– Если одна любовь вступает в противоречие с другой, это может быть причиной страдания – и молчания, – ответила я.

Агамемнон нахмурился. Я уже была не рада, что привлекла к себе внимание, но как могла я молчать? Его заблуждение может привести к кровопролитию, ведь он собрал своих гостей в надежде, что они послужат ему своими мечами.

– Если троянцы не откажутся от своих обвинений, мы ответим им военными кораблями и мечами! – воскликнул Агамемнон и огляделся вокруг: кто присоединится к нему.

Раздалось несколько довольно вялых криков.

– Троянцы зазнались, – сказал Терсит. – Окопались около Геллеспонта, не дают нам торговать на всей территории, не пускают к Черному морю. По мне, так лучше б они исчезли.

– Троянцы не собираются исчезать. Они так и будут торчать, как колючка у нас в боку, пока мы сами не смахнем их, – заявил Агамемнон.

– У троянцев много союзников среди соседей, – заметил Диомед. – Они могут прийти им на помощь.

– Хватит! – вмешался Менелай. – Вы рассуждаете так, будто война объявлена. А для войны с Троей у нас нет ни причины, ни предлога. И, честно говоря, дешевле платить торговые пошлины, которые они назначают, чем снарядить армию. Таковы законы торговли: обмен, налоги. Своим расположением у Геллеспонта троянцы обязаны богам, так же как мы своим на Эгейском море. Мы должны уважать волю богов.

В зале поднялся глухой ропот, хотя Менелай говорил спокойно и рассудительно. Собравшимся не нужны были разумные возражения – по крайней мере, не этим зимним вечером, в полумраке, разрываемом всполохами факелов.

– Значит, ты хочешь посиживать в своем огромном дворце в Спарте, греть бока у очага, не совершив ни одного подвига, и умереть стариком, о котором на похоронном пире и спеть-то будет нечего? – воскликнул Диомед.

Я почувствовала, как Менелай напрягся. Он не сразу нашелся что ответить.

– Мне кажется… – подыскивал он слова. – Я думаю, лишь от воли богов зависит, будут на наших похоронах петь о подвигах или нет. Каждый должен испить ту чашу, которую послали ему боги. И мирная жизнь – тоже подарок богов.

– А я могу налить в свою чашу чего пожелаю! – крикнул Диомед и высоко поднял золотой кубок.

– Но эту чашу ты получил от других, – опять раздался мой голос: меня вывела из терпения его самонадеянность. – Возможно, ты не так свободен в своих действиях, как воображаешь.

Диомед уставился на меня, потом перевел взгляд на Менелая, как бы говоря: «Уйми свою жену».

– Оставьте в покое дряхлого Приама, – послышался голос с другого конца зала.

Быть может, общее настроение еще изменится: вдруг гости прислушаются к разумным доводам Менелая?

– Приам! Он старый осел. Выживший из ума восточный владыка. Но у него сыновей штук пятьдесят – все живут вместе с ним во дворце, – опять заговорил Агамемнон.

– И что, разве это причина для того, чтобы нападать на него? – спросил Менелай. – Пусть себе живет вместе со своими сыновьями.

Менелай сделал здравое замечание, но в его голосе я услышала горечь: у Приама пятьдесят сыновей, а у него ни одного. Ни одного! Каждый мужчина хочет сына, и Менелай не был исключением.

– По-моему, это никуда не годится, – пробормотал Агамемнон, у которого тоже не было ни одного сына.

– Я слышал, у него нашелся еще один сын, уже взрослый! – воскликнул Паламед.

– Рожденный от рабыни! – рассмеялся Полипорт. – Этих «отпрысков» полно в царских покоях.

– Это законный сын, – возразил Паламед. – Его еще младенцем унесли в горы из-за дурного предзнаменования, а сейчас он объявился и хочет получить свою долю наследства. Говорят, он красив и лицом, и телом, а силой не уступит другим сыновьям. Его зовут Парис, что значит «мешок», ибо его новорожденным унесли в горы в мешке и бросили умирать.

– Как трогательно! – Терсит фыркнул. – Какая увлекательная история!

