Дома она первым делом сняла мокрую одежду и приняла горячий душ. Затем перебрала имеющиеся у нее вещи. Что ей хочется надеть? В доме… ничего. Но ей не терпелось проверить огород, и она пока не готова была выходить из дома без одежды. Она накинула рубашку. К рубашке напрашивались шорты вроде тех, что она носила в детстве и шила для Барто. В его комнате – не его, а моей, поправила она себя – нашлись оставленные им брюки. Она взяла ножницы и обрезала штанины, решив не тратить время на обметку среза. Шорты оказались великоваты в поясе и сползли на бедра, но ей это даже нравилось – все лучше, чем белье или юбка.

Листоеды в минувшие два дня времени даром не теряли, но все цветы на помидорах раскрылись. Двигаясь от куста к кусту, Офелия собрала гусениц, чтобы потом выкормить, раздавила склизевиков в кабачках, поснимала тлю с фасоли. Она совсем не следила за временем и, только когда в животе заурчало, поняла, что проголодалась.

Она пообедала тем, что было в холодильнике. За два дня ничего не испортилось, хотя электричество отключили. Офелия пощелкала кухонным выключателем – снова ничего. Но вода была горячей… Она немного поломала голову, пока не вспомнила, что резервуары с водой сделаны из того же изолирующего материала, что и холодильные камеры. Если холодильник не успел нагреться, неудивительно, что горячая вода не остыла. Пообедав, она решила посмотреть, что осталось от колонии.

Казалось странным – почти неприличным – заглядывать в окна и открывать двери в отсутствие хозяев, не слыша привычного «Милости просим, сера Офелия» или «Будьте как дома, сера Офелия». Уезжая, никто не стал запирать двери – да и замков у них не было, только щеколды, чтобы маленькие дети не бродили без присмотра, – и заходить в первые два или три дома было неловко. Но потом это превратилось в игру; к ней вернулось то пьянящее чувство, которое она ощутила, когда впервые разделась догола и представила, каково будет ходить без одежды. Теперь она могла заглянуть под кровать Сенягиных. Могла залезть в шкафы Линды и узнать, только ли в голове у нее бардак. (Не только: под кучей грязного белья Офелия нашла вещи, которых Линде на новой планете определенно будет не хватать.) Уже не таясь, она быстро шагала от дома к дому, распахивала двери, впускала внутрь солнечный свет и заходила сама. Огороды за два дня ничуть не изменились. Красные воронки дневки, помидоры, фасоль, кабачки, горох, свекла… Тут было все, что ей нужно, и куда больше, чем она могла съесть, а семян столько, что не пересажать. Для себя она отметила несколько растений: особый сорт голубой фасоли, которую Сенягины привезли сами и продавали за большие деньги. Наконец-то она сможет посадить ее у себя. Вон те дыни… вон та исполинская тыква; Офелия никогда не выращивала крупные дыни и тыквы, но порой покупала их у других. Лемонграсс… травы… Кинзу и перец она выращивала сама, а вот эстрагона, базилика, петрушки и укропа у нее не было. За грядками с травами надо будет следить особенно тщательно: в колонии они росли только на одном участке.

Центр тоже стоял нараспашку. Длинные швейные столы были завалены мусором и обрезками ткани. Швейные машины отключены – Офелия пробовала нажимать на кнопки, но ничего не произошло. Она дошла до операторского зала электростанции – дверь оказалась не заперта. Офелия открыла дверь, впустив внутрь поток дневного света, подошла к большим рубильникам, выставленным на «Откл», и переключила все на «Вкл». Вокруг вспыхнули лампочки. Панель управления засветилась; все индикаторы указывали на зеленые сектора. Она знала, что это значит; все в колонии знали. Каждый взрослый в поселке в общих чертах представлял устройство электростанции: эти знания были слишком важны, чтобы доверять их нескольким профессионалам.

Теперь в центре заработает оборудование, а дома – холодильник и свет. Напоследок Офелия проверила уровень мусора в рециклере. Когда-нибудь придется пополнить резервуары, и, вероятно, одного человека не хватит, чтобы производить столько отходов, сколько нужно для работы электростанции. Но пока резервуары были полны.

