С трудом перебираясь через руины, Друсс согрелся и ненадолго забыл о промокшей одежде. К счастью, он уже успел немного просохнуть, но знал, что его еще ждет холодная ночь. Друсс достал сухари, которые получил от Ракама и спрятал под блузой, на животе, чтобы они не занимали рук. Достал один и начал хрустеть. Сухари был вкусными, питательными и так ловко испеченными, что очень медленно впитывали воду, потому можно было не беспокоиться о том, что они намокнут. В то же время они были настолько твердыми, что приходилось беречь зубы и неторопливо размалывать массу во рту. Хрустя сухарем, Друсс стоял в лучах заходящего солнца, подставив себя под сильные порывы теплого ветра, дующего с озера, и с все большим интересом разглядывал тульп.

До сих пор ему казалось, что зыбкий слой мыслеформ парит над всем Энезом. И только сейчас он заметил, что все не так. В воздухе висели четыре больших скопления тульп и мыслематерии и десяток поменьше, разбросанных над районом. Они не перемещались, постоянно занимали одни и те же позиции. У Друсса не было причин искать смысл в действиях созданий, существование которых ускользает от любых попыток его понять, но инстинкт и опыт подсказывали, что в этом что-то кроется. Друсс закрыл глаза, совершил нехитрый ритуал, чтобы очистить разум, максимально обострил чутье искателя ксуло и охватил Энез лучом усиленного восприятия.

Мурашки пробежали по спине – тульпы и пласты мыслематерии точно накладывались на мерцание созвездия ксуло. Почему-то тульпы плели свои мыслеформы точно над материализованными вспышками из Квалла, но еще более странным было то, что у этого правила было одно исключение. Самая большая и плотная группа тульп висела над местом, где не было ни одного ксуло. Заинтригованный, он быстро сузил луч восприятия и сосредоточил его на этом небытии. Бездонном, ошеломляющем небытии…

Там что-то было. То, чего Друсс не мог разглядеть.

Друсс отключил чутье искателя и задумчиво почесал затылок. Если это Неизменник, то его слишком легко найти. Обладающее сознанием ксуло, которое заставило заминов покинуть Энез и до сих пор внушает им такой страх, что они боятся сюда вернуться, должно быть спрятано получше. И тут до Друсса дошло. Он понял смысл топорной шутки Ракама. Замин знал, что Друсс без труда найдет это ксуло, которое даже не прячется. В этом нет необходимости. В конце концов, именно его все боятся, на что, вероятно, есть веские причины. Очевидно, что и перусы, и замины хорошо знают местонахождение Неизменника, но от этого им не легче, так как сделать с ним они ничего не могут. Неизменник такой же неприкасаемый, как и Аворро. В свою очередь, отправить Друсса в Энез – это отличный способ избавиться от последнего человека в городе и между делом проверить, как ксуло отреагирует на его присутствие. Совет хорошо всё спланировал, а Друсс послушно принял эту игру, так как ему не оставили выбора. И всё же он ни о чем не сожалел. Теперь, когда появилась тень вероятности, что Неизменник реально существует, Друсса охватило острое желание добраться до него, увидеть и понять, что он есть на самом деле. И Друсс дал волю своему безудержному любопытству, которое не могла остановить даже вероятность того, что это может быть последним поступком в его жизни. Не обращая внимания на приближающиеся сумерки, он спрятал сухари под блузой и спустился по замшелым ступеням башни. Друсс вновь оказался на затопленных улицах. Обогнул башню, переплыл заводь и двинулся к порту.

Самое большое скопление тульп и мыслематерии висело над комплексом типовых заминских зданий. От большинства из них остались лишь потрескавшиеся стены, окружавшие груды поросших травой обломков. Друсс миновал зигзагообразную линию подземных ксуло, которые так сильно искривляли пространство, что даже мельчайшее из них было способно вывернуть его наизнанку, а затем забрался на ближайшую руину. Бездонное небытие находилось рядом. Друсс ощущал его, но не знал, как к нему подобраться.

