⁂

А потом грянул очередной мировой финансовый кризис. Компания, в которой на тот момент я вполне успешно работала, вдруг в одночасье прекратила существование. Мы, рядовые исполнители, так и не поняли до конца произошедшего, растерянно выдвигая версии одна нелепей другой. Я даже не очень волновалась по-первости, мне казалось, что это единичный случай, в других местах всё не так плохо, и миграция будет неприятной, но вряд ли затяжной.

Я ошибалась. Вакансии по моей специальности вдруг испарились, словно по волшебству. Пренебрегая ранее кадровыми агенствами, теперь я оббивала их пороги третий месяц, уже в отчаянии, уже на грани. Женщина умеренных лет, разведена – это отягчающие обстоятельства при прочих равных.

– На начальника отдела даже не рассчитывай, – терпеливо объясняла мне цыганистого вида эйчарка, – толпы мужчин оказались без работы, женщин если и смотрят – то помоложе.

– Я понимаю, я хотя бы на просто сотрудника. Я очень работоспособная!

– Вакансии техничек ещё есть.

Физический труд был мне ненавистен с детства. Росла я хилой немощью, чуть выправившейся в пубертате, не приспособленной к нагрузкам выше поднятия мяча, но заимевшей шарм субтильной хрупкости, чуть став взрослее.

Я вышла из агенства с накатившим чувством беспомощности и одиночества. Дома кроме холодной постели, меня ждал голодный сын. Он был пока ещё вполне упитан, а главное – верил в меня. Кроме него, у меня никого в жизни не было. Родители умерли, братьев-сестёр не имелось, прочие родственники были далеко и почти что не правда. Друзья со своими проблемами, хотя, конечно, приди я с протянутой рукой, не отказали б.

Техничка или протянутая рука. И то, и другое унизительно, в первом случае тяжелее физически, во втором – морально. Надо выбрать что-то одно, и начать копить силы. Но не было сил, чтобы даже начать…

Тут я и встретила Костю. С ещё более красным цветом лица, чем на последних фото (я по-привычке просматривала страницы былых соратников по сетевой борьбе), с ещё более кустистыми бровями и набухшими веками.

– О, мать! А ты всё хорошеешь!

Раньше он выражался изящнее.

– Вот прям рад, рад, что встретил! У меня тут как раз зреет план! Поехали, подвезу, куда там тебе, заодно расскажу!

Мы сели в его старенькую Калдину, и пока двигались в пробке, длиной с Млечный путь, я узнала, что Костя теперь – бизнесмен. Он два месяца как зарегистрировал свою фирму с гордым названием «Актамыш».

– Это лошадь такая была, известная, всех рвала на скачках. Как вы лодку назовёте – так она и понесёт! – Костя был не в меру возбуждён.

Я принюхалась: пивом не пахло, но явно чуялся спиртовый дух.

– Бросил я свою богадельню, значится, протирать штаны продажником на телефоне – так много не заработаешь, да и порядки у них! Чуть что не так – регламент, штраф, даже покурить не выйти, не говоря уже, чтоб в сеть зайти не по делу. Начальник трафик отслеживал самолично, гад.

Костя крутанул рулём. Господи, хоть бы его не понесло…

– А теперь вот что у нас дальше будет, – он подмигнул, как будто дело уже решённое, – я теперь напрямую на производителя вышел. Сто процентов маржи, это сразу в прибыль! Мне вот только с бумагами надо, чтобы кто-нибудь занимался, первичный учёт, то-сё, налоговая. Ты же у нас как раз по этой части! Я тебе сразу аванс дам, вот, мне вчера перевели, я ведь как раз первую сделку и отмечаю!

Он вынул из кармана пачку купюр. На меня это возымело магическое действие. Деньги. Наконец-то, в поле моего зрения появились деньги. Прощайте, блины на воде, суп из куриных шей и многократно заштопанные колготки. Здравствуй, новая куртка для сына и, может быть, даже летний лагерь в Быстрине.

– Офис я пока снял на Гагарина, там дешевле всего. Хорошо, что тебе объяснять ничего и не надо. Ты у нас со всех сторон грамотная, и с клиентами пообщаться, и оформить всё, как полагается. Ну, да, добираться тебе не ближний свет, часа полтора с пересадками. Но это временно, весной переедем поближе к центру. Можешь опаздывать – я разрешаю! Зато сразу сама себя трудоустроишь официально.

