– После анализа ДНК мы будем точно знать, сколько тут человек, – сказал судмедэксперт с черной бородкой. – Но на первый взгляд, судя по стыкам этих фрагментов и цвету кожи, их трое. Это мое предварительное мнение, не принимайте его за официальное заключение, но, думаю, оно подтвердится. Вряд ли тут стоит ожидать сюрпризов.

– Здесь кожа со всех участков тела? – спросила Людивина.

– Нет, но почти. Не хватает нескольких фрагментов с шеи, рук, гениталий, колен и ступней – в общем, всего того, что трудно срезать. И еще отсутствуют скальпы.

– Это профессиональная работа?

– По крайней мере, очень аккуратная. Тут не надо быть хирургом. Человек без особых навыков, если он не брезглив и у него есть время, может не спеша снять весь эпидермис. Здесь много следов лезвия – либо скальпеля, либо бритвы. Кто-то действовал методично, небольшими надрезами. Не то чтобы ювелирная работа, но он старался срезать кожу как можно ровнее и крупными кусками. В общем, получилось недурно.

– Недурно? – переспросил Сеньон, поморщившись.

– Да. То есть я хочу сказать, что работа проделана тщательно, – с некоторой неловкостью поправился судмедэксперт. – Кроме того, вся кожа гладко выбрита и натерта чем-то вроде воска. Узнаем точнее, когда получим результаты химического анализа. Думаю, это было сделано для того, чтобы остановить размножение бактерий.

– То есть кожу хотели сохранить? – догадался Сеньон.

Судмедэксперт кивнул.

– А наркотиков вы в этих пакетах не нашли? – спросила Людивина. – Сумку мы изъяли у драгдилеров, должна же быть причина, по которой она у них оказалась.

– Мне так и сказали, когда ее привезли, только я ничего похожего не обнаружил. Мы даже просветили кожу рентгеном, но это опять же ничего не дало. Еще я взял пробы и провел тесты на самые распространенные виды наркотических веществ – ни одной положительной реакции.

– А сколько времени займет анализ ДНК?

– Честно говоря, я собирался заняться этим сегодня утром, но потом сюда начали свозить трупы, так что ваше дело пришлось отложить.

– Какие трупы? – удивилась Людивина.

– Нам на экспертизу передали останки некоторых погибших во время бойни в скоростном поезде.

Людивина повернулась к Сеньону и, нахмурившись, воззрилась на него.

– Что? – удивился он в свою очередь. – Ты разве не в курсе насчет вчерашней мясорубки? С луны свалилась? Об этом трубят в новостях по всем каналам!

– Я два дня не включала телевизор. Так что это было? Террористическая атака? – недоверчиво спросила Людивина.

– Нет, двое подростков.

– Много жертв?

– Пятьдесят три погибших и два десятка раненых, многие в тяжелом состоянии.

– Ох черт…

– Вот именно.

– В общем, нас завалили останками по самое некуда, простите за выражение, – снова заговорил судмедэксперт. – И сами понимаете, при таком пристальном внимании журналистов и политиков это дело будет приоритетным как минимум неделю, а то и месяц. Все остальные задвигаем на второй план, хотя останки разделили между нашим институтом, клиникой в Гарше и другими.

Жандармы с неодобрением смотрели на судмедэксперта. Узкая бородка и маленькие, близко посаженные глазки делали его похожим на куницу.

– Ладно, – вздохнула Людивина. – А на этой коже, кроме татуировок и воска, есть что-нибудь особенное?

– Ни шрамов, ни пирсинга. Но…

– Есть что-то другое?

Судмедэксперт поскреб бородку и подошел к столу с кусками эпидермиса.

– Видите метку? – Он указал на небольшой участок кожи в самом низу фрагмента, соответствовавшего бедру.

– И что это? – спросила Людивина, тоже наклонившись над столом.

Судмедэксперт протянул ей лупу, и она увидела круглую отметину… Смайлик. Такими рожицами пестрят тексты в интернете и мессенджерах.

– Это то, о чем я думаю?..

– Посмотрите внимательнее на правый глаз, – сказал судмедэксперт.

