Как она и ожидала, барометр в центре показывал низкое давление; жужжало штормовое предупреждение. Офелия отключила сигнал и вызвала экран с метеорологическими данными. Она и не думала, что система работает до сих пор, что Компания решила оставить метеоспутник на орбите. Облачный вихрь висел над морем, его края пока еще только касались суши. Офелия окинула взглядом цифры по бокам от изображения. Интересно, что они значат. Как бы там ни было, шторм будет сильный и скоро доберется до поселка – это главное, что ей нужно знать. Хорошо бы увести животных с пастбища, если получится… Во время шторма река выходила из берегов, и коров могло унести течением.

Офелия выглянула за дверь, и лицо тут же обдало водной пылью; подхваченный ветром дождь косо хлестал по улице. Уже почти стемнело, и очертания зданий растворялись в сумерках. Нет уж, не хватало еще бродить по темноте под дождем, разыскивая глупых животных; в конце концов, им должно хватить ума подняться повыше. А она дождется затишья и пойдет домой.

Когда шквал улегся, воздух стал тяжелый, липкий и навязчивый, как незваный ухажер. Офелия шлепала по лужам, вслушиваясь в странные звуки, доносящиеся издалека. Что это – шум ветра в лесу? А этот писк, эти стоны – скрип деревьев или крики животных? Она зашла в дом, и в ноздри ударил тяжелый запах овощей и фруктов, заполнивший теплый сырой воздух. С фонариком в руках она обошла дом и закрыла ставни тяжелыми брусьями, как всегда делала в шторм. Заперла кухонные двери – сетчатую наружную и сплошную внутреннюю. Потом вернулась в дом со стороны улицы и закрыла на задвижку сетку. Внутреннюю дверь она запирать не стала: пока ветер дует в другую сторону, в этом нет нужды.

Она успела напечь новую порцию лепешек, обжарить лук и нарезать свежих овощей, а потом поужинать в тишине, прежде чем налетел новый порыв ветра. По кухонному полу прошелестел сквозняк. «Бейся-бейся», – подумала Офелия. Они с Умберто строили дом на совесть и тщательно следили за его состоянием. Он выдерживал и не такие ветра.

Она легла в постель и заснула под завывания ветра, почти не слыша, как один шквал сменяется следующим, перемежаясь минутами тишины. Утром из-за двойных ставен не пробивалось ни капли света. Не нужно было выглядывать наружу, чтобы понять: шторм добрался до поселка. Ветер с воем гулял в переулках, через каждую щелочку в дом рвался сквозняк, гонимый его чудовищной силой. Офелия включила свет, порадовавшись, что электричество не пропало. В прошлые разы такого не случалось, но по детским воспоминаниям с другой планеты она знала, что в сильный шторм электростанция может выйти из строя.

Хотя снаружи завывал ветер, а по ногам, будто стая мышей, щекотал сквозняк, в доме было жарко и душно. Есть не хотелось, но Офелия заставила себя разрезать золотистую дыню из чьего-то огорода. Она надеялась, что, если съесть ее, пахнуть будет меньше, но одуряющий аромат никуда не делся. Может, открыть окно с подветренной стороны? Офелия вернулась в спальню и открыла внутренние ставни. Дынный запах последовал за ней, заструился мимо нее в окно. Она отступила в угол и тут же подпрыгнула: совсем рядом ударила молния, и за второй парой ставен вспыхнуло белым, а от раската грома в ушах зазвенело так, будто ее шарахнули по голове заступом.

Нет, лучше уж потерпеть приторный дынный запах. Когда сердце чуть успокоилось, Офелия снова закрыла внутренние ставни и легла, но кровать показалась ей недостаточно безопасной. Она нехотя встала, стащила с постели простыню и подушки. В чулане будет душно, зато можно не бояться молний. Она разложила постельное белье на полу и свернулась в своем гнезде.

Шум снаружи нарастал; ветер выл как животное, как демон, мечтающий добраться до нее и разорвать на куски. Офелия дрожала среди простыней и подушек, уговаривая себя заснуть. Она всегда плохо спала в грозу. С каждым раскатом грома она сжималась на полу с замирающим сердцем. Каждый звук, достигавший ее ушей, означал что-то плохое: что-то отвязалось и теперь бьется в окна и двери, что-то сломалось, и стихия вот-вот ворвется в дом.