Я боялась расцепить пальцы, сжимавшие в кармане пальто мятые купюры. Ощущая подушечками мельчайшие выступы на гербовой бумаге, я испытывала что-то близкое к оргазму. Где-то глубоко в подсознании мерцал здравым смыслом тревожный огонёк, сигнал о том, что это авантюра, но у меня закончились идеи, как можно заработать себе на жизнь и призрак швабры склонял к самоубийству. Я сдалась. Можно сказать – морально легла под первого встречного, что показал мне конфетку. Я ничтожество. И это дно.

Временное, временное дно – затрепыхался шустрой синицей мой природный оптимизм. Подогреваемые сиденья и мерный такт дворников на лобовом стекле вводили в транс, состояние безмятежности и сиюминутности. Надо просто пережить зиму. Надо дотянуть до весны. Весной всё будет хорошо, будет тепло, будет энергия. Я обойду весь свой район, я постучусь в дверь каждому работодателю, я буду бороться и искать. Но сейчас мне надо просто немножко поесть досыта.

⁂

Вот так я и стала заместителем директора компании «Актамыш». Все маленькие фирмы грешат тем, что должности в них раздаются легко и бездумно. Но из песни не выкинешь слова, а из трудовой книжки – соответствующей записи. Поэтому так много было директоров и начальников всех мастей в годы размножения малого бизнеса.

Ближе к зарплате ситуация накалилась. Поскольку переговоры начальник мой вёл строго без свидетелей, то его манеру вести дела я могла представить только по отрывочным репликам:

– Ну, ты подумай, какой урод! Я ему прямым текстом, а он делает вид, что не понимает. Всё намёками какими-то, шутками и прибаутками. Я на него убил две недели!

Или:

– И пропал, представляешь, скотина такая! На мыло не отвечает, номер сменил. Я вчера караулил у офиса до темна – так и не появился, надо теперь узнавать – может, съехал куда. А вчера Сашка звонил, и с ехидцей такой, что, мол, Костенька, быстро ты занимать начал, я ему – да мне смешно от таких вопросов, а он, блин, ну, смейся, раз смешно. Друг называется!

Хуже всего было то, что в Косте проявился в полный рост классический самодур (надо понимать, точная копия его начальника времён наёмной работы).

– Я проверил твой трафик – опять в чате сидишь. Про штрафы говорил – помнишь? Из ближайшей зарплаты, учти.

Опоздания, пропущенные звонки, мелкие недочёты – каждый день начинался теперь нахлобучкой. Были затёрты-забыты когда-то приятельские отношения, установилась жёсткая властная вертикаль. И это я сама позволила её установить, жертва, слабачка, тряпка.

Во мне нарастало отвращение к себе.

Конечно, веди я себя по-другому, по-нормальному, ничего бы такого и не было.

– Костя, пожалуйста, не вымещай на мне свою обиду за то, что у нас не получилось, как задумано. Что ты разгильдяй, решивший, что оно как-то само всё должно крутиться, а я выжатый лимон, чьих сил хватает только на автобусную трясучку до работы и обратно. Я понимаю, что тебе страшно, страшно признаться, что ты облажался, и надо поскорей всё это закрывать, пока кредиторы тебя не повесили за причиндалы на крыльце этого сарая. Мне тоже страшно. Я догадываюсь, что если не случится чуда, тебе придётся мне выдать зарплату из своих. Которых у тебя, судя по дешёвым сигаретам и ржавому кузову Калдины, уже нет. Давай мы сейчас посмотрим правде в глаза, пожмём друг другу руки и разойдёмся, сохранив человеческое достоинство. Вместе не получается – так не будем тратить время на этот мёртвый проект.

Вот так можно бы было сказать, спокойно, открыто, сразу утром, как только он войдет с мороза, кинув шапку на батарею, и потирая красные ладони (перчатки потеряны месяц назад). И он бы насупился, помолчал, разглядывая жабу, а потом бы кивнул, посмотрел мне в глаза с облегчением – все слова уже сказаны – и решительно встал из-за стола.

– Мы сейчас соберём вещи, час-два, и управимся, делов-то!