Людивина пригляделась – правый глаз смайлика был явно меньше, чем левый, и похож на черточку…

– Он подмигивает!

– Такой логотип есть на каждом фрагменте кожи, всегда справа внизу.

– Их нанесли после смерти, я полагаю?

– Этого пока не могу сказать. Но если вас интересует мое мнение, я сомневаюсь, что жертвы разрисовали себя смайликами при жизни. Тип, который их освежевал, поставил клеймо, чтобы идентифицировать фрагменты.

– Как на животных, – подытожил Сеньон.

– Или как печать на товарах в супермаркете, – добавил судмедэксперт. – Своего рода знак качества…

Жандармы уставились на него, но он лишь пожал плечами.

Людивина и Сеньон шагали к своей машине под гомон просыпающегося Парижа и грохот наземного метро.

– Значит, мы имеем дело с извращенцем, – констатировал здоровяк.

– Ты о добром докторе или о свежевателе?

Сеньон хмыкнул:

– А ты со мной не согласна?

– Это явно не в стиле наркоторговцев, у нас тут не мексиканский картель. Никогда не слышала, чтобы во Франции драгдилеры сдирали кожу с конкурентов. Это и смущает. Так методично расфасовать…

– И позаботиться о том, чтобы ее сохранить, – подхватил Сеньон. – Что за бредовая идея?

– Они перевозили эту сумку в точности так, как переправляли партии наркотиков, – продолжала Людивина. – И один из них пытался сбежать вместе с ней. Товар явно важный. Не понимаю пока, в чем дело, но что-то тут не так.

У нее в кармане завибрировал мобильник.

– Слушаю, полковник.

– Что-нибудь выяснили у судмедэксперта, Ванкер?

– Он ждет результатов анализов ДНК, но, предположительно, у нас три жертвы.

– Есть вероятность, что они живы?

Людивина замедлила шаг.

– Э-э… признаться, мне не пришло в голову об этом спросить… По-моему, такое просто невозможно – с них ведь срезали шестьдесят девять процентов кожи!

– Ванкер, мне нужно точно знать, дело срочное или нет. Мы ищем троих освежеванных заживо бедолаг, которые ждут помощи, корчась от боли где-нибудь в подвале, или три трупа?

– Я склоняюсь ко второму варианту. Никто не мог выжить при таких обстоятельствах.

– Мне нужен документ, подписанный рукой судмедэксперта. Не хочу оказаться по уши в дерьме, если выяснится, что кто-то из них прожил какое-то время, а мы ничего не сделали.

– Увы, это вряд ли, но документ я раздобуду. Задержанные уже дали показания?

– Нет. Сидят, как манекены, молчат.

– Полковник, я хочу, чтобы это расследование поручили мне.

– Всему свое время, Ванкер.

– Если у нас три трупа, расследуем мы, а не бригада по борьбе с наркотиками. Хочу взять это дело.

– Дайте сначала самому разобраться, потом обсудим.

– Не люблю ломиться в закрытую дверь, но лучше меня нет никого, и вы об этом знаете. Я живу ради таких дел.

– Да вы ж не просто в дверь ломитесь, вы стены сносите…

– Убийства такого рода – моя специализация.

– Ванкер…

– Да, полковник?

– Как вы меня достали своей одержимостью.

Шеф повесил трубку.

А Людивина обиделась. Она не считала себя одержимой, зачем преувеличивать? Ну да, подготовилась, изучила тему, это же естественно после того, что ей пришлось пережить при работе над делом Брюссена и Локара. Она видела, как погибают ее коллеги, некоторые умерли у нее на руках. Она преследовала убийц, психопатов, попадала в самые жуткие ситуации. Разумеется, у нее появился пристальный интерес, осознанное желание лучше понять психологию убийц, прежде всего садистов. Да, она охотно признает: за прошедшие полтора года прочитала все, что написано по этому вопросу, ходила на курсы и совершенствовала свои навыки под руководством первоклассного криминолога. Но делать из этого вывод, что она…

Ладно, допустим, я одержимая. Ну и что? Вполне объяснимо, нет?

