– А что, Матрёшка, ты сама-то без нового платка? Со свекром неласкова, что ль?

Матрена резко остановилась, развернулась. Перед ней стояла Таисия – высокая, чернобровая девица с длинным и острым, как у коршуна, носом. Таисия была главной сплетницей на селе, она всегда все про всех знала. Ее так и прозвали – Таисия-всезнайка. Рот у Таисии был большой и никогда не закрывался. Матрена резким движением схватила любопытную девушку за руку и процедила сквозь зубы:

– Ну-ка, Таисия, ты известная сплетница! Рассказывай мне все, что знаешь!

– Ай! – вскрикнула девушка, – Ты, Матрешка, взбесилась, али чего?

– Рассказывай, Таисия, я ведь от тебя не отстану!

Глаза Матрены засверкали так, что Таисии померещилось, что из них сыплются искры. Она не понаслышке знала нрав Матрены. Как-то они столкнулись характерами на вечорке, решив переплясать друг друга. В итоге, веселая топотуха переросла в драку. Тогда они знатно потрепали друг друга – Матрена расцарапала Таисии левую щеку, а та в ответ выдрала ей целый клок волос.

– Да о чем рассказывать-то тебе, подруга? – насмешливым голосом спросила Таисия.

– Про свекра моего что знаешь?

Матрена прищурилась, глядя в хитрое лицо Таисии.

– А то будто сама не знаешь! – загадочно ответила та.

– Если б знала, не спросила бы! Я ведь тебя, Таисия, на дух не переношу, я б к тебе по собственной воле и не подошла бы никогда!

Таисия рассмеялась, запрокинув голову, выдернула свою руку из руки Матрены и воскликнула:

– Ой, подружка! Ну и дура же ты! Продала тебя твоя тетка старому снохачу, а ты и в ус не дуешь.

– Снохачу? – переспросила Матрена.

– Угу, – кивнула Таисия, – Все знают, что Яков Афанасьич – снохач. Сыновей своих он так рано женит, чтобы с молодыми снохами любиться. А ты думала отдыхать будешь, пока муженек твой не повзрослеет?

Матрена приоткрыла было рот, но ничего не сказала, отвернулась. А вредная Таисия, увидев растерянность на лице девушки, прощебетала весело:

– Ничего, недолго тебе осталось! Скоро все сама узнаешь. А потом вместе с Настасьей будешь новые платки на базаре выбирать, да глаза в сторону отводить.

Девушка рассмеялась дерзко и звонко. Матрена побледнела, опустила голову. Ей, наконец, все стало ясно. Теперь она поняла, к чему принуждает свекр Настасью. Кто такой снохач, она прекрасно знала. На вечорках девушки, собравшись плотным кружком, обсуждали разное, в том числе и запретные, стыдные темы – кто кого опозорил, кто от кого на сторону бегает, кто с кем по кустам целуется, кто родил без мужа. Снохачей тоже обсуждали и проклинали их, сплевывая через левое плечо по три раза, чтобы, не дай бог, кому-нибудь не попасть в такую кабалу. И вот она, Матрена, попалась. В голове у девушки никак не укладывалось, как родная тетя могла с ней так поступить.

– Чего приуныла, Матрешка? – веселым голосом спросила Таисия, – застращала я тебя?

Матрена вскинула голову, сжала зубы.

– Не выдумывай! – ответила она, дерзко взглянув на Таисию, – ты знаешь, что меня напугать сложно. Уж я за себя постоять сумею.

Таисия запахнула кружевную шаль на груди и усмехнулась.

– Ну-ну… – сказала она и, развернувшись, пошла прочь.

Матрена тяжело вздохнула. Надо было возвращаться домой, Анна Петровна, наверняка, ее уже потеряла, снова будет ругаться на весь дом. Но вместо того, чтобы идти домой, Матрена побрела к тетке Серафиме. Женщины дома не было, и ей пришлось около часа ждать ее на крыльце – двоюродные сестры не пригласили в дом. Они осмотрели Матрену с ног до головы недовольными взглядами и захлопнули дверь перед ее носом.

– Мамка не велела тебя пускать, сестрица! – донеслось до Матрены из-за закрытой двери.

– Вот ведь сестрички, дуры неблагодарные! – вздохнула она.

Пока Матрена ждала тетку Серафиму, девушки то и дело подсматривали за ней сквозь щель между занавесками. В конце концов, Матрене так это надоело, что она встала перед окном и, убедившись, что поблизости никого нет, задрала подол длинной юбки и показала любопытным сестрицам голый зад. Потом резко повернулась и взглянула сначала на одну, потом на другую.

– Ну? Все высмотрели, что хотели? Или еще чего показать?

Девушки покраснели и, взвизгнув, отпрянули от окна. В это время во двор вошла тетка Серафима. Увидев племянницу, она остановилась и удивленно всплеснула руками.

– Матрена? А чего это ты тут? Все ли хорошо?

– Здрасьте, тётушка! А чего мне и в гости уж к вам нельзя зайти? Сестрицы меня и на порог не пустили.

Тётка Серафима поставила свою корзину на землю и, вытерев пот со лба, села рядом с девушкой.

– Чего пришла, Матрена? Говори, не томи. Если от мужа хочешь уйти, я тебя назад не пущу, так и знай.

Лицо женщины напряглось, под тонкой, морщинистой кожей заходили желваки.

– Я, тётя Серафима, спросить кой-чего пришла, – проговорила Матрена.

Женщина поднялась, расставила ноги и уперла руки в боки, давая понять, что она, в случае чего, будет непреклонна.

– Ну, спрашивай, коли так, – строго сказала она.

Матрена тоже встала на ноги, отряхнула платье, перекинула чёрные косы за спину и, гордо вскинув подбородок, заговорила:

– Скажи, тётушка, что я тебе такого дурного в жизни сделала? Чем так навредила? За что ты меня возненавидела, что решила так быстро избавиться, отдав меня замуж первому попавшемуся жениху?

– Не выдумывай, Матрёшка! – перебила пылкую речь племянницы тётка Серафима, – Муж тебя выбрал хороший, семья ихняя зажиточная, серьёзная, домина вон какой огромный. Поди, как королевна живешь? Посмотри, как на ихних харчах щеки-то разъела!

– Ты ведь знала, тётушка, что Яков Афанасьич – снохач? – резко перебила ее Матрена.

Тётка Серафима хотела что-то сказать, но услышав последнюю фразу, захлопала глазами и приоткрыла рот.

– Ты что мелешь, дура неблагодарная? – закричала она зло, но глаза при этом стыдливо отвела в сторону.

И Матрена все поняла.

– Значит, знала… – прошептала она, – знала, и все равно отдала меня, не пожалела.

Тетка Серафима погрозила кулаком дочерям, снова высунувшимся в окошко, в надежде подслушать разговор, потом схватила Матрену под руку и отвела ее подальше от дома.

– Ты, Матрешка, сплетников-то не слушай! Есть за Яковом Афанасьичем давний грешок, скрывать не буду. Зажил он с женой своего старшего сынка, когда тот на работах был. Девица та вроде как и не против была – мужик-то статный, подарками балует. Не зря ж говорят, что всяку бабу можно подарком приманить. Вот и он приманил. А как только сын с работ вернулся, так беда-то и приключилась в их семье. Молодушка взяла, да и утопилась в пруду. Хотя бабы между собой балакали, что не сама она утопилась, а муж ее собственными руками за неверность утопил и сбежал быстрехонько в неизвестном направлении. Потом, говорят, и он руки на себя наложил. Похоронен где-то на чужбине. Так-то…

Матрена молча слушала, и в груди у нее все сжималось от такой горькой правды. Тетка Серафима, взглянув в ее бледное лицо, положила руку ей на плечо, глаза ее внезапно стали добрыми и понимающими.

– Не переживай, Матрешка. После тех событий уже около пяти лет прошло. Уже средний сын Якова Афанасьича, Мишка, жену в дом привел. Его самого хоть и забрали в рекруты, но она при семье живет, никто ее не трогает, не обижает. И с тобою все хорошо будет, не переживай! Яков уже не молод. Не вечно же ему козлом прыгать!

Матрена с тоской взглянула на тетку Серафиму и вздохнула. Зачем она вообще пришла к ней? Что надеялась услышать? Извинения? Слова любви и поддержки? Тетка никогда ее не любила. После свадьбы она ни разу не пришла, не поинтересовалась, как живется Матрене в новой семье. Она поспешила избавиться от нее, выбросила Матрену из своей жизни. Разве теперь ей будет жаль ее?

Девушка вытерла слезы и пошла прочь со двора, который много лет считала своим родным. Здесь бесполезно искать помощи, никто ей не поможет.