Чуть выше из стены торчал обломок оторвавшейся лестницы. Сохранилось всего несколько ступеней, но если бы удалось подняться на них, то оттуда можно было бы добраться до пролома в стене, который вел вглубь развалин. Друсс подпрыгнул и, перебирая ногами, с трудом подтянулся вверх. Он не верил, что ему это удастся, но явно недооценил свою решимость. Кряхтя и пыхтя, он поднялся по лестнице, а потом долго лежал на спине. Вглядываясь в темнеющее небо, пытался успокоить дыхание. Наконец Друсс встал на нетвердые ноги и заглянул в проем. К своему удивлению, он увидел обширное помещение с хорошо сохранившимся полом и неповрежденным потолком, покрытым пятнами грибка. Он неуверенно шагнул внутрь. С каждой минутой становилось все темнее – Друсс понимал, что без жарофонаря или грибницы ему не следует продвигаться дальше, однако не мог остановиться. Пульс стучал у него в ушах, когда он нервно искал спуск вниз и не находил. Быстрым шагом он пересек комнату и в сгущающемся мраке стал ощупывать стены. Безрезультатно. Там ничего не было. Только грубая стена, с которой лоскутами отслаивалась влажная штукатурка. Друсс решил выйти из помещения, обойти здание и попытаться проникнуть в него с другой стороны. Это показалось ему разумным и улучшило настроение. Довольный собой, он повернулся и двинулся к пролому, через который вошел сюда, но успел сделать всего несколько шагов, потому что пол с треском рухнул и Друсс упал во влажную темноту.

Раздался грохот, и Друсс оказался под водой. Он потерял ориентацию и в ужасе не знал, с какой стороны надо выныривать. В панике стал двигать ногами, пока голова не оказалась над поверхностью воды. Друсс спазматически кашлял, до боли в легких. Темнота отвечала громким эхом. Когда всё стихло, прямо перед Друссом с хлюпаньем всплыл бледный молочный свет. В тот же миг он почувствовал, что вода становится все гуще, как сироп или застывающее желе. Ошеломленный, он боролся с ее растущим сопротивлением, пытаясь удержаться на плаву. Бледный свет приблизился, и что-то уцепилось за Друсса. Выхватило его из мгновенно затвердевшей воды и тут же осторожно поставило на совершенно твердую поверхность. Молочное сияние усилилось.

Друсс застонал и присел на корточки на воде, которая превратилась в стекло.

Почти половину просторного помещения с арочными перекрытиями занимала мощная заминская матка, сияющая изнутри бледным светом, игравшим под кожей молочным мерцанием. Ее глаза, напоминавшие однородные белые шары без зрачков, источали яркий свет, но источником холодного свечения был большой угловатый предмет, четко вырисовывающийся в глубине ее широкой груди.

Ядро бездонного небытия. Неизменник.

– Наконец-то, – басовито пробормотала матка. Друсс почувствовал, как под воздействием ее голоса у него дрожат кости. – Не двигайся.

Друсса пронзила жгучая боль, которая исчезла так же быстро, как и появилась.

– Так гораздо лучше, – заявила она, хотя Друсс понятия не имел, что она хотела этим сказать.

– Что ты со мной сделала?

– Я выжгла наблюдение Ракама. Эта обезьяна думает, что умнее меня. Но ты разговаривай не с оболочкой, которую я использую, а со мной. Таких, как я, называют Неизменниками, потому что…

– …они появляются в фиксированной, неизменной форме, имеют собственную волю, и по мере их движения мир застывает на месте, вода затвердевает и время останавливается. Я слышал о вас, но всю жизнь думал, что это просто детские сказки.

– Тогда ты такой же тупой, как эти земноводные обезьяны и пауки-переростки.

Друсс не обиделся. Откровенно говоря, он был о себе даже худшего мнения.

– Ты говоришь о заминах и перусах?

– Ну, раз они так себя называют…

– Я думаю, что они превосходят меня во всех отношениях.

– Ерунда. Ты же человек. Они не могут конкурировать с тобой.

– Правда?

– Я вижу, ты мало о себе знаешь. Это здорово! Просто замечательно!

– Я не понимаю…

– Я тебе все объясню. Как тебя зовут?

– Друсс.

– Приветствую тебя, Друсс, можешь звать меня Ивви. Подожди, ты тот самый известный искатель ксуло?

– Не буду этого скрывать.

– Ты знаешь, что твоя деятельность вредна?

– Не для жителей города.

– Которого?

Друсс потрясенно замолчал.

