– Да бред, – вырывается из меня несдержанно. Внутри меня происходит взрыв за взрывом, – она не станет этого делать. А твои родители тебя любят. Я понимаю, что будет скандал, – начинаю вслух размышлять, стреляя как из пулемета словами, – но я пойду с тобой. Мы поговорим с ними вместе. Всё объясним. Возможно, по началу они будут злиться, но я уверена, что потом смирятся. Ты бы видел, как твой отец на тебя смотрит. – Лицо Давида на миг искажается, и он отворачивается. Нервно втягивает в легкие никотин. – Он любит тебя. Очень любит.

Его челюсть крепко сжимается, желваки вздуваются, грудь тяжело поднимается и опускается.

Понимаю, что он переживает. И с Ани выйдет ужасно некрасиво. Но это будет правильно. Разве она была бы счастлива проживать жизнь с человеком, который её не любит? Эта девушка обязательно встретит того, кто будет любить её так, как мы с Давидом любим друг друга. Я верю в это, потому что я она замечательная девушка, воспитанная, умелая, хозяйственная.

К своему удивлению, я вдруг перестаю испытывать к ней отрицательные эмоции. Счастье внутри меня осветило всё в светлые тона, и я перестала думать о ней, как о той, кто проведет с Давидом всю жизнь.

– Всё будет хорошо, – произносит Дав, притягивая меня к себе рукой и целуя в висок, но говорит это будто самому себе, а не мне, – мы справимся.

Жмусь к нему изо всех сил и улыбаюсь.

– Обязательно.

Засыпаем мы в обнимку на моей небольшой кровати. Переплетая руки и ноги, будто срастаемся друг с другом в одно целое. Впервые за долгое время я сплю очень крепко, уткнувшись в шею моего любимого человека носом.

Разговор с его родителями меня пугает, но не настолько сильно, как жизнь без него. Как сказал Давид – мы справимся.

Утром он уезжает в университет. Сегодня у него экзамен и встреча с куратором.

А я, приняв душ, готовлю завтрак, представляя какой будет наша с ним совместная жизнь. Улыбаюсь, как ненормальная и ничто не в состоянии стереть эту улыбку. Я умереть готова была за то, чтобы услышать от него фразу «Я не женюсь». И он её сказал…

Ради меня. Ради нас решил пойти на такой шаг.

Уронив лицо в ладони, счастливо смеюсь. Всё ещё не верю. Но отчаянно пытаюсь.

Ставлю чайник, чтобы заварить себе чай, когда в дверь вдруг раздаётся звонок.

Витая в облаках, даже не задумываюсь о том, кто это может быть. Соседка ли, или Мариам? Мне все равно, если честно.

Спешу открыть дверь, но тут же застываю на пороге.

– Лусинэ? – вылетает из меня нервно.

Женщина, окинув меня презрительным взглядом, бесцеремонно входит в мою квартиру.

– Поговорить нужно, Оля, – бросает через плечо и не разуваясь, проходит по коридору.

Заглядывает в комнату, и я вижу, как с отвращением морщится её лицо при виде не застеленной кровати.

Тревога внутри меня закручивается мгновенно, но я стараюсь подавить её, потому что теперь на моей стороне Давид. Он сделал свой выбор, и бояться мне нечего.

Закрыв дверь, прохожу на кухню, а Лусинэ входит за мной.

– О чём Вы хотели поговорить? – оборачиваюсь, встречаясь с ней взглядом.

– Я так понимаю, что Давид сегодня ночевал у тебя? – произносит холодно.

Уверенно киваю.

– Да.

Сильно стиснув губы, она бросает свою сумку на мой стол.

– Сядь, Оля, – говорит приказным тоном.

– Мне удобно и так.

– Сядь, сказала.

Не знаю почему, но я опускаюсь на стул. Будто мне на плечи ложится неподъемная тяжесть и буквально придавливает к месту. Мать Давида подходит и становится прямо напротив меня.

– Думаешь, ты такая умная? – цедит, смотря на меня сверху вниз, – Считаешь, если Давид таскается к тебе каждый день, то женится? Ошибаешься!

Отрицательно мотаю головой.

– Я не прошу его жениться.

– Это сейчас. Потом попросишь. Но он не женится. Знаешь почему? Потому что ты для него игрушка, Оля. Девочка, с которой можно провести хорошо время.

– Это неправда. Давид любит меня, – цежу сквозь зубы и вздрагиваю от неприятного смеха.

– Может быть, ты так думаешь.

– Нет, – резко встаю, до боли сжав кулаки. – Давид любит меня. Он сам мне сказал. И он не женится на Ани. Потому что это кощунство жениться на той, кого не любишь. А вы, как любящая мать, его поймете. Ведь вы хотите ему счастья, правда?

– Какая ты дура! – опешиваю от такой грубости и теряюсь, но Лусинэ не даёт мне возможности даже в себя прийти, – Думаешь, я не люблю его? Счастья ему не хочу? Это я и делаю, когда пытаюсь уберечь его от тебя! Ты же своей пустой головой не понимаешь, что значит пойти против семьи. Это у вас здесь женятся и разводятся когда захотят, а у нас так не принято! Если женился, то на всю жизнь. Женщину после развода в собственной семье уже не примут, поэтому к браку у нас относятся серьезнее. Как и к той, на ком женятся. Даже если Давид сейчас откажется от Ани, то на тебе не женится никогда. Разве он захочет это сделать, если вся семья от него отвернется? Вся, не только мы с Тиграном. Его на порог не пустит ни один член нашей семьи. Останься он один – последняя о ком он будет думать – это ты.

– Как Вы можете так говорить? – шокировано вскрикиваю, – Разве можно отказаться от собственного сына только потому, что он влюбился в человека, не угодного Вам?

– Ты живешь в своем мире и не желаешь видеть, что существуют другие миры и традиции. Если Давид хотя бы заикнется отцу о том, что выбрал не армянку, он его из дома взашей погонит. Ты этого хочешь?

– Да как же… – лепечу, а сама лихорадочно вспоминаю слова Давида о том, что ему нужно будет перевести свои вещи.

Меня бросает в холод, по спине струится мороз.

– Да так! Не ты первая, кто считает, что может влезть в годами выстроенные устои. Не ты последняя. Но жить с этим потом МОЕМУ сыну! Сыну, которого не пустят больше на порог никто из нашей семьи. Ты дрянь эгоистичная, подумала об этом?

– Это неправда! Нельзя так поступать! Вы не сможете. Хотя может быть Вы как раз и сможете, – тут же исправляюсь, потому что понимаю, что эта женщина, наверное, действительно смогла бы отказаться от своего ребенка, – но не Тигран Арманович. Он справедливый и любит Давида. Он не поступит так с родным человеком!

Карие глаза, испещренные морщинами, сощуриваются.

– Ты в это свято веришь?

– Да!

– Ну что ж. Пойдём.

– Куда? – торопею, смотря, как она тянется за своей сумкой.

– Снимать твои розовые очки.

Глава

42

Оля

Не знаю, как я одеваюсь и расчесываюсь. На автомате сажусь в такси, вызванное Лусинэ и еду молча, сидя рядом с ней.

В памяти всплывает наш ночной разговор с Давидом. Его тревога, сочащееся напряжение, фразы о том, что мы справимся. Неужели это правда? Неужели он готов быть со мной, зная, что его ждёт такая участь?

Сердце раздувается от боли и любви к нему. А еще ноет. Изводится в страхе, потому что я все еще надеюсь, что это неправда. Что любящие родители не смогут отказаться от своего ребенка.

Прихожу в себя, когда такси останавливается у «Ахтамара».

Выбираюсь на улицу, осматриваясь по сторонам.

– Зачем мы здесь?

Выйдя из машины, Лусинэ становится рядом.

– Ты же думаешь, что Тигран пойдёт против традиций ради семьи? – надменно окатывает меня взглядом, – Так я тебе покажу как на самом деле обстоят дела. Может, тогда ты поумнеешь и поймешь, что ждёт Давида в будущем. Дай свой телефон.

Машинально разблокирую его и вручаю ей. Она вводит какой-то номер, звонит на него, а когда из её сумки доносится мелодия, отдаёт мне его обратно.

– Трубку не бросай, – достаёт свой мобильный и принимает вызов. – Подождёшь здесь.

Оборачиваюсь по сторонам и отхожу немного подальше от входа. Ребра вибрируют от галопа, которым скачет сердце, я дрожу, не понимая, что она будет делать, а потом слышу в трубке голоса.