– Этот старый Приам сидит, смотрит в окошко и думает, что ему ничто не угрожает! – Агамемнон шипел от злости. – И вообще, кому какое дело – сорок девять у него сыновей или пятьдесят, красавцы они или нет?

– Вот именно, Агамемнон, какое тебе дело до Приама и его сыновей? Ты кипятишься и говоришь чушь!

Ни один человек на свете не смел сказать Агамемнону, что он говорит чушь, кроме Клитемнестры, и то не прилюдно. Агамемнон обшарил взглядом комнату, пытаясь найти того, кто говорил.

– Мне есть дело, ибо Приам – брат Гесионы. Он твердит на весь мир, будто греки ее увезли. Он ненавидит нас, греков!

Агамемнон выпятил подбородок, как делал, когда сердился, и стал похож на разъяренного быка.

– Это все твои выдумки! – возразил Менелай. – Я слышал, что Приам – мудрый и миролюбивый правитель и ни к кому не питает ненависти.

– А если он такой мудрый, то пусть боится нас! – воскликнул Агамемнон.

Из тени выступили два человека: один постарше с красивым, но злобным лицом, другой помладше с огромной шапкой волос. Где-то я их уже видела, но где?

Старший нес в руках защитную одежду и доспехи, младший – оружие: мечи, стрелы, пики. На голове у него красовался необычный шлем, украшенный клыками вепря.

– Линк, покажи всем, что ты принес!

Человек послушно разложил нагрудники, латы, шлемы, металлическую пластину, которая закрывала воина от плеча до бедра. Правда, чтобы поднять и держать ее, требовалась нечеловеческая сила.

– Это воинское снаряжение, – сказал он с гордостью.

– У меня целая кладовая заполнена этим добром, – сказал Агамемнон. – А теперь ты, Церкион, покажи, что есть у тебя.

Юноша охотно выполнил приказ. Он встал на колени и разложил оружие.

– Я готов к любым событиям, меня никто не застанет врасплох, – заявил Агамемнон.

– По-моему, ты сам не прочь застать кого-нибудь врасплох, – ответил Диомед. – Ты собрал в подвалах столько оружия, оно ржавеет и просит крови.

– Пусть лучше ржавеет, зато я спокоен, – ответил Агамемнон.

Церкион прохаживался среди разложенных мечей и кинжалов.

– Длинный меч неудобен в деле. Чем короче, тем лучше. Надежнее. Короткий меч не переломится пополам, оставив тебя безоружным. Он наносит глубокие раны, а не уколы. Конечно, для боя на близком расстоянии лучше всего пригоден кинжал. Но у него есть один недостаток – противника нужно подпустить близко! – сказал Церкион, помахал одним из кинжалов и рассмеялся.

– Идеальным было бы оружие, которое уничтожает противника на большом расстоянии. Если вы посмотрите на мечи, то увидите, что каждое усовершенствование имеет одну цель – поразить противника, не приближаясь к нему.

Это говорил невесть откуда появившийся Геланор. Он закончил свою речь, обращаясь к юноше:

– Вам нужен длинный меч, который при этом ранит смертельно, как короткий. Да, это мечта любого воина.

Как он тут оказался? Или Агамемнон забрал его у Менелая и взял к себе на службу?

Мне стало страшно при мысли, что мы останемся в Спарте без Геланора. Нужно добиться его возвращения. Как Агамемнону удалось его переманить?

– Красивый у тебя шлем, – заметил Геланор, указывая на голову Церкиона. – С клыками вепря. Очень красиво. Но у нас есть кое-что получше.

Церкион смутился и сдернул шлем.

– Тебе нужен более жесткий шлем – он лучше защищает голову, – пояснил Геланор.

Он подошел туда, где были разложены стрелы с луками.

– Стрела должна лететь как можно дальше.

– Лук со стрелами – оружие труса! – крикнул Диомед из Аргоса.

– Вот как? Нет, друзья мои, лук со стрелами – еще один шаг на длинном и незаконченном пути развития оружия. Стрела поражает самую дальнюю цель. И должна лететь как можно дальше. Если вы не усовершенствуете свои стрелы, это сделают другие раньше вас.

