– Увы, но оно уже давным-давно закончилось. У меня несколько раз было обострение болезни, я имею в виду подагру…

– Ваши руки, на которые я сейчас смотрю, не похожи на руки человека, страдающего подагрой. Да и ваш домашний доктор заверил меня в том, что никакой подагрой вы никогда не болели. У вас пошаливает печень и есть кое-что еще, но подагры нет!

– Ну, доктору-то откуда знать про мою подагру? Я ведь никогда ему об этом не говорил, а занимался в основном самолечением…

Джотто стоял на своем и правды, как понял начальник сыскной, говорить не собирался.

– Ну а склянку, в которой хранилось это лекарство от подагры, вы, конечно же, выбросили?

– Да, выбросил. А зачем хранить, разве что как память…

– Ну хорошо! – прихлопнул ладонью по столу начальник сыскной. – Я вас послушал, теперь вы послушайте меня, что было на самом деле. Вы ввезли в страну сильнодействующий яд, на таможне назвали его «флорентийской смесью». Зачем он понадобился вам в России, мне пока неизвестно. Вы нарушили таможенные правила, более того, вы обманули таможню, вписав в декларацию «флорентийскую смесь» как лекарство от подагры. И эти ваши действия классифицируются нашим законодательством как преступление, заслуживающее наказания. То есть уже сейчас, не разбираясь в дальнейшем, вас можно отправить на каторгу…

– Но…

– Пока я бы попросил вас помолчать. У вас была возможность говорить, вы ей не воспользовались. Теперь слушайте меня! Итак, вы ввезли на территорию Российской империи сильнодействующий и быстродействующий яд, словом, смертельный яд. Где он у вас хранился, я не знаю. Но в один из дней вы обнаружили, что склянка с ядом пропала, а потом произошли отравления. И вы, будучи человеком неглупым, сразу поняли, чем был отравлен городской голова, а затем и нищий…

– По поводу нищего. Вы ведь говорили, что его отравили вафельным рожком Кислицына! – скороговоркой, боясь, что начальник сыскной прервет его, проговорил кондитер.

– Верно! – кивнул фон Шпинне. – Но там тоже все не в вашу пользу. Мы проверили списки покупателей. Да, представьте, Кислицын ведет подобные списки. Так вот, среди прочих в этих списках значился неизвестный мальчик, на вид лет двенадцати. А дальше интересно – одетый в форму посыльных кондитерской «Итальянские сладости»! Иными словами, ваш посыльный! Мы нашли его. Им оказался Марко. Не могу не напомнить, что именно он принес в дом Скворчанского отравленные бисквиты. Так вот, у нас здесь посыльный сознался, что да, действительно покупал в кухмистерской Кислицына вафельные рожки. А на вопрос, зачем он их покупал, ответил… вы хотите знать, что он нам ответил? Так вот, он сказал, что покупал вафельные рожки по вашей просьбе!

– Что? – кондитер даже привстал.

– Да вы успокойтесь и сядьте. Судя по вашей реакции, я делаю вывод, что вы не поручали Марко покупать вафельные рожки. Верно? Или поручали, но разыгрываете здесь передо мной полную неосведомленность?

– Да ничего я ему не поручал! – резко и зло бросил кондитер.

– Охотно вам верю, – сказал начальник сыскной и добавил: – Хоть у меня на то нет никаких оснований. Все, что вы мне говорили в течение нашего разговора, все неправда. Теперь-то вы, господин Джотто, понимаете, в каком положении находитесь. Расследование можно смело завершать, дело передавать в суд. Все, решительно все указывает на вашу вину, и ни один адвокат, даже самый изощренный, не сможет вам помочь. Присяжные могли бы вам простить смерть кухарки, да и смерть городского головы. Могли-могли, я знаю, о чем говорю, но вот отравление нищего – никогда. Это, знаете ли, господин кондитер, Россия! Здесь все несколько не так, как у вас в Европе. Положение ваше очень сложно, а знаете, что вас спасает?

– Что?