– Линвеногра? – спросил он наконец тихо, словно сам уже не был уверен, где прожил более пятидесяти лет своей жизни.

– А как же остальные?! Их судьба тебя не волнует?! – прогремел Ивви.

– Их здесь больше?

– Десятки, но все они проистекают из шагающего порта Квалл, а вы сдерживаете его поступь, блокируя пласты реальности и замедляя миграцию сознания.

– Ты говоришь загадками, я думал…

– Лучше перестань это делать, потому что у тебя ничего путного не получается. Квалл перемещается на ногах импульсов, которые материализуются в разных мирах, закрепляются в них и обеспечивают ему непрекращающийся дрейф. Нейтрализуя ксуло, вы устраняете зацепы и замедляете его движение. Это создает вредные сцепления, приводит к отскокам и всплескам энергии. Совсем недавно один из них убил многих жителей этого города.

Друсс оцепенел. Это было слишком. Он должен был убедиться.

– Ты говоришь о том мощном Импульсе, который несколько дней назад случился в Линвеногре? – спросил он с недоверием.

– Да, – подтвердил Ивви. – Это ваша работа – твоя и твоих коллег, которые добросовестно снимают зацепы ксуло.

Потрясение лишило Друсса речи. Его жизнь оказалась подвешенной в воздухе. В ней не было ничего реального, а ложь, в которую он верил, обладала убийственной силой. Он сломался. Как он будет жить дальше, зная, что стал причиной смерти собственного брата?

– Прекрати! – рявкнул Ивви. – Оставь эти сантименты, у тебя нет на это времени. Ты ему больше не поможешь, но ты можешь помочь мне и всем городам, проистекающим из Квалла.

Друсс с усилием поднял голову и взглянул в белые глаза матки.

– Я?

– Ты, Друсс, ты. Если бы ты был пауком или обезьяной, ты бы не прожил в Энезе слишком долго. Большинство из них я убиваю сразу после того, как они пересекают ворота. Я могу свободно манипулировать ксуло и, скажем так, умею творчески использовать их убийственные свойства. Я оставляю в покое только тех, кто пытается поговорить с тульпами, потому что меня забавляют их усилия, а также техников, обслуживающих биотрическую сеть.

– Почему?

– Я ее использую. Я подключился и подслушиваю разговоры по таблотесорам.

– Это возможно?

– Разумеется. И очень просто. Когда-нибудь я покажу тебе, как это делается, но сейчас есть более важные вещи. Я обрадовался, увидев, что они впустили сюда человека, потому что не знал, что в этом городе есть еще люди. Наблюдая за Линвеногром на уровне таблотесоров, трудно это понять.

– Уже нет. Я последний.

– Но хорошо, что ты вообще есть. Обезьяны и пауки не видят в этом проблемы. Они не хотят понимать, что сами привели к тому, что их жизнь оказалась под угрозой. Им не виден ущерб, нанесенный другим городам, проистекающим из порта Квалл. Хотя это совсем не мешает им развлекаться во время карнавалов Таботта. Однако дела обстоят все хуже. По краям этой реальности накапливаются такие мощные заряды, что недавний Импульс покажется безобидной биотрической искоркой, а в Линвеногр прибывает все больше наблюдателей из других эманаций Квалла.

– А мне какое до этого дело? Пусть хоть полностью сотрут этот город с поверхности Усимы, – пробормотал Друсс.

– Если бы это было так просто…

– А разве нет?

– Это ничего не даст. Слишком много зацепов пропало. Ты должен чувствовать это так же ясно, как и я, потому что ты человек и твое сознание существует на многих уровнях. Вот почему я хотел, чтобы ты добрался до меня, я подталкивал тебя и нейтрализовал все ловушки, с которыми ты столкнулся в Энезе.

Друсс раздраженно фыркнул.

– Эта капля воды в таблотесоре – это был ты, да?

– О, нет! Я действовал гораздо тоньше. Это было что-то другое. Мощное послание, но я не знаю, кто его послал.

– Неважно. Я все равно не понимаю, о чем ты говоришь, и не буду тебе помогать. Пусть передохнет весь Линвеногр.

Голова матки склонилась над Друссом, словно Ивви хотел получше рассмотреть его. Неизменник пробормотал что-то непонятное, а потом сказал: