шаббе и буду на коленях молить прощение у Котла и своего народа, как заслужу их прощение. Как меня помилуют. – От волнения ее голос становится слабым, пока не превращается в тихий хрип, который с трудом получается разобрать. – Какие нелепые фантазии у меня были, Фэллон.

Не то слово, чокнутая ты ведьма! Я пытаюсь отступить, но Юстус удерживает меня на месте.

– Я узнала, что у А есть кровный наследник, только после того как за мной вернулся Эм, со сверкающей короной на голове, с нахальной улыбкой на устах.

Когда ее взгляд останавливается на принце, которого я сделала королем, который, в свою очередь, сделал меня своей пленницей, я хмурюсь. Она подразумевает, что Марко не был настоящим сыном Андреа?

– У нас нет времени, Мериам. – Голос Юстуса заставляет ее посмотреть на него.

Задержав на нем взгляд на долю секунды дольше положенного, она вновь смотрит на завитки крови у меня на груди.

– Пожалуйста, отпустите ее и отойдите, дженерале, иначе помешаете чарам. – Должно быть, она угадала мое намерение сбежать, поскольку, едва Юстус меня освобождает, она говорит: – Если ты уйдешь, Фэллон, дорогая, то не только не получишь свою магию, но и не узнаешь о своей матери. Разве тебе не интересно, что с ней стало?

Удар ниже пояса, Мериам! Конечно, я хочу знать судьбу Зендеи.

– Я слышала болтовню своих стражей о беспорядках в Люче, о воронах твоей пары, падающих тут и там. Я знала, что моя дочь будет искать убежища в Шаббе, но для этого ей нужно было вернуться в Святой Храм и снять свою охранную руну. Я заключила новую сделку, на этот раз с Ю.

Она оставляет кровавые точки на моей ключице, и я невольно задумываюсь, действительно ли печать настолько замысловатая или Мериам просто рисует каракули.

– Я рассказала ему, где найти твою мать, в обмен на то, что он отнесет меня в Святой Храм и посадит среди золотых идолов фейри.

У меня бегут мурашки. А я-то Юстуса и Данте считала порождением зла, но по сравнению с Мериам эти два фейри – мальчишки-послушники.

– Я хотела не заманить свою дочь в ловушку, а помочь ей.

Я фыркаю. Неужели она действительно ждет, что я поверю в эту несусветную чушь? Должно быть, ей мозг разъело золото.

– Я понимаю, ты не веришь. Все же я изолировала свой народ, бросила родную дочь, отдала чужую магию и выдала секреты, которые положили конец правлению великого короля и посадили на трон подлого.

Ее ярко-розовые глаза, точь-в-точь такого же цвета, как залитая солнцем чешуя Минимуса, полны решимости, которая скорее тревожит, чем ободряет.

– Меня за это покарали, но вместе с тем покарали весь мир. Да, я заслужила свое проклятие, но твоя пара, мама, отец, шаббины – никто из них не заслужил страданий, которые я на них навлекла.

Ее речь настолько страстная, что Данте хмурится.

– Двадцать три года назад я не сумела все исправить. Я не сумела дать дочери шанс покончить со мной. Я устала терпеть неудачи, Фэллон, дорогая. Но чтобы добиться успеха, мне нужна ты.

Она просит меня… она просит меня ее убить? Неужели существует некая лазейка: например, если оборвать ее жизнь с помощью магии, то это не затронет мою? Поэтому она высвобождает мою магию? Ну, я всеми руками за смерть. Она бы решила многие проблемы.

Данте что-то бормочет Юстусу о времени. Пользуясь тем, что он отвлекся, я шепчу:

– Разве твоя смерть не повлечет мою?

– Повлечет. – Она улыбается, и изгиб ее губ наполнен такой меланхолией, что сердце екает. Правильно ли я истолковала ее слова?

Убьет ли она теперь меня?

Она проводит большим пальцем по моим губам, окрашивая их в малиновый.

– В тот день в Святом Храме, в день, когда моя дочь должна была покончить с моей жизнью, она лишь взглянула на меня на мгновение и произнесла то заклинание, которое связало наши жизни воедино. Наши три жизни. Так что, если ты убьешь меня, ты убьешь и ее.