– Лусинэ? – удивленный Тиграна Армановича.

– Здравствуй, – и уважительный, мягкий матери Давида.

– Проходи. Ты как здесь?

– Да вот решила зайти в универмаг, посмотреть Мариам платья к поступлению. Скоро экзамены, может присмотрю что-то достойное.

– Конечно. Если что придется по душе, можно будет приехать с дочкой, пусть бы выбрала себе то, что понравится.

– Я тоже так подумала. Сейчас сама прогуляюсь, приценюсь, а потом с ней приедем. Как твои дела? Устал?

– Да не успел еще, – смеётся мужчина, – пару часов как рабочий день начался.

– Да-да, ты прав. Это я уже успела и по магазинам пройтись и с Зарой по телефону поговорить.

– Да? Как она? Давно не слышал ничего от неё.

– Да всё так же. Родителей твоих видела не так давно. Говорит в неподходящий момент в гости зашла.

– Почему?

– Они как раз уборку делали, а Зара увидела твои альбомы детские, попросила посмотреть. Знаешь же, как она любит нос свой совать везде?

Тихое хмыканье служит подтверждением.

– Ну вот, листала-листала, и на снимок Лейлы наткнулась.

– Лейлы? – тон Тиграна Армановича вдруг опускается на несколько октав. – Откуда?

– Выяснилось, что твоя мама не смогла от всех снимков избавиться, как требовал ваш с Лейлой отец после того, как она замуж вышла за того поляка. Оставила одну и спрятала под какой-то другой фотографией. И тут она выпала, – крепче прижимаю к уху трубку. Лейла? Ваш отец? О чем она говорит? – в общем, папа Азат разорвал её на части и прямо в маму бросил. Жаль так её, – слышу в её голосе сострадание, но поверить не могу. Ни в него, ни в слова.

Тигран Арманович шумно выдыхает.

– Отец не прав, конечно. Но и мать, зачем было оставлять снимок, если столько лет прошло?

– Я думаю, она все еще любит Лейлу. Ведь материнское сердце нельзя успокоить даже спустя многие годы. Как она там, твоя сестра? Счастлива ли, жива ли? Неизвестно ведь ничего о ней.

– Лусинэ, давай не будем, – обрубает мужчина, – Это был её выбор – выйти замуж. Она знала на что идёт. Если тот её Яков…

– Якуб.

– Да какая к черту разница? Если тот Якуб был ей важнее, чем вся наша семья, то это её решение.

– Но она ведь приезжала потом к вам, хотела поговорить. Давиду тогда три года было, помнишь? Но её и на порог не пустили твои родители. И ты тоже. Ты ведь брат. Может нужно было бы узнать не нужна ли ей помощь сейчас? Связаться как-то?

– Нет у меня сестры. Уже больше двадцати пяти лет, как её нет. И знать о ней я ничего не хочу.

Рука с телефоном тяжело опускается вниз, я едва на ногах стою. Смотрю невидящим взглядом на дорогу, по которой проезжают машины, а сама будто в пропасть лечу. Всё вокруг смазывается в серую кляксу, дома, люди, здания. Становится уродливым и отталкивающим.

Голос Тиграна Армановича звучит в ушах похоронным маршем.

«Нет у меня сестры».

Нет сестры… И Давида не будет. По щеке стекает слеза, я напополам сгибаюсь от ужаса происходящего. Они ненормальные. Отказаться от сестры только потому что она выбрала любимого человека сердцем… бросить её. Ни разу не поинтересоваться как её жизнь. Может заболела, или осталась совсем одна? А что если он её бросил? Что если ей помощь нужна была, но всем, включая её собственных родителей было наплевать?

Осознание приходит резко, будто мне вскрывают черепную коробку и вталкивают его туда насильно. Это не простые традиции и устои, как я думала. Это что-то гораздо более глубокое. Непонятное мне, чужое.

Они не простят Давида. Не простят, если он выберет меня. Отвернутся и никогда не пустят на порог своего дома, как бы его отец его не любил.

А я бы могла любить его за них всех вместе. Моей любви хватило бы с лихвой, если бы… Если бы я была уверена в завтрашнем дне. Если бы точно знала, что всё будет хорошо, что мы будем вместе до самой старости и умрем в один день. А я не знаю этого.