Полтора года она делала все, чтобы заполучить самые гнусные дела, и в каждом расследовании проявила себя как способный и хладнокровный детектив высочайшего уровня. Хотя все эти дела казались ей почти банальными.

Да, может, она и одержимая.

Но это лишь добавляет ей компетентности. И весьма ощутимо.

4

Новостные телеканалы непрерывно крутили одни и те же кадры. Вид с воздуха: серый скоростной поезд стоит за городом среди светлых полей. Длинная стальная полоса, окаймленная пушистым золотом, по которому идут волны на ветру. В глаза бросаются темные пятна, разбросанные вдоль состава. Их десятки. Словно следы таинственного возгорания. Над каждым из них хлопочут люди в медицинских халатах. Чуть подальше, на заросшей проселочной дороге, выстроились машины «скорой помощи», полиция, пожарные, фургоны из моргов и множество автомобилей без отличительных знаков. Между ними и поездом – непрерывное движение, завораживающий балет.

Психологическое потрясение, взрыв, подумала Людивина. С насилием можно столкнуться в любой момент и при любых обстоятельствах. Вы будете разорваны в клочья, раздавлены, уничтожены – вот о чем кричат эти трупы, разбросанные по пшеничному полю.

Двое подростков сходят с ума, и уже кровью забрызгана вся цивилизация. Общественный договор нарушен, произошел этический крах, который разнес вдребезги веру в то, что казалось незыблемым. Мир и без того уже трещал по швам из-за экономического кризиса, который продолжается много лет. Но теперь, когда главная функция цивилизации – общественная безопасность – поставлена под сомнение, какой в ней смысл? Не лучше ли вооружиться и защищаться самостоятельно? Приготовиться к худшему? Или даже пойти дальше и вернуть себе то, что считаешь своим по праву, забрать то, что хочешь? Таков закон сильнейшего. Индивидуальная агрессия – первый шаг к коллективной. Достаточно раздать народу оружие и дожидаться, когда отдельные вспышки насилия наберут обороты, раскатятся эхом, сформируют внутренние течения, которые рано или поздно поднимут мощное цунами…

Сеньон пощелкал пальцами перед носом задумавшейся Людивины, возвращая ее к реальности. Они сидели в маленьком парижском кафе.

– Эй, ты где?

– Извини. О чем ты говорил?..

Здоровяк указал пальцем на экран телевизора:

– Дробовики принадлежат дяде одного из пацанов, но неизвестно, где они раздобыли винтовки.

– На черном рынке? В криминальных кварталах что угодно можно купить.

– Допустим… Куда все-таки катится мир? Двое беспроблемных пацанов вдруг начинают поливать людей свинцом… Нет, ты представляешь?

– Может, и не беспроблемных, Сеньон.

– На них ничего нет!

– Это не значит, что они чисты. Нельзя просто так войти в поезд и начать палить во все, что движется, если не было никаких предпосылок, пусть даже психологических! Подростки оказались на грани. Их моральная пружина лопнула. Значит, поизносилась, такое не может произойти в одночасье. И чтобы понять, почему они превратились в безумцев, надо изучить их повседневную жизнь.

– А пацаны, которые стреляли в американских школах, тоже были на грани?

– Конечно. У нормальных школьников, которые прижились в коллективе, общительных, дружелюбных, не сносит крышу в один момент. Такое происходит с изгоями, ржавыми шестеренками, выпавшими из отлаженного механизма.

– То есть все сводится к банальщине про несчастного заморыша, у которого родители развелись, нет друзей и плохие отметки? Он не может влиться в коллектив, его никто не любит, всем на него плевать, а потом он из мести хватает пушку и устраивает пальбу?

– Ну да, как минимум он стреляет в источник своих обид. Примерно так и происходит.

Сеньон махнул рукой, словно отбрасывая гипотезу Людивины, и откинулся на спинку диванчика, который заскрипел под его весом.

– Это слишком примитивно! У всех подростков бывает затмение мозга.

И пробормотал еще несколько слов. Людивина не разобрала их и решила, что он молится или вроде того. Они так устали, что Сеньон выпил вторую чашку кофе, прежде чем вернуться в парижский отдел расследований при въезде в коммуну Баньоле.