Работа идет споро. Вдоль ящиков растут аккуратные ряды товаров. Таможенники висят над душой у белых кителей, записывают имена, но тем наконец надоедает: грозя ножами, они распугивают служителей границы, которые отходят подальше и теперь наблюдают с безопасного расстояния. Все это напоминает Джайди драку животных за добычу: его парни рвут плоть заморского зверя, а падальщики – вороны, чеширы и псы – беспокойно ходят кругами и ждут своей очереди отведать мертвечины; от этой мысли ему делается немного грустно.

Таможенники стоят в сторонке.

Джайди разглядывает выложенные предметы, Канья не отстает от него ни на шаг.

– Итак, лейтенант, что у нас тут?

– Агаровый раствор. Питательные культуры. Резервуары – видимо, для выращивания чего-то. Корица пур-калорийная. Семена папайи, у нас такие запрещены. Следующая версия ю-текса, которая, похоже, стерилизует любой другой сорт риса. – Она пожимает плечами. – Примерно – как мы и думали.

Джайди откидывает крышку контейнера и читает внутри имя адресата: какая-то компания в промзоне фарангов. Он пытается произнести латинские буквы, бросает, вспоминает, мог ли видеть этот логотип раньше, но безуспешно, потом ощупывает содержимое ящиков – пакеты, вроде с протеиновым порошком.

– Стало быть, ничего особенного. И новый вид пузырчатой ржи из коробок «Агрогена» и «Пур-калорий» на нас не выскочил.

– Нет.

– Жаль, что мы не смогли поймать тот дирижабль. Быстро удрал. Хотел бы я обыскать груз куна Карлайла.

– Вернется.

– Такие всегда возвращаются.

– Как псы на падаль…

По взгляду Каньи, направленному на стоящих в стороне таможенников, ясно, что последние слова относились именно к ним; Джайди становится грустно от такого сходства мыслей. Кто из них двоих на кого больше влияет? Когда-то работа доставляла ему куда больше радости, правда и была много проще и понятнее, чем теперь. Не умеет он, как Канья, жить в вечных сумерках. Зато так веселее.

Один из парней прерывает его задумчивость. Не спеша, небрежно помахивая мачете, подходит Сомчай – шустрый, того же возраста, что и Джайди, но ожесточенный потерей родных в тот год, когда эпидемия пузырчатой ржи трижды за сезон прокатилась по северу. Хороший человек, верный. И хитрый.

– Вон там, следит за нами, – говорит он, встав поближе.

– Где?

Сомчай едва заметно кивает в сторону. Джайди как бы рассеянно оглядывает суету, кипящую на поле. Канья напряженно замирает.

– Видите его?

– Кха, – кивает она.

Джайди наконец замечает невдалеке человека, который наблюдает и за ними, и за таможенниками. Одет он в обычный оранжевый саронг и пурпурную холщовую рубашку, будто простой рабочий, однако стоит без дела, с пустыми руками, к тому же не похож на того, кто знаком с голодом: ребра не торчат и щеки не ввалены, как у большинства трудяг. Просто стоит и смотрит, облокотившись на якорный крюк.

– Из Торговли? – пробует угадать Джайди.

– Военные? – подхватывает Канья. – Вон какой уверенный.

Будто ощутив на себе взгляды, человек оборачивается и долю секунды смотрит прямо в лицо Джайди.

– Черт! Заметил, – цедит Сомчай и вместе с Каньей начинает открыто изучать незнакомца. Тот с невозмутимым видом сплевывает красной от бетеля слюной и не спеша растворяется среди грузчиков. – Догнать? Допросить? – Сомчай готов пойти за ним следом.

Джайди вытягивает шею, пытаясь рассмотреть ушедшего среди толпы.

– А ты что скажешь, Канья?

– Может, хватит на сегодня ворошить осиные гнезда?

– Что я слышу! Благоразумие и сдержанность.

– Торговля точно взбесится, – поддакивает лейтенанту Сомчай.

– Очень надеюсь. – Джайди кивком велит ему возвращаться к работе.

– Думаю, в этот раз мы зашли слишком далеко, – говорит Канья.

– Хочешь сказать, я слишком далеко зашел? Что, нервишки шалят?

