Людивина еще раз покосилась на арену. Толпа, разгоряченная кровавым зрелищем и страданиями, вызывала у нее отвращение. Она не знала, каковы эти люди поодиночке, но вместе они вели себя как животное, обезумевшее от вида крови. В толпе, охваченной истерией, словно на концерте, под влиянием стадного чувства исчезает понятие о добре и зле и самые гнусные древние инстинкты берут верх над цивилизованностью.

– Лулу! – окликнул Сеньон. – Идем.

И потянул ее за собой.

Они вернулись назад и подошли к отсекам, разделенным перегородками из нестроганых досок. Шесть дверей, словно шесть гримерок в этом извращенном театре.

– Я уже начинаю сомневаться, что Чудила скрывается именно здесь, – сказала Людивина. – А если его здесь нет, значит он залег на дно в очередном бараке.

– И тогда можно с ним распрощаться, – со вздохом докончил мысль Гильем.

Сеньон подергал первую дверную ручку. Заперто. Взялся за следующую. Внутри оказались биотуалеты. Третий и остальные отсеки пустовали. Тогда они вернулись к первому, и Сеньон выломал замок лопатой, подобранной поблизости.

Это было помещение для подготовки к боям. Собачья «раздевалка». К стене привинчены кольца, на полу валяются цепи, намордники, ремни, шприцы и «витаминные коктейли», с помощью которых из псов делают машины для убийства. Там был метандростенолон – анаболический стероид, куча флаконов с надписью «Гормоны», желатиновые капсулы с амфетаминами и даже нечто похожее на кокаин, по предположению Людивины.

– Бедные животные, – пробормотал Гильем. – Если они не погибнут на арене, их все равно прикончат инъекции. И заметьте, здесь нет ничего для лечения ран.

– А зачем? – пожал плечами Сеньон. – Псы, которые выживают после ранения, становятся еще агрессивнее. Чем больше настрадались, тем злее. Не заблуждайся насчет хозяев, Гильем, никто из них не любит своих питомцев, что бы они там ни говорили, для них это всего лишь мешки с мускулами, которые приносят прибыль.

Они уже собирались выйти из «раздевалки», как здоровяк вдруг насторожился, оттолкнул напарников к стене и отступил сам, прикрыв дверь, чтобы их не было видно из ангара. К отсекам неровной походкой приближались двое. Людивине удалось рассмотреть сквозь дверную щель, что они несут собаку.

– Блин, тяжелый, зараза, – прошипел один.

Пес тихо поскуливал. Его морда превратилась в бурое месиво из мяса и лохмотьев шкуры, на шее и боках кровоточили рваные раны, одна лапа была почти оторвана. У Людивины опять сжалось сердце, и она с трудом подавила желание выскочить из укрытия.

Мужчины дотащили пса в угол напротив «раздевалки» и сгрузили его около большой печи. Заметив топор и длинный двуручный секатор, Людивина поняла, что они собираются делать.

– Сходи за психом. Хоть какая-то польза от него.

– Не нравится мне этот чувак, из-за него у нас будут проблемы.

– Хочешь сам разделать тушку?

– Ты что, не видел? Он же кайф ловит, когда собак кромсает. Гребаный ублюдок!

– Заткнись и тащи психа сюда, а то сам будешь кромсать и жарить этого дохляка.

– Ладно, не пыли, щас сгоняю.

Жандармы проводили взглядами парня в шортах и майке. Тот дошел до места, где стояли три машины, наклонился и потянул за кольцо, вмонтированное в крышку люка.

– Черт, – вырвалось у Людивины, – как же мы не заметили…

Парень крикнул в дыру:

– Эй, для тебя есть работа! Вылезай!

Людивина шагнула ближе к дверной щели, чтобы получше рассмотреть лицо человека, который поднимался по лесенке из погреба. И затаила дыхание, как только над полом показалась его голова.

12

Чернильно-черные волосы падали на плечи, губы, ноздри и брови были сплошь в пирсинге. Руки и запястья пестрели татуировками, которые издалека трудно было разглядеть. Сомнений не осталось: это был Чудила, он же ГФЛ. Бледный, невысокого роста, в черном спортивном костюме, «рейнджерах» и грязной темной футболке. Определить его возраст было невозможно – вроде бы тридцать с небольшим, но в другом освещении кажется, что в два раза больше. Наркотики, бродяжничество и порочные склонности стерли с его облика приметы времени, перемешали их.

Насколько заметила Людивина, взгляд у него был странный. Может, из-за густых бровей и глубоко посаженных глаз, но дело было не только в этом. Чудила не моргал. Совсем. В течение трех минут, пока он слушал бандитов, объяснявших, что нужно сделать с умирающей собакой – разрубить на куски и сжечь в печи так, чтобы остался только пепел, – его веки не опустились ни разу.

– Я и без вас знаю, – раздраженно отмахнулся он, – утром уже это делал.

Голос у него был довольно высокий, сипловатый.

– Нам нужно, чтобы ты все сделал именно в таком порядке. Только на этот раз сначала прикончи пса! – потребовал парень в шортах. – Утреннего ты начал рубить живьем, садист хренов!

ГФЛ насмешливо взглянул на собеседника:

– Это я-то садист?

– А кто? Ты гребаный извращенец, у тебя это на роже написано!

– Пошли со мной в погреб, и я покажу тебе, что такое настоящее извращение.

Второй бандит поспешил вмешаться, пока дело не дошло до драки:

– Эй, хорош! А ты не забывай, что мы тебя укрываем! И если хочешь тут остаться, раздобудь еще товар. Вон те ребятки у арены обожают побрякушки из человеческой кожи. Спрос есть, надо обеспечивать предложение.

– О, все будет, не переживайте.

– Присматривай за ним, БТ, – обратился второй бандит к парню в шортах. – Проследи, чтобы он все правильно сделал и следов не оставил.

– Чё? А почему я?.. – возмутился было БТ, но начальник поднес кулак к его носу, чем пресек дальнейшие протесты.

– Я жду от тебя покорности и подчинения, БТ, как от тех вонючих псов. – Покачав головой, он зашагал к арене, оставив обоих с умирающей собакой.

Жандармы выждали минуту, убедились, что больше никто не идет, и тихо выбрались из укрытия, нацелив оружие на бандитов, которые по очереди затягивались одной сигаретой, глядя, как пес истекает кровью. Пока они приближались, БТ начал закидывать в печь поленья, а ГФЛ взялся за топор.

– Прикончи его перед тем, как будешь рубить лапы! – еще раз потребовал БТ.

– У кого топор, тот и решает, так что отвали.

Людивина взяла сатаниста на мушку и ускорила шаг.

– Брось топор, – произнесла она негромко, чтобы не всполошить весь ангар.

БТ обернулся и с удивлением уставился на незнакомцев.

– Блин, вы кто такие? – спросил он и тут заметил флуоресцентные повязки на рукавах.

ГФЛ нахмурился, будто не понял приказа.

– Бросить топор? А то что? – поинтересовался он. – Выстрелишь в меня, что ли? В меня? – И усмехнулся, оскалив желтые зубы.

– Жандармерия! Бросай топор! – повторила Людивина.

Шагнув к БТ, Гильем заставил его опуститься на колени и положить руки на затылок. Сеньон незаметно обходил всю компанию по кругу.

– Вы не можете мне ничего сделать, – сообщил ГФЛ. – Я под защитой. У меня большие связи.

– Не сомневаюсь. Можешь ими воспользоваться, когда окажешься в камере. А сейчас не дури, положи топор.

ГФЛ поднес лезвие к глазам и принялся завороженно его рассматривать.

– Есть у меня один знакомый, который может с помощью этого топора заставить тебя очень громко кричать, – сказал он Людивине.

– Мечтаю с ним познакомиться.

– Я могу вас свести, только отдай мне пистолет и иди одна. Иначе он откажется.

Людивина недооценила степень безумия Чудилы. Психоз? Наверняка. Надо быть осторожнее, такие больные непредсказуемы.

– Думаю, хозяин будет доволен, если я пущу тебе кровь, – сообщил ГФЛ, поразмыслив.

Людивине очень не хотелось стрелять, надо было вытащить из него информацию. Но ГФЛ сжал рукоятку топора и решительно шагнул к ней.

– Если такова его воля, он меня защитит.

Тут Сеньон прыгнул ему за спину и так крепко сжал, что ноги сатаниста оторвались от пола. Людивина метнулась к ним, чтобы отобрать топор. ГФЛ рычал и отбивался, но у Сеньона было достаточно силы, чтобы обездвижить его. Жандармы быстро надели на него наручники, после чего Людивина поспешила к люку осмотреть прибежище Чудилы. Им оказался крошечный погреб с раскладушкой и масляной лампой. Она вернулась обратно.