Но до весны оставалось всего полмесяца. Мне надо дожить до весны. Я запрограммирована на март, я не смогу раньше. И я сыграю по этим правилам, продолжу делать вид, что у нас всё в порядке, рабочая обстановка, рабочие моменты – с кем не бывает, бизнес такое дело – непредсказуемое.

А потом я уйду. Точнее, просто не выйду на работу в один совсем не прекрасный день. Это будет нечестно с моей стороны, нас же двое, без меня эта фирмёшка просто развалится. Ему придётся поискать другую дуру, то есть замену на такие скотские условия. На этот вонючий офис на окраине города, куда от остановки пилить ещё пятнадцать минут до здания с бесконечным ремонтом и зудом дрели, что доводит до осатанения к концу рабочего дня. На эту подачку, именуемую заработной платой – тридцать долларов в день. На бесконечные тупые шутки, сменяющиеся приливами агрессии: «Сколько писем ты сегодня разослала потенциальным клиентам? Почему только пять? Опять проторчала в сети?»

Нет, определённо, второй такой дуры нет. Поэтому сдуется «Актамыш», корчи его будут недолги.

А может быть, случится какое-нибудь чудо. Каждый из нас, независимо от воспитания и веры, надеется на чудо, зря, что ли, мы всё детство провели под утвердительное: «прилетит вдруг волшебник в голубом вертолёте». Вдруг окажется, что Костя дела ведёт хорошо, просто я не в курсе, потому, что не слышу, как он убедителен и твёрд в своей аргументации, как он гибок и пластичен в условиях сделок, как он обворожителен (ведь был же когда-то) в общении с заказчиком.

⁂

В прекрасном старом мультфильме про щелкунчика кульминационный кадр – это когда уродливая зубастая корка осыпается с принца, являя красоту нового образа. Вот такой вот коркой сейчас осыпались остатки интеллекта и добропорядочности с руководителя моего, Константина Петровича. Я смотрела ему прямо в лицо, чувствуя, как у меня намокли ладони и засвербило в носу. Я испытывала гнев и отвращение, и направлены они были внутрь меня самой, зубным сверлом выжигая дыру в предохранительном заслоне самоуважения. Почему-то именно в такие моменты в голову лезут странные мысли: мне вдруг стал понятен дополнительный смысл презрительного «за тридцать серебренников», до меня дошло, что всё дело было в ничтожности воздаяния, за которое был совершён самый чудовищный акт предательства в истории человечества. Вот за такие тридцать долларов я сейчас предаю свою душу, предаю себя. И если я сейчас не встану и не уйду, я просто перестану дышать. Гори всё синим огнём, терпеть унижение от дурака я просто не в состоянии.

Я достала платок из сумки и вытерла глаза. Встала и подошла вплотную к столу начальника. Он недоумённо поднял брови.

– Костя, выдай мне, пожалуйста, зарплату. – Я взяла со стола жабу и стала её подкидывать одной рукой. – Пожалуйста, всю. Я потом тебе объясню, но мне очень надо. Прямо сейчас, да.

Костя напрягся. Глаза его следили за жабой, и в них читалась обида ребёнка, у которого отняли любимую игрушку. Я зажонглировала жабой уже с двух рук, наблюдая за выражением страха на его лице. Жаба утробно звенела.

– Отдай! – начальник мой вскочил и потянулся вперёд.

Стоя в полоборота, я держала земноводное за шею двумя пальцами, демонстрируя готовность их разжать в любой момент. Замерев на мгновение, Костя посмотрел на жабу, и вынул из кармана наличку.

– Спасибо. – Я быстро отсчитала нужную сумму, поставила жабу на стол, собрала сумку и надела пуховик. – Ну, пока.

В полном молчании я развернулась и вышла из офиса. Навсегда.

Этих денег мне хватило до весны, аккурат, чтобы найти нормальную работу. На восьмое марта Костя написал мне простое короткое поздравление, а ещё через год я случайно узнала, что он устроился в школу учителем литературы.

Роман Медведев
Герасим и Нуну

– Герасим, предприниматель и бизнесмен, – так я представлялся, когда хотел произвести впечатление. Я натренировано невнятно произносил своё имя, а то, что я бизнесмен и предприниматель, доносил громко и четко. На рынке, где у меня была палатка со шмотьем из Лужников, меня звали Гера. Жена называла меня Зина из-за фамилии Зиновьев.