– Не мои. – Она смотрит туда, где недавно стоял незнакомец. – В этом пруду есть рыба покрупнее, чем мы с вами, кун Джайди. Все-таки заявиться на якорные площадки – это… – Канья некоторое время подбирает подходящее слово. – Это слишком дерзко.

– А тебе точно не страшно? – поддразнивает ее Джайди.

– Нет! – Она сдерживает вспышку гнева, берет себя в руки.

Джайди втайне восхищен ее способностью говорить спокойно, что бы ни происходило. Сам он к церемониям не склонен ни на словах, ни на деле. Ввалиться, как мегадонт на рисовое поле, и устроить разгром, а потом приводить все в порядок – вот это в его духе. Джай рон, а не джай йен – горячая голова, а не холодная. А вот Канья…

– Якорные площадки – не лучшее место для нашей операции.

– Лучше не придумаешь! Что за пессимизм? Эти два червяка отчехлили нам двести тысяч батов. Будь тут все чисто – стали бы они платить? Давно стоило сюда наведаться и научить этих хийя^[28] жизни – уж лучше, чем ходить на пружинной плоскодонке по рекам и задерживать детей за контрабанду генвзлома. Здесь хотя бы честная работа.

– Теперь Торговля точно вмешается. По закону это их вотчина.

– Да по любому вменяемому закону ничего из этого, – он обводит грузы рукой, – нельзя ввозить. Законы, они вообще очень путаные – только мешают устанавливать справедливость.

– Где министерство торговли, там справедливости нет.

– И мы оба это прекрасно знаем. Если что – полетит моя голова, тебя не тронут. Даже если бы знала, куда мы идем, ты не смогла бы меня остановить.

– Я бы не…

– Вот и не думай об этом. Пора бы Торговле и ее ручным фарангам дать здесь пинка. Они совсем обнаглели. Забыли, что хоть иногда должны проявлять кхраб^[29] к законам. – Джайди умолкает, глядя на разбитые ящики. – Тут в самом деле нет ничего из черного списка?

Канья мотает головой:

– Только рис. Все остальное вполне безобидно, по крайней мере на бумаге. Ни материалов для разведения растений, ни генетических суспензий.

– Но?..

– Но большая часть пойдет не по назначению. Эти питательные культуры… ничего хорошего с ними делать не будут. – Лицо Каньи снова становится унылой каменной маской. – Укладываем груз обратно?

Джайди застывает с кислой миной и наконец говорит:

– Нет. Сжечь все.

– Что?

– Сжечь. Мы же с тобой понимаем, что тут происходит на самом деле. Так дадим фарангам повод подать в суд на своих страховщиков, пусть знают: просто им тут не будет. – Ухмыляясь, он отдает приказ: – Жгите все до последнего ящика.

Потрескивают доски из всепогодки, вспыхивает и разносится масло, которым они пропитаны, выстреливают искры и, словно молитвы, летят к небу. Джайди доволен: второй раз за ночь он видит, как улыбается Канья.

* * *

Джайди приходит домой под утро. Дребезжащие голоса гекконов задают ритм монотонному треску цикад и тонкому писку москитов. Он снимает обувь и осторожно входит в стоящий на сваях дом, чувствуя, как поскрипывают под ногами мягкие, приятные на ощупь полированные половицы.

Капитан быстро проскальзывает за сетчатую дверь – мутная соленая вода канала-клонга течет почти у самых стен, и от москитов нет отбоя.

В комнате горит свеча; на низкой кровати дремлет заждавшаяся его Чайя. Джайди нежно смотрит на жену и спешит в ванную – поскорее сбросить одежду и ополоснуться. Несмотря на его торопливые предосторожности, вода шумно плещет на пол; тогда он набирает еще ковш и выливает себе на спину – в жаркий сезон воздух не остывает даже ночью, и любая прохлада приносит облегчение.

Когда Джайди, обмотав саронг вокруг пояса, выходит из ванной, Чайя уже не спит.

– Как ты поздно. Я волновалась. – В ее карих глазах видна задумчивость.

– Будто не знаешь, что беспокоиться не о чем. Я – тигр! – Он прижимает губы к ее щеке и нежно целует.