– Может, зайдем в дом? Я самовар поставлю, чайку выпьем! – запоздало предложила тетка Серафима.

Матрена нехотя обернулась, скривила губы в подобии улыбки и пошла дальше своей дорогой.

– Ох… – тяжело вздохнула тетка Серафима, глядя вслед удалюящейся племяннице, – Да что же с ней делать-то! Все ей не так!

Матрена была не из робких. В детстве ей часто доставалось за проделки от тетки Серафимы. Пороли ее не только за свои шалости, но и за проделки родных теткиных дочек, чью вину женщина постоянно перекладывала на двоюродную племянницу. “Шалопайка”, “баламошка”, “визгопряха” – это лишь часть обидных прозвищ, которыми называла Матрену в детстве тетя.

Матрена поначалу себя защищать не умела, терпела побои, молча сносила обидные прозвища, но после тринадцати лет почувствовала силу и начала давать отпор двоюродным сестрицам и даже самой тетке. Из-за этого в их доме часто случались ссоры, ругань и крики. Когда был жив дядя, единственный мужчина в семействе, они еще как-то себя сдерживали, а когда дядя внезапно помер от заворота кишок, то в доме стало совсем шумно – молодые, пылкие девчонки могли даже подраться, дай им волю. А если уж началась драка, то жди беды – либо кому-нибудь полкосы выдерут, либо глаз расцарапают, либо синяков наставят. Не было среди сестер мира, от этого тетка Серафима и пыталась отдать их всех побыстрее замуж. И начала она, конечно же, с Матрены.

Никогда тетка Серафима не любила эту черноглазую, шуструю девчонку. Так уж случилось, что она попала к ней в трехлетнем возрасте, после того, как родная мать ее померла, и уже в таком малом возрасте характер у нее был вовсе не сахар. А уж как взглянет черными, как смоль, глазами, так хоть стой, хоть падай! Серафима и так, и эдак старалась ее приручить, перевоспитать, сломать, но ничего не выходило. Девчонка росла, как говорится, оторви и выбрось. Не единожды женщина жалела, что приютила ее у себя, но потом за эти мысли ей неизменно бывало стыдно, родная кровь, как никак.

Матрена была дочерью ее двоюродной сестрицы Марфы, непутевой, неразумной, дурной, по мнению Серафимы. Марфа забеременела бог знает от кого, и мать тут же выгнала ее от себя, так сестрица стала скитаться по деревне, словно бездомная бродяжка. У Серафимы уже тогда была семья: муж и две дочки-погодки. Сначала она пожалела Марфу, хотела приютить, но муж не позволил ей этого сделать, сказал – нечего делать потаскухе в их доме.

Марфа не обиделась на Серафиму, не затаила на нее зла. Она покорно ютилась несколько лет по чужим дворам да сараям с грудным ребенком. А когда сильно заболела и поняла, что умирает, снова пришла к Серафиме просить, чтоб та после ее смерти забрала к себе ее дочку Матрену. Серафима тогда глянула на бледное, измученное лицо двоюродной сестрицы и сжалилась, не смогла ей отказать. Марфа вскоре умерла, а маленькая Матрена стала жить в семье Серафимы, но родной ее здесь никто никогда не считал. Дядя относился к ней с пренебрежением, сестры ненавидели и вредничали, сама Серафима была неизменно строга с племянницей, но порой прижимала ее темноволосую головку к своей пышной груди и гладила девчонку по волосам, жалея ее, сироту.

– Дурная ты девка, Матрешка! – шептала она ей в ухо, – ну ничего. Подрастешь, я тебя быстрехонько замуж выдам. При муже уж не забалуешь.

Тетка Серафима не на шутку опасалась, что Матрена пойдет по стопам матери и принесет ей дитя в подоле до свадьбы. Поэтому она сочла за божий дар визит Якова Афанасьича. Зажиточный мужик был скуп, строг и придерживался старых традиций – женил сыновей юнцами, чтоб дорастали уже при женах и не теряли времени, бегая по юбкам. Серафима так возжелала выдать Матрену замуж за сына Якова Афанасьича, что из кожи вон лезла, расхваливая ее. И все сложилось так, как ей хотелось. В день, когда Матрену увезли с приданым в дом мужа, камень упал с плеч женщины. Она достала из подполья бутылку самогона, плеснула в стакан мутной жижи и выпила залпом.