Из центра Офелия опасливо двинулась в сторону летного поля. Если люди Компании все еще ждут случая ее схватить, они могут дожидаться там. Она держалась вдоль края улицы, пока не миновала последние дома. Отсюда было видно летное поле – за последнюю неделю вдоль и поперек испещренное следами, но как будто пустое. Ни транспорта, ни людей. Ветер со стороны поля донес до нее слабый запах масла и топлива. В ноздри вдруг ударила трупная вонь. Она двинулась на запах и вышла к кострищу, где, по всей видимости, представители Компании зажарили несколько овец. Рядом с кострищем гнило восемь или девять неумело разделанных туш. Задубевшая, испачканная в крови овчина была свалена в отдельную кучу. Офелия нахмурилась. Оставлять шкуры здесь казалось непростительным переводом хорошей шерсти и кожи.

С другой стороны, их можно отправить в рециклер – и чем скорее, тем лучше. От вони у Офелии напрочь отбило аппетит, хотя близился полдень. Она вернулась к рециклеру за длинными защитными перчатками, которые ее приучили надевать при работе с трупами животных. Медленно, с большим трудом она стащила овечьи туши и прочие отходы в кучу. Окинула взглядом несколько старых грузовиков и фургонов с прицепами на краю поля. Заведутся ли? Она уже много лет не садилась за руль, но водить умела.

Быть может, корабль еще на орбите. Оттуда могут заметить, если она заведет двигатель; а может, уже заметили, что она включила электричество. Вернутся ли они? Конечно, всегда можно снова укрыться в лесу и на этот раз взять с собой дождевик и побольше одежды… но к чему им возвращаться?

И все-таки Офелия дошла до третьего дома с конца и выкатила из сарая Аррамандисов садовую тачку. До самого вечера она таскала овечьи туши к рециклеру. За раз в тачку помещалось две, а для склизких вздувшихся потрохов она нашла несколько ведер. Как она ни старалась, часть зловонной жижи попала на одежду. Закончив, Офелия помыла перчатки, окунула их в антисептик, а потом разделась, стараясь не прикасаться к мокрой ткани. Одежду тоже придется продезинфицировать.

Впрочем, можно поступить лучше. Ухмыляясь, она подцепила одежду палкой и затолкала в мусороприемник. Затем помылась в общественном душе и вытерлась большим серым полотенцем, висевшим для тех, кто не захватил свое. Секунду она раздумывала, не завернуться ли в полотенце по дороге домой… или можно даже пробраться в чужой дом и взять настоящую одежду.

Или… или можно пройти по улице голой – ведь теперь она одна и никто ее не увидит. Оставляя мокрые следы, Офелия дошла до открытой двери и выглянула наружу. Смеркалось; солнце уже сползло за макушки далеких деревьев. Пусто на улицах, пусто в домах. Под ложечкой засосало от предвкушения и собственной смелости. Отважится ли она? Когда-нибудь это непременно случится, она знала это, знала с того дня, когда внутри нее зазвучал новый голос. А раз так – почему не сегодня, пока острота ощущений не притупилась?

Полотенце соскользнуло на пол, и она шагнула вперед. Нет. Она подобрала полотенце, вернулась в душевую и повесила его на крючок. Если уж идти по улице голой, то начинать надо отсюда, из душевой. В полумраке здания Офелия чувствовала себя в безопасности. У двери она остановилась снова. Нет? Да? Спешить некуда. Можно постоять на пороге подольше, дождаться темноты, когда бы ее никто не увидел, даже будь здесь люди.

Но она будет знать. Ей хотелось знать. Один шаг – через порог. Еще один – из-под козырька. Еще и еще, все дальше от здания, вдоль по улице… и никто не

выглядывал из темных окон, никто не стыдил ее. Прохладный вечерний воздух скользил по коже, щекотал спину, грудь и живот, руки и ноги, внутреннюю часть бедер. И оказалось – когда она наконец успокоилась и прислушалась к ощущениям, – что это очень приятно.