Глава 11

Желудок скручивается и стягивается, пока не становится таким же запутанным, как рубиновый узор на вздымающейся груди. Да, Мериам уже говорила, что моя мама жива, но теперь у меня есть доказательство.

От потрясения и облегчения я ахаю. Точнее, пытаюсь: губы не разжимаются. О боги, неужели их заколдовали? Проклятая ведьма меня парализовала! Наверняка она сейчас начнет хихикать. Впрочем, я заслужила насмешки: ведь сама попалась в ее кровавую паутину.

Однако Мериам не хихикает: она вздыхает.

– Прости, дорогая, но я не закончила свою историю, как и ритуал.

Веки приподнимаются чуть выше. Фух! Я еще контролирую собственное тело.

– Моя бабушка часто говорила: «Когда бессмертные строят планы, Котел смеется». Я полностью постигла значение этой фразы той ночью в Храме, когда твоя мама нас связала. Она осознала свою ошибку, поняла, что я ей не враг. Но было слишком поздно менять заклинание: она уже перенесла тебя в утробу своей подруги, и теперь твоя кровь была связана с твоей носительницей-фейри. Моя падчерица теперь знает правду. Мой новый муж разъяснил все по мере возможности, когда они встретились, чтобы обсудить условия твоего пленения.

То есть выходит, что Юстус в курсе… всего? Я перевожу взгляд на мужчину, который наблюдает за пальцем Мериам, скользящим по моей коже, словно корабль – по морю.

– Все в Храме были уверены, что твоя мама потеряла ребенка: ее живот сдулся, у нее началось сильное кровотечение. Никто, кроме меня, не заметил, что она перенесла тебя в чужую утробу.

Мериам закрывает глаза, и по бледной щеке скатывает слеза – настоящая слеза!

– Нас заперли в разных камерах. Твоя мама сошла с ума в той темнице. Днями и ночами ее крики разносились среди каменных стен. Настоящая пытка. Я умоляла Ю пустить меня к ней, чтобы успокоить, но он еще не до конца мне доверял. Я слышала от других, что он вставлял ей в уши целебные кристаллы и менял их по мере ослабления магии. Небольшое проявление доброты, тем не менее оно запало мне в душу. Совсем как с тем одеялом. Как и большинству фейри, ему запудрили мозги, но в глубине души, в глубине сердца он хороший.

Я фыркаю, но звучит так, будто давлюсь воздухом.

– Он остался верен короне фейри, поскольку боялся, что на его место придет кто-то, кто будет ненавидеть нечистокровных и убивать на суше, вместо того чтобы бросать в Марелюче.

Утонуть – не лучшая участь, Мериам.

Она улыбается.

– Твой дедушка… – Не дедушка он мне! – …заставлял людей идти по доске, чтобы у них был шанс на лучшую жизнь в Шаббе.

Я выгибаю бровь, и да, бровь способна шевелиться, в отличие от бесполезных губ.

– Возможно, я упоминала, что змеи уносят каждую жертву фейри к нашим берегам.

Мне все никак не удается сопоставить описываемого ею фейри с жутким генералом, которого я считала своим дедушкой. Мы вообще говорим об одном и том же человеке?

– Именно благодаря ему твоя мама выжила. В тот день, когда ты родилась, Зэ это почувствовала и принялась терзать кандалы, пока не ободрала все ногти, а затем начала отчаянно вопить, пока ее мольбы наконец не достигли ушей Ю во время йольского пира во дворце Эм. Она так сильно себя измучила, что ему пришлось принести ее обмякшее тело в мою камеру.

Она проводит пальцем по острому краю моего подбородка, словно пытаясь запечатлеть его форму в памяти. Ее палец весь в крови, тем не менее… мне не противно.

– Той ночью я сделала единственное, что могло положить конец страданиям дочери. – Еще одна слеза ползет по ее щеке. Ползет, скатывается с подбородка и падает на колени из чистого золота. – Что могло ее освободить.

Что сделала? Вопрос взлетает к напряженному горлу и превращается в пепел, прежде чем успевает слететь с запечатанных губ. Когда он скользит обратно, я давлюсь, а затем давлюсь обжигающим вдохом. Грудь пылает огнем, который перекидывается с кожи на вены, прежде чем проникнуть в легкие, словно бы насыщая их кипящим маслом.