Чайя морщит нос и отталкивает его от себя:

– Не надо верить газетам. Тигр… Фу, пахнешь дымом.

– Да я только из ванной.

– От волос пахнет.

– Ночка выдалась что надо, – увлеченно начинает он.

Несмотря на темноту, видно, как Чайя улыбается, как поблескивают зубы и тусклым глянцем мерцает смуглая кожа.

– Операция во славу королевы?

– Операция в пику Торговле.

Она вздрагивает:

– Вот как…

Джайди трогает ее за руку:

– Было время, ты радовалась, когда я злил разных шишек.

Чайя отстраняется, встает и начинает нервно поправлять подушки.

– Было. А теперь я за тебя боюсь.

– Не стоит. – Джайди отходит в сторону, чтобы не мешать жене. – Вот ты сидела и ждала, а я бы на твоем месте сейчас сладко спал и видел девятый сон. Все и думать забыли мной управлять. Я для них уже привычная статья расходов. Я слишком известен – кто посмеет мне навредить? Тайных наблюдателей присылают – да, а остановить даже не пытаются.

– Для народа ты герой, но для министерства торговли – заноза. По мне, так пусть лучше народ будет тебе врагом, зато министр Аккарат – другом. Так гораздо спокойнее.

– Ты думала совсем по-другому, когда выходила за меня замуж. Тебе нравилось, что я боец, что за мной победы на Лумпини^[30]. Помнишь?

Ничего не говоря, она снова берется за подушки и все время нарочно стоит к нему спиной. Джайди вздыхает, кладет ей руку на плечо, разворачивает и спрашивает, глядя прямо в глаза:

– Вот ты это к чему сейчас сказала? Я же тут, рядом. Со мной все в порядке.

– А когда тебя подстрелили – тоже называлось «в порядке»?

– Что было, то прошло.

– Прошло только потому, что тебя перевели на канцелярскую работу, а генерал Прача выплатил компенсацию. – Она показывает ему свою руку, на которой не хватает пальцев. – И не рассказывай мне о том, как тебе безопасно. Я была там и знаю, на что они способны.

Джайди строит недовольную гримасу:

– Как ни крути, нам всегда что-то угрожает. Если не Торговля, так пузырчатая ржа, цибискоз или еще что похуже. Это больше не идеальный мир. Эпоха Экспансии кончилась.

Чайя уже готова возразить, но передумывает и замолкает. Джайди ждет, пока жена возьмет себя в руки.

– Да, ты прав. Никто не может быть уверен в своей безопасности, – наконец произносит она ровным голосом. – А хотелось бы.

– Можно еще купить амулет на Та-Прачане^[31] – пользы как от хотений.

– Вообще-то, я купила фигурку Пхра Себа, только ты ее не носишь.

– Суеверие это все. Если что-то со мной произойдет, значит камма такая, и никакой талисман ее не изменит.

– Тебе трудно носить амулет? Мне было бы спокойнее.

Джайди хочет посмеяться над предрассудками жены, но видит, что она нисколько не шутит, и потому обещает:

– Хорошо. Раз тебе так спокойнее, буду носить Пхра Себа.

Из спален доносится мокрый кашель. Джайди замирает. Чайя поворачивает голову на звук:

– Сурат.

– Ты показывала его Ратане?

– Не ее это дело – лечить детей. У Ратаны есть занятия поважнее – она гены взламывает.

– Так показывала или нет?

– Говорит: «не прогрессирует». Можно не волноваться, – облегченно вздыхает Чайя.

Он тоже рад, но вида не подает.

– Хорошо.

Снова слышен кашель, и Джайди вспоминает умершего Нама, но усилием воли прогоняет подступившую грусть.

Чайя касается пальцами его подбородка, заставляет посмотреть ей в глаза и спрашивает с улыбкой:

– Так отчего же благородный воин, защитник Крунг-Тхепа так пропах дымом и почему так собой горд?

– Завтра узнаешь из печатных листков.

Она недовольно поджимает губы:

– Я беспокоюсь за тебя. Очень беспокоюсь.

– Это потому, что ты переживаешь из-за всего подряд. Не надо так тревожиться. Тяжелую артиллерию против меня больше