В памяти всплыли давно забытые слова – молитвы, которым ее научила бабушка, когда молилась сама. В грозу верить в сверхъестественные силы было нетрудно. Офелия бросила молиться, когда вышла за Умберто. Не то чтобы он ей это запрещал – просто для него таких вещей, как религия, не существовало. Когда они подавали заявку на место в колонии, в графе «вероисповедание» он поставил прочерк, и Офелия не возразила. Вдали от семьи, среди людей, которые, если у них и были какие-нибудь религиозные убеждения и предрассудки, никак их не выказывали, без поддержки какого-либо подобия церкви ее детская вера развеялась сама собой.

Но теперь Офелия бормотала затверженные когда-то фразы, спотыкаясь на забытых словах, и это странным образом успокаивало. Скорчившись в тесном душном чулане, она провалилась в беспокойный, прерывистый сон, а когда проснулась, вокруг стояла зловещая тишина.

«Не выходи из дома посреди бури». Офелия знала это и никогда не нарушала запрет. Она научила этому своих детей, хотя не раз слышала из-за закрытых дверей восхищенные возгласы соседей и соседских детей и сердитые голоса, зовущие их назад в укрытие.

Что там – ночь или день? Середина бури или ее конец? Офелия высунулась из чулана, но вокруг были только тихие пустые комнаты, залитые электрическим светом. Покряхтывая от боли – во время шторма суставы всегда болели сильнее, – она на четвереньках выбралась из чулана и медленно встала.

Если это затишье в центре бури, то шторм вернется с другой стороны, а значит, открывать окна в спальне нельзя. А вот дверь на улицу… Офелия сделала шаг, другой по прохладному влажному полу, прислушиваясь, не идет ли новый шквал. Вдалеке прокатился раскат грома, но это могло значить что угодно.

Она открыла внутреннюю дверь, мокрую от ливня, просочившегося через сетку. Вода закапала на пол, оставляя лужу. Теперь стало видно, что снаружи посветлело. Офелия отодвинула щеколду и толкнула наружную дверь. Деревянная рама набухла от воды и не поддалась – пришлось навалиться на нее бедром, но даже тогда сетка открылась не сразу; оказалось, что на нее упало небольшое деревце, росшее у крыльца.

Улицу заливал бледный прозрачный свет, в котором видны были доверху заполненные бурлящей водой канавы и подтеки грязи на дороге. Офелия посмотрела наверх. Кружок ясного голубого неба прямо над головой… а вокруг – сплошная стена облаков, тронутых золотыми мазками восходящего солнца. Все как ей рассказывали, как на картинках. И одновременно – совсем по-другому, потому что на этот раз она сама стояла в центре бури, увязая ступнями в скользкой грязи, и рассказать об этом было некому.

Вторую половину шторма можно было бы переждать в центре; там так же безопасно, а то и безопаснее, чем дома. Но ей хотелось встретить его, посмотреть, как быстро он начнется. «Опасно», – произнес старый голос строгим тоном, знакомым из детства. Шторм вроде этого может убить ее с той же легкостью, с какой она давила ползунчиков и склизевиков. Нужно вернуться в дом и снова укрыться в чулане.

Она отошла от дома, разглядывая облака на востоке. Казалось, они совсем не движутся. Еще несколько шагов, и ей стало видно всю улицу, уходящую на восток. Все дома уцелели. В огороде повалился забор, утянув за собой помидорные кусты. Стебли кукурузы распластались на земле, все как один указывая в сторону леса. Вдалеке беспокойно блеяли овцы и мычали коровы.

Стена облаков как будто приблизилась, но сказать наверняка было трудно. Офелии хотелось дождаться, когда они доберутся хотя бы до летного поля или даже до крайних домов. Она успеет забежать внутрь. На этот раз ветер будет дуть с задней стороны дома; само здание станет для нее щитом.

Она сделала несколько шагов навстречу облакам почти с тем же бунтарством, с каким впервые вышла из дома голой, но быстро одумалась. Глупо будет, если шторм застигнет ее на открытом месте. В облаках сверкнула молния; Офелия задрала голову и увидела, что дальний край голубого круга отодвинулся, а восточный край приблизился.