– Вас спасает то, что я не верю в вашу вину. И еще то, что мне, как сыщику, очень и очень важно поймать настоящего отравителя. Понимаете меня? Не вас, а настоящего отравителя.

– Вы идеалист, господин полковник, – заметил с грустной улыбкой Джотто.

– А разве это плохо?

– С какой стороны посмотреть.

– Да смотрите с любой стороны и ничего дурного не найдете. В идеализме нет выгоды – согласен. Но выгода – это ведь не всегда хорошо, в особенности для нашей души.

– Да, согласен! Ведь именно идеализм помогает мне сейчас не попасть на каторгу. И вы знаете, я это ценю.

– Замечательно, значит, мы в конце концов сможем честно и правдиво поговорить.

– Да, наверное, – кивнул Джотто.

– Итак, я вас слушаю. Что вы хотели мне рассказать с самого начала, но не решались?

– Ну да, я действительно привез с собой некое снадобье…

– «Флорентийскую смесь»?

– Если говорить честно… то не существует никакой «флорентийской смеси»!

– Как не существует? – откинулся на спинку стула фон Шпинне. – А как же таможенная декларация, там ведь записано русским языком – «флорентийская смесь», лекарство от подагры.

– Да я это все выдумал.

– Хорошо, вы это все выдумали, но зачем? И самое главное, что вы ввезли в Россию? Вы ведь что-то ввезли? Что-то, что назвали «флорентийской смесью».

– Да, ввез! Но это не яд.

– Ну если это не яд, то что? – Начальник сыскной выбрался из-за стола и принялся расхаживать по кабинету. Потом присел на ситцевый диванчик и вопросительно уставился на кондитера. Решив, что препятствие в виде стола только мешает доверительной беседе.

– Я итальянец!

– Мне это известно, что дальше?

– Италия – это веселая страна…

– Соглашусь с вами, я там бывал! Правда, еще пока не понимаю, к чему вы ведете.

– У нас, у итальянцев, горячая кровь.

– Так! – на лице фон Шпинне проявилась гримаса недоумения. Он смотрел на Джотто как на человека забавного, но забавность которого уже начинала надоедать и даже в какой-то мере раздражать.

– Мы любим женщин, женщины отвечают нам тем же, но… – кондитер тяжело вздохнул, – порой просто не хватает сил. И тогда нам… мне на помощь приходит то средство, которое было в моем багаже, когда я пересек границу России, – не поднимая головы, проговорил Джотто.

– Изъясняетесь вы, конечно, витиевато, почти поэтично – горячая кровь, нехватка сил… Как я понял, вы имеете в виду афродизиак?

– Вы о нем слышали? – Кондитер поднял голову и с искренним удивлением посмотрел на полковника.

– Да. Правда, не сразу сообразил, о чем это вы. У нас это средство называется, конечно, не так изысканно, как у вас, и применяют его в основном на конюшнях…

– На конюшнях? – еще более удивился Джотто.

– Это средство, по крайней мере о котором я слышал, используется для лошадей и называется оно конским возбудителем.

Кондитер ничего не сказал, но по гримасе, исказившей его лицо, было понятно, что он думает. Начальник сыскной тем временем продолжал:

– Господин Джотто, как так получилось, что в Татаяре, после отравления Скворчанского, ходят упорные слухи, будто бы у вас есть какой-то страшный яд? Откуда они взялись? Я допускаю, что это могут быть проделки прочих кондитеров, Кислицына, например. Но после того, как вы мне рассказали об афродизиаке, я понял, что это не выдумка кондитеров, скорее ошибка. Они одно приняли за другое, но откуда они узнали?

– Это я виноват, – итальянец снова уронил голову, – я хвастался одному человеку, что у меня есть яд, которым пользовалось семейство Борджиа.

– И при этом показывали склянку с возбуждающим снадобьем? – догадался Фома Фомич.

– Да.

– Но зачем, зачем вам понадобилось хвастаться… – Начальник сыскной вдруг замолчал и, чуть сощурившись, подался немного вперед. – Это была женщина, и вы хотели произвести на нее впечатление?

– Да, – мотнул опущенной головой кондитер.

Начальник сыскной не стал торопить события и не поинтересовался, а кто, собственно, эта женщина. Он завел разговор о другом.

– Где хранилась склянка со снадобьем, будем называть его так?

– В моем кабинете в запирающемся шкафу. Он был заперт.

– Ключ… У кого находится ключ от шкафа?

– У меня… только у меня.

– Как часто вы открываете этот шкаф? Один раз в день, один раз в неделю, один раз в месяц?

– Пожалуй, один или два раза в месяц.

– Почему так редко, что вы, кроме склянки со снадобьем, храните в нем?

– Да, в общем, всякие ненужности…

– Ненужности?

– Ну, это только на первый взгляд ненужности, а попробуйте избавиться от них, и они сразу же вам понадобятся…

– Хорошо. Когда вы обнаружили, что склянка пропала? Она ведь пропала, так?

– Я обнаружил пропажу сразу же после отравления Скворчанского.

– Так-так-так… – Начальник сыскной поднялся с диванчика, медленно обошел сидящего на стуле Джотто, после чего сел на свое место за столом. – Вы случайно обнаружили это, или проверить вас сподвигло именно известие об отравлении городского головы?

– Известие об отравлении.

– Но почему? Если верить вам, и в пропавшей склянке был именно афродизиак, то… – начальник сыскной запнулся и, блеснув глазами, высказал предположение: – А может быть, вы мне сказали неправду, и там был яд?

– Нет-нет, там было то, о чем я сказал.

– Тогда не понимаю вашего беспокойства, – фон Шпинне развел руками, – ведь не могли же, в самом деле, вашим снадобьем отравить Скворчанского?

– Тут дело в дозировках.

– Поясните.

– Дело в том, что и в афродизиаке, и в яде кантарелла используются одни и те же ингредиенты, а именно шпанская мушка.

– Кто та женщина, перед которой вы хвастались, что у вас якобы имеется яд? Назовите ее имя!

– Я порядочный человек и не могу этого сделать! – возмущенно воскликнул итальянец. Правда, это возмущение выглядело несколько театрально, и было понятно, что если спросить еще несколько раз и более настойчиво, то Джотто, несмотря на свою порядочность, скорее всего, назовет имя этой таинственной женщины. Однако начальник сыскной решил поступить иначе. Он не стал давить на кондитера.

– Снова понимаю вас и ценю, что в мире еще остались порядочные люди, поэтому я прерываю допрос и продолжу его завтра утром. – Фома Фомич нажал латунную кнопку электрического звонка.

– Но… – заерзал на стуле Джотто.

Однако начальник сыскной оборвал его:

– Ничего не хочу слышать, эту ночь вам придется провести у нас в гостях. Сожалею, но другого выхода у меня нет.

По звонку явился дежурный.

– Этого в камеру! – распорядился фон Шпинне.

– Господин полковник… – Кондитер уже не ерзал, он вертелся на стуле и делал жалостливое лицо.

– Слушать ничего не хочу. Да и вы тоже посидите, подумайте, соберитесь с мыслями. Может быть, до вас в конце концов дойдет, что вам сейчас выгоднее всего говорить правду и ничего, кроме правды. А пока отдыхайте. Все! – Начальник сыскной сделал отмашку рукой, показывая дежурному, чтобы он увел Джотто.

После того как кондитера увели, в кабинет тихо вошел Кочкин.

– Нет-нет, Меркуша, не садись. У тебя полно дел!

– Что за дела?

– Мне нужен этот мальчик, как его там, Марко. И нужен немедленно!

– Уже поздно… – начал Кочкин.

Однако начальник сыскной на дал ему договорить.

– Какие, к черту, поздно или рано, когда речь идет об убийстве! Он мне нужен немедленно, понимаешь, немедленно! Судя по тому, что мне сказал кондитер, этот мальчик… ему что-то известно, может быть, он знает отравителя!

Не говоря больше ни слова, Кочкин умчался выполнять поручение фон Шпинне.