– Дыши, моя дорогая. Жжение утихнет. Дыши. Они не должны знать, что заклинание работает. – Потусторонним голосом, подобным туману, поднимающемуся над Марелюче зимой, она добавляет: – Дыши, девочка моя.

В уголках глаз скапливаются слезы. Я пытаюсь задрать голову, но шея скована. Подобно стальному лезвию в кузнице, огонь пожирает мой хребет, опаляя каждый позвонок, словно пытаясь расплавить их для молота боли, которая вот-вот обрушится. Я стискиваю зубы, сдерживая крик, угрожающий прорваться наружу.

– Спокойно. – Мериам подносит пальцы к моим губам и смачивает их кровью, одновременно с этим на меня обрушивается ее сила. Или же моя?

Как бы то ни было, яростная и неумолимая, она терзает позвоночник от копчика до черепа, вырывая из горла крик, который бесшумно ударяется о плотно стиснутые зубы.

– Я чувствую ее. Почти готово. – Окровавленные кончики пальцев танцуют по моим щекам, размазывая следы моей агонии. – Осталось немного.

Я пытаюсь сжать кулаки, но, должно быть, она наложила заклятие не только на мои губы, потому что пальцы не сгибаются. Когда погребальный костер, бушующий под кожей, окутывает сердце, из глаз льются ручейки слез.

Мне хочется окунуться в бездны северного моря.

Хочется вонзить в кожу кинжал, чтобы высвободить раздирающее меня давление.

Хочется содрать с себя плоть, прежде чем заклинание Мериам испепелит мои внутренности.

Хочется…

Боль прекращается.

Огонь отступает.

Жжение становится легким покалыванием. Я опускаю взгляд на обнаженную грудь, украшенную множеством отметин, как у одичалой, ожидая увидеть сияние, однако под слоем крови Мериам кожа белая.

До чего странно чувствовать себя настолько переменившейся, но выглядеть прежней.

– Сейчас я освобожу тебя от паралича. – Ее речь замедляется. – Не забывай… вести себя так… словно заклинание… не сработало. – Неудивительно, что Мериам истощена. Она потеряла столько крови. – И, Фэллон, дорогая… не забывай меня ненавидеть.

Изображать отсутствие магии наверняка будет плевым делом. В конце концов, я ничего не смыслю в печатях. А вот изображать ненависть к женщине, которую использовал подлый мужчина и которую незаслуженно презирает весь мир… Вот это будет подвигом.

По плечу к уху подкрадывается дьявол и шепчет: а вдруг она наплела тебе с три короба? Тебе, наивной душе, не впервой вестись на ложь.

Я мысленно сбрасываю дьявола с плеча и для верности топчу ботинком, однако его слова оставляют след… который проникает глубже. Нет, я не намерена тут же вписать имя Мериам в свое генеалогическое древо, но разве мой товарищ по несчастью не заслуживает хоть капли доверия? В конце концов, желай она меня ослабить, стала бы превращать в оружие?

Из-под подошвы моего ментального ботинка раздается слабый писк: может, она превратила тебя в свое личное оружие?

Вместо того чтобы вновь втоптать его в землю, я убираю ногу и позволяю дьяволу подняться обратно на плечо: уж лучше слушать собственного ручного дьявола, чем тех, что меня окружают.

Глава 12

Мериам проводит прохладным пальцем по моим губам, прежде чем прочертить замысловатый узор на груди. Тряхнув головой, она с досадой рычит.

– Что? – Фигура Данте напрягается, пока плечи не становятся такими острыми, что резко выступают из-под золотого пластрона. – В чем дело?

Мериам поджимает губы.

– Мы не учли, что сейчас лето и солнце встает рано. – Она поднимает дрожащую руку и проводит костяшками пальцев по блестящему лбу. – В следующем месяце нужно будет начать ритуал, как только луна осветит небо.

Одновременно с ее словами невидимые оковы ее магии спадают с моей кожи. Хотя она не даровала мне крыльев, я чувствую себя так, словно вышла из кокона и готова к полету.