– И на каком расстоянии сегодня стрела может поразить цель? – спросил кто-то.

– Эти стрелы, которые я вижу, – на расстоянии семидесяти шагов, не больше. А мои стрелы полетят на триста шагов.

– Невозможно! – вмешался Агамемнон. – Я высоко ценю таланты Геланора, но это невозможно.

– Причина в луке, – ответил Геланор. – Как далеко полетит стрела, зависит от натяжения тетивы. Если тетива будет натягиваться до уха или еще больше, вы удивитесь, как далеко полетят ваши стрелы.

– Но у нас нет таких луков! – ответил Линк.

– Пока нет. Так давайте сделаем. Это не так трудно.

– Значит, на самом деле твои стрелы пока не летают так далеко, как ты говорил?

– Нет, но я уверен, что это возможно. Нужно сделать тетиву из сухожилия, отрегулировать упругость и…

– Ха! – Линк схватил с пола лук. – А для меня и этот хо-рош!

Но Церкион отвел Геланора в сторону, чтобы порасспросить.

– Мне годится любой способ, лишь бы убить больше троянцев! – провозгласил Агамемнон. – Главное – добраться до них.

Когда мужчины вдоволь насмотрелись на оружие, его приказали унести и позвали барда. Я подошла к Геланору и прошептала:

– Неужели ты покинул нас?

В его глазах мелькнула улыбка, и он ответил:

– Никогда, моя девочка, я тебя не покину. Я всегда готов защитить тебя от врагов.

Поскольку никакие враги не беспокоили меня после истории с попыткой отравления, то я видела его очень редко.

– Не смей оставаться в Микенах, ты должен вернуться в Спарту с нами! – вдруг приказала я.

Теперь улыбка коснулась его губ.

– Я повинуюсь, моя царица.

Он рассмеялся.

– Агамемнон платит не очень щедро. К тому же он не собирается воплощать ни одну из моих идей. Они требуют денег, а этот человек скуповат.

Бард с лирой в руках стоял в зале, дожидаясь, пока гости затихнут. Его глаза были закрыты. На улице поднялся сильный ветер, он порывами набрасывался на стены дворца. В очаг подбросили еще дров, но все равно холод пробирался в зал сквозь щели между камнями.

– Спой про поход аргонавтов, про Ясона и золотое руно, – попросил кто-то.

– Мы слышали сто раз про аргонавтов, – возразил Церкион. – Нет, давай про Геракла и гидру!

– Надоело! – пронеслось среди гостей.

– Лучше про Персея! Он основал Микены, про него и петь.

– Да, про Персея и Медузу!

– Нет! – возразил Агамемнон. – Пусть споет про Приама и про то, как он требует вернуть ему Гесиону!

Бард грустно посмотрел на Агамемнона:

– Я не знаю такой песни, господин.

– Так сочини! Или муза прогневалась на тебя?

– Господин, у этой истории нет конца. По законам эпической поэзии она не годится для песни.

– Так давайте придумаем конец, всемогущие боги! – взревел Агамемнон. – И ты споешь нам по этим своим законам!

Огонь почти совсем погас, но никто не подбросил дров, чтобы поддержать его. Ветер бушевал за стенами, гостям хотелось одного – поскорее добраться до своих постелей, укрыться теплыми шкурами, закутаться в мягкий мех и уснуть.

Нам с Менелаем выделили лучшие из комнат для гостей – те самые, в которых мы провели первую брачную ночь. Оказаться здесь снова, после всего, что было пережито за эти годы… Но, по правде говоря, это не очень тревожило меня. Я так хотела спать, что у меня глаза слипались.

Менелай застонал – он всегда так делал, чтобы показать, как устал. Он снял меховой плащ с плеч, но на них давила тяжесть куда бóльшая.

Он стоял ссутулившись. Я никогда не замечала за ним этого раньше – больше он не держался прямо, как молодой ретивый воин Церкион. Менелай постарел, его подточило время, не война.

Его сутулость была дорога мне. Не его сила, а его слабость вызывала у меня нежность. Я стояла рядом с ним и чувствовала жалость.

Бедный Менелай! Я должна о нем заботиться.