И тут она увидела, что в окнах центра горит свет, теплый на фоне сизых сумерек. Офелия оцепенела от страха. Идиотка! Чем она только думала? Если на орбите кто-то есть, если они в этот момент смотрят на планету, то, конечно же, увидят свет. Они все поймут; они могут вернуться.

Позабыв о наготе, она кинулась внутрь и защелкала выключателями. Затем вернулась домой – и машинально потянулась к выключателю. Секунду Офелия стояла неподвижно, до судорог в мышцах сопротивляясь рефлекторному желанию включить свет. Сердце рвалось из груди, по всему телу разливались волны страха. Постепенно она немного успокоилась и мысленно обругала себя. Дура, какая же дура. Она не может позволить себе забывать о таких вещах; рядом больше нет никого, кто бы ей напомнил.

Не включая свет, она съела холодный ужин. По крайней мере, теперь у нее есть крыша над головой и, если пойдет дождь, она не промокнет. Офелия закрыла ставни, из-за чего в доме стало еще темнее, и ощупью добралась до кровати. Собственная спальня показалась ей вдруг тесной и душной. Завтра она переберется в комнату Барто и Розары, где жила с мужем до его смерти. Но сегодня – сегодня она не будет шарахаться в темноте. Офелия стянула с кровати покрывало и уже почти заснула, как вдруг вспомнила.

Она не бывала настолько одна… никогда в жизни. Удивительно, но ей совсем не было страшно – одной в темноте, единственной живой душе на всей планете. Нет, страшно не было… Было спокойно – спокойнее, чем когда-либо. Тело нащупало знакомые ямки матраса, и Офелия провалилась в сон.

Проснувшись утром в собственной постели, в своем доме, в окружении знакомых запахов, она не сразу вспомнила, что произошло. Встала как обычно, прошаркала к выключателю – и только тогда осознала, что на ней нет одежды, и вспомнила почему. Последние несколько дней казались чем-то нереальным, как сон. Прежде чем открыть дверь, она сняла с крючка халат и накинула его, почти ожидая услышать храп из комнаты Барто и Розары.

Ее встретила тишина – абсолютная тишина заброшенного дома. Но Офелия все равно заглянула. Спальня уже выглядела иначе – как комната, в которой давно никто не живет. Место для багажа было ограничено, и Барто не захотел занимать его постельным бельем, поэтому на кровати все еще лежали подушки в красных наволочках и бежевая простыня с широкой красной полоской. Открытый чулан зиял распахнутой пастью, из которой, как язык, торчал мятый носок; Офелия усмехнулась, представив, как будет жаловаться Барто, обнаружив пропажу. Они убрала носок и задвинула щеколду, иначе дверь чулана не закрывалась. Комната все еще выглядела странно, но Офелия не могла понять почему. На подоконнике поблескивала пленка росы; с потолка на паутинке спустился ползунчик.

В кухне тихонько гудел холодильник. Не обращая на него внимания, Офелия вышла в огород. Здесь ничего не изменилось: растения продолжали расти, впитывая свет и тепло. Она поработала на грядках, наслаждаясь тишиной. Где-то заблеяла овца, и ее блеяние подхватили другие; в противоположном конце поселка замычала корова. Такие звуки никогда не раздражали Офелию и не нарушали ее покоя. Наверное, стоит найти животных и проверить, не нужно ли им чего. Но пока солнце мягко грело затылок, а в воздухе разливались ароматы фасоли, помидоров и дневки. Когда стало жарко, она распахнула халат, а потом и вовсе сняла и повесила на крючок в сарае. Солнце поглаживало ее тело, как огромная теплая ладонь, прогоняя старые болячки. Когда Офелия вернулась в дом, то заметила, что ее слегка знобит. «Ты перегрелась, – предостерегла она себя, открывая холодильник. – Надо быть поосторожнее, по крайней мере, первое время».

После завтрака она разобрала холодильник и выбросила старую еду в компост. Стоило проверить другие холодильники. Большую часть можно обесточить и держать в качестве запасных. Было бы неплохо иметь холодильник в центре – и, пожалуй, в дальнем конце поселка, на случай если она будет ходить туда ухаживать за скотом.