Как же это было красиво! Офелии всегда нравилось разглядывать космоснимки циклонов, изящные белые спирали над синей водой, но она и не представляла, до чего прекрасны они изнутри. Облака всех оттенков синего, серого и лилового с золотыми шапками, уже начинающими белеть, и глубокая прозрачная синева за ними. Ей не хватало слов, чтобы описать свои чувства; пока восхищение в ней боролось со страхом, она прошлась по улице еще немного, чувствуя, как прохладная жидкая грязь ласкает ступни.

Потом стена облаков нависла прямо над ней, и дальний конец улицы скрылся в реве дождя и ветра. Офелия бросилась в дом через спутанные ветви поваленного дерева, и одновременно первые порывы ветра обрушились на дальнюю стену дома. За считаные секунды золотисто-бело-синяя безмятежность растворилась в сером ливне, ветре и невыносимом грохоте.

Офелия стояла у двери, выглядывая в щелочку. Дом содрогался от ударов ветра, но ей больше не хотелось прятаться в чулане. Несколько часов она смотрела, как дождь хлещет по домам на противоположной стороне улицы. Когда у нее устали ноги, она подтащила к двери стул и продолжила наблюдать сидя. Буря не стихала весь день, но к вечеру смягчилась. Ветер слабел, затишья между порывами становились все длиннее. С наступлением ночи ветер задул ровнее и спокойнее, лишь изредка прерываясь налетающими с востока шквалами.

Дождь не прекращался еще долго. На этот раз Офелия ночевала в постели, оставив на кухне свет, – почему-то со светом ей было спокойнее. В комнате снова было душно; из-за сырости к и без того тяжелому овощному духу добавился запах плесени. В такой дождь открывать ставни было нельзя, но Офелия оставила приоткрытой входную дверь. В ту ночь сны о воде сменяли друг друга: ей снились водопады, реки, слезы, струящиеся по каменным ликам, текущие крыши, лопнувшие трубы. Всякий раз она просыпалась в уверенности, что это произошло наяву, и всякий раз убеждалась, что лежит у себя в постели, лишь немного отсыревшей от напитанного влагой воздуха.

Все утро с высокого затянутого облаками неба лил дождь – затяжной и тоскливый, но безобидный. Время от времени налетал шквал, пригоняя с собой низкие темные тучи, но на востоке кое-где уже проглядывало голубое небо. Офелия задыхалась от жары и влажности. Она протиснулась мимо упавшего дерева и встала посреди улицы под струи дождя, смывая с себя пот. Дождь был теплый, почти как ее тело, и она запрокинула голову, открыла рот и стала глотать воду.

На первый взгляд никакие постройки не пострадали, хотя в тот день Офелия не успела обойти все. Сначала она проверила центр – самое важное оборудование продолжало работать как ни в чем не бывало, словно и не заметило шторма. Возможно, так оно и было. В воздухе едва уловимо пахло машинным маслом и чуть более отчетливо – сыростью и плесенью. Офелия запустила вентиляторы, чтобы проветрить швейные залы. Она помнила, как из-за последнего сильного шторма иголки заржавели, и их пришлось полировать заново. В лучах заходящего солнца она перетащила в центр самые пахучие овощи. Больше никаких дынь в доме.

Ночью, когда последние порывы ветра сотрясали ставни, за которыми посверкивали молнии, она лежала в постели и не понимала, почему всю жизнь боялась гроз. Тело отяжелело, но словно обновилось, очистилось под струями дождя. Раскаты грома отдавались в груди и животе, вибрировали в костях. Ей вспомнился Кейтано.

Бесстыжая старуха. Ты заслуживаешь смерти. Старый внутренний голос бранил ее, ругал за голую кожу, за то, как она открывала для себя собственное тело. Как прекрасно, прошептал новый голос. Других слов у нее не нашлось, но перед глазами сменяли друг друга видения: темный дождь, порывы ветра, высокие облака, вздымающиеся к свету.

Ей снились замки, звезды и горы, которых она никогда не видела.

Помидоры и кукуруза пропали полностью; фасоль, залитая водой, почти вся пожухла и пожелтела. Кабачки вдоль забора как ни в чем не бывало топорщили свои резные широкие листья, ничуть не пострадавшие от ветра и дождя. Офелия расчистила дорожки между грядками от обломанных помидорных плетей, оттащила кукурузные стебли в компост и отправилась осматривать другие огороды. Все высокие растения погибли, низкорослые, с пышной ботвой – уцелели. Часть плодовых деревьев – к счастью, не все – вывернуло с корнем.