– А с этим мне что делать? Забираем его тоже? – спросил Гильем, державший на мушке парня в шортах.

– Нет, – отозвался Сеньон. – Мы пришли только вот за этим. Остальные – не наше дело.

– Но… – начала Людивина.

– Лулу! – перебил он. – Надо уважать чужую территорию. Отдел расследований этой бандой не занимается, у нас свои клиенты.

– То есть просто оставим их на свободе?

– Ими займутся другие.

– Так они разбегутся, и придется их искать месяцами! А мы можем взять их с поличным прямо сейчас!

Сеньон наклонился к ней и зашептал на ухо:

– Ты не Супервумен. Решила в одиночку бороться за справедливость? Не выйдет, и пора уже самой это понимать. Наша цель – вон тот псих, остальные идут лесом. Или ты собираешься потратить три дня на то, чтобы их допросить и составить протоколы? А кто будет заниматься убийством в Ла-Курнёв и свежевателем из Лилля?

ГФЛ воспользовался ситуацией, чтобы снова начать вырываться, но Сеньон быстро обездвижил его и достал рацию:

– Подозреваемый задержан, срочно машину к задней двери ангара. Мы выходим.

Гильем между тем совсем растерялся:

– Так с этим-то что делать? Если его отпустить, он поднимет своих, как только мы к нему спиной повернемся!

Людивина указала на клетки с псами:

– Заткни ему рот и запри вон там.

– Это как-то не по правилам…

– Думаешь, он подаст на тебя жалобу в полицию?

Гильем повиновался, но когда подвел парня к пустой клетке, Людивина окликнула его:

– Не в эту. В соседнюю.

– Ты спятила? Видела, кто там сидит? Его же сожрут!

Людивина посмотрела на него ярко-синими глазами. Если в этом взгляде и были эмоции, они скрывались в сияющей сапфировой глубине, а на поверхности был приказ действовать.

– Ты серьезно? – еще раз уточнил Гильем.

Сеньон крепко сжал ее руку огромной ладонью.

– Не надо, – промолвил он тихо. – Это уже чересчур.

За стеной ангара проревел мотор, и у дверей остановился автомобиль.

– Такси подано. Идем. Гильем, запри его в пустой клетке.

В душе у Людивины клокотала ярость. Голос разума и выдержки против какофонии чувств. Их мощный рев требовал справедливости в этом варварском мире. Но Людивина прекрасно понимала, что расправиться с этим жалким придурком означает сорвать злость на первом попавшемся ради некоторого облегчения. Не для того она работает следователем, хотя иногда сдержаться очень трудно. Проглотив горечь, она опустила взгляд и покачала головой. Коллеги уже вышли из ангара и заталкивали арестованного ГФЛ в служебный «универсал».

– К черту конспирацию, – пробормотала она и выстрелила в голову пса, который все еще поскуливал.

13

Кислород и свет тут не ночевали.

ГФЛ держали в маленьком помещении: стол, три стула, плесень на стенах. Сквозь оконную решетку едва проникал свет уличных фонарей. Воздух был тяжелый, спертый, и все, кто проводил здесь какое-то время, выходили, обливаясь потом.

ГФЛ сидел, выпрямив спину и широко расставив ноги, наручники с него так и не сняли, приняв во внимание психическое расстройство. Он смотрел в точку прямо перед собой. Время от времени он теребил языком пирсинг на губе, и тогда железный шарик двигался, звякая о своих соседей. Пирсинг в прямом смысле усеивал тело с ног до головы. Во время медицинского осмотра он был обнаружен в ушах, сосках, пупке, в коже мошонки и даже в головке члена. Татуировок было не меньше. Среди самых старых были черепа, горящие русалки, окровавленные марионетки на ниточках и прочая жуть, но свежих оказалось еще больше – фразы на латыни, бесовские морды, языки пламени, огромные цифры «666» на груди и перевернутое распятие во всю спину. Руки были изрисованы до самых пальцев, и на каждом красовалось по одной букве, которые складывались в слова «SATAN» и «REGNE»^[18].

Но вся эта роскошь меркла рядом со шрамами.