Конь смотрит на меня с пониманием, фыркает, поднимает голову и окрестности оглашает его радостно приветственное ржание.

Господи, какое к едреням ржание?

Но не ржач же в самом деле?

Ладно.

Конь смотрит на меня с пониманием. Хоть кто-то меня понимает.

Все, хватит.

Конь смотрит на меня с пониманием, фыркает. Я запрыгиваю в седло. Трогаю. Он неспешно бредет среди деревьев, выходит на дорогу. Я легонько пришпориваю. Конь понимает каждое мое движение. Мы с ним давно друг друга знаем, и он чувствует мое настроение. Идет аллюром.

Ветер легко дует в лицо. Кидаю коня ему навстречу. Бог с ним, с графом. И с графиней. В груди вскипает волна чувств. Я молод. Я счастлив. Удача со мной. Жизнь восхитительна. И впереди только прекрасные мгновения.

Меня охватывает какая-то юношеская ничем не мотивированная радость. Я смеюсь. Конь несется вперед, навстречу рассвету. Я набираю в легкие побольше воздуха и кричу:

– Дорогой, мы пошли гулять и в магазин. Тебе купить что-то?

Да, дорогая, пистолет с одним патроном и мыло с веревкой. Так, на всякий случай.

Моменто мори

Хорошо сидим…

Кто сказал не помню, повторяли многие

День первый.

– Ты кто?

– Смерть.

– И что?

– Пришла.

– За кем? Тут же нет никого.

– За тобой, дурень.

– Что за мной?

– Пришла.

– Кто?

– Я.

– А ты кто?

– Твоя смерть.

– А-а-а… и что?

– Ничего. Пришла я!

– Зачем?

– За тобой.

– Угу. Ну, проходи, садись.

– Зачем?

– За стол. Правда, у меня тут срач, ну да ладно. Села? Вот так. Сидя-то поди лучше. В ногах правды нет. Давай выпьем.

– Ты что, дурак?

– Почему? Просто хочу с тобой выпить.

– Я не пью!

– Почему?

– Я же смерть.

– Вот за это и выпьем. Ну, со знакомством.

– Фу, что это было?

– Водка.

– И вы это пьете?

– Я пью.

– Давно?

– Вторую неделю уже.

– Нда, не мудрено, что я за тобой пришла. Собирайся.

– Погоди.

– Что еще?

– Я хочу выпить с тобой.

– Опять?

– Снова. За то, что ты пришла в этот дом, украсила его своим присутствием. За то, что составила мне компанию, а то одному пить как-то не интеллигентно.

– Ффу-у-у-у-у… Гадость какая!

– Закуси.

– Чем?

– Вон горбушка черная.

– Она черствая и плесенью покрылась.

– Брезгуешь?

– Да нет…

– Ну, как?

– Как ни странно, хорошо.

– То-то, давай еще по одной. Ты хорошая. Ты знаешь, у меня никогда такой хорошей смерти не было. Я хочу выпить за тебя. Будь счастлива. Пьем… Эй, ты чего?

– Я плачу. Мне еще никто никогда таких слов не говорил. Спасибо. И ты знаешь, живи. Я за тобой завтра приду.

– Приходи. Я буду тебя ждать.

– Ну, я пошла?

– Погоди. Еще по одной. На посошок.

День второй.

– Ты кто?

– Я смерть твоя.

– Кто-о?!

– Смерть. Ты что забыл? Я вчера приходила.

– Зачем?

– За тобой.

– А-а-а… Ни черта не помню. А сейчас чего пришла?

– Как чего? За тобой пришла. Собирайся.

– Ща. Погоди. Мне сперва надо вещи собрать с мыслями собраться. Выпить надо, о! Выпьешь?

– Я не пью.

– Да ладно! А вчера пила.

– Ты же не помнишь?

– Припоминаю кое-что. Ну, за наше случайное знакомство, надеюсь оно будет долгим и плодотворным.

– Ты чего плетешь?

– Я не плету, я пью. Пей…

День третий.

– Ты кто? А, ну да… проходи, садись. Я как раз похмеляюсь. У меня сегодня закуска мировая.

– Что это?

– Хлеб свежий. Бородинский. С тмином. А еще килька в томате. Пить будешь?

– Нет.

– Поздно, я уже налил. Ну, за нас. Ты знаешь, я тут подумал, мы так подходим друг другу. Просто идеальная пара. Ты чего смеешься? Между прочим, у нас общие интересы.

– Какие?

– Погоди, это будет второй тост. Пьем…

День четвертый.

– Это ты?

– Я.

– Опять пришла? Ну, садись.

– Ты…

– Что?

– Нет, ничего… у тебя закусить есть?

– Ага. И выпить найдется. Будешь?

– Буду…

День восьмой.

– Это я.

– Заходи. Подожди минутку, я вещи собрал. Сейчас записку оставлю и все.

– Ты что, уходишь?

– Да.

– Куда?

– Тебе виднее. Погоди, не мешай. Я пишу.

– Что?

– Записку.

– Какую?

– Посмертную.

– Ты что умирать собрался? Не умирай, мне будет тебя недоставать.

– Как же я не умру, если ты пришла.

– Ну и что? Неужели это повод умирать?

– Но ты же моя смерть.

– Кто?!

– Ты.

– Кто я?

– Моя смерть.

– Погоди, я ничего не понимаю. Можно я сяду?

– Садись.

– У тебя выпить есть?

– Обижаешь.

– Наливай.

– За что пьем?

– За понимание… Ффу… так ты говоришь кто я?..

День десятый.

– Кто там?

– Ваш участковый. Сержант Аржанов. Откройте!

– Вы к кому?

– Я за вами.

– Ой, за нами пришли.

– Кто? Смерть?

– Нет, смерть это ты. А там менты.

– Кто такие?

– Клопов знаешь?

– Да.

– Тараканов знаешь?

– Да.

– Вот такие же, только хуже. Слушай, может, его заберешь?

– Кого?

– Ну, мента этого.

– Зачем?

– Ну не просто ж так ты приходила.

– Да… нет… тебе видней.

– Так чего, берешь?

– Беру.

– Ну, удачи. Заходи, если что.

– Вы кто, гражданка?

– Товарищ, пройдемте. И позвольте зачитать вам ваши права. Вы имеете право хранить молчание…

День какой-то более поздний.

– Ты кто?

– Не знаю. А ты кто?

– Я твой этот… тот… то есть… а черт его не знает.

– У тебя выпить есть?

– Обижаешь.

– Тогда наливай, а то у меня такое впечатление, что я при смерти. О! Вспомнила. Кажется один из нас смерть.

– Кто?

– Какая разница? Наливай…

Дорогой Иван Андреевич!

– Дорогой Иван Андреевич!

Гость шел на него широко раскинув руки. Невысокий, в коротком сюртучке. Иван Андреевич радушно обнял, провел в кабинет. По дороге задержался в коридоре, попросил подать чаю.

В кабинете сел против гостя с хмурой миной. Радоваться было особенно нечему. Утром пришел к выводу, что до смерти надоел свой жанр, что пора переключиться на прозу, стать серьезнее. Он только-только начал обдумывать роман, только набросал на бумаге опорные точки. Готов был с головой уже кувырнуться в работу. И тут на тебе! Принесла нелегкая посетителя.

– Что-то вы не в духе сегодня, – жизнерадостно прощебетал гость.

– Я работал, – поддержал разговор Иван Андреевич. – Роман затеял писать. Надоели знаете ли все эти рифмы.

– А о чем роман? – заинтересовался гость.

А может и не так бесполезен этот посетитель, подумал Иван Андреевич и ухватился за листы, на которых набросал основные пункты будущей книги для памяти.

– История про дворянскую семью. Отставной офицер берет в жены скромную девушку, и она распускается, как бутон. Как Золушка. Они живут счастливо. Балы, кутерьма, веселье. Но есть маленькое но.

– Что же? – подался вперед гость.

– Деньги, – благоговейно произнес Иван Андреевич. – Его дела не так хороши, как кажется. Вскоре он разоряется и пускает себе пулю в лоб.

– Естественно. Он же офицер. Ну-ну, – подбодрил гость. – А что же девушка?

– Она возвращается к тому, с чего начинала. К простой сельской жизни. Но после балов, приемов и французских платьев она не может принять прежнюю жизнь.

Постучали. Иван Андреевич разрешил войти, и Дуняша внесла поднос. Накрыла чай и тихонько вышла. Гость проводил взглядом округлые бедра служанки.

– А может наоборот? – предположил гость, подвигая фаянсовую чашечку.

– Что наоборот? – не понял Иван Андреевич, размешивая сахар.

– Ее не приняла старая жизнь. Вы подумайте, этакая фифа из грязи в князи выпрыгивает. Это же зависть. Вы представляете как к ней должны относиться после этого?

– Может и так, может и так.

Иван Андреевич сел к столу и сделал пометку. Нет, гость все-таки очень даже кстати. И вообще роман это слишком. Можно сделать повесть. Если это уместить в повесть, то будет ярче и насыщенней.

– Как вам в целом? – повернулся Иван Андреевич к гостю.

– В целом интересно. Но…

– Говорите, говорите, – подбодрил Иван Андреевич.

– Чего-то не хватает. Может быть она не селянка?

– А кто?

– Певичка. Может же офицер полюбить певичку? И пусть он разориться из-за нее.

– Это как? – оторвался от пометок Иван Андреевич.

– Ну, из-за ее балов и приемов. И французских туалетов. Она живет не по средствам.

Иван Андреевич потер руки. Позабыв приличия одним глотком заглонул чай и с азартом посмотрел на гостя.

– Так-так-так. А он?

– Офицер?

– Полковник. Пусть он будет полковник. Так ярче. А то офицер как-то безлико.

– А он стреляется, потому что готов ради нее на все. Но не может расплатиться с кредиторами.

– И она снова становится певичкой, – решительно взмахнул пером Иван Андреевич. – Нет. Не так. Представьте. Она идет по дороге, кутается в полушубок. Ветер, мокрый снег. Экипаж сломался. Она идет к ближайшей деревне, чтобы попроситься на ночлег.

– Откуда идет? – заинтересовался гость.

– Ну как… А она возвращалась с похорон мужа, – не растеря Иван Андреевич. – Он завещал похоронить себя в фамильном имении. Кстати оно уже давно заложено. Так вот она идет и встречает крестьянина, а он…

– Стоп, – подскочил гость. – Не так. Она знала этого крестьянина и пришла к нему специально.

– Как знала? – раскрыл рот Иван Андреевич.

– Она изменяла с ним мужу! – гордо возвестил гость.

– Какой конфуз! Полковнику?

– Да!

– С крестьянином?

– Да! В его имении.

Иван Андреевич вскочил и принялся мерить комнату шагами:

– Смело. Ново. Неожиданно. Но тогда он не разорялся и не стрелялся. Он их застукал, вот что.

– И застрелил из охотничьего ружья, – подытожил гость.

– Нет! – азартно выпалил Иван Андреевич. – Он ее выгнал. И она пришла к крестьянину. Приходит, просит помощи. А он не может ее содержать. И спрашивает, чем она может заниматься. Чем может заработать на жизнь.

– А она что же?

– А она говорит, что она прежде пела.

– Ах да, – шлепнул себя по лбу ладонью гость. – Она же певичка.

– Нет, пусть она не будет певичкой. Просто брала уроки пения. И вот она приходит к нему и говорит, что прежде пела. А он радуется, одобряет. Это дело, говорит, пойдешь петь и плясать. В варьете.

– Варьете в деревне? – усомнился гость.

– Нет, в городе. Ведь после всего этого они не смогут остаться в имении. Они бегут в город. А крестьянин в городе двоих не прокормит. И она идет в варьете.

– И изменяет своему крестьянину с местным директором.

– Нет, это уж слишком, – покачал головой Иван Андреевич и грузно опустился на стул. – Вобще это надо показать по-другому. Надо дать две встречи с крестьянином. До и после. Сперва она блистает. Французские наряды, духи, украшения. А вконце кутается в полушубок и дрожит от навалившегося кошмара. А впереди неизвестность.

– Гениально! – похвалил гость и встал. – Дорогой Иван Андреевич, не стану вам мешать, творите. И разрешите откланяться.

Иван Андреевич проводил гостя и полный сил вернулся к столу. История полилась на чистый лист, но слова были какие-то не такие. Не о том. Иван Андреевич скомкал страничку и бросил на пол. Нет, не так не так рисовалась ему эта история. И не рассказ это вовсе, и не роман.

И вообще ну ее к черту эту прозу, решил Иван Андреевич. Вернусь-ка я к родным рифмам. Прийдя к такому выводу он улыбнулся и, взяв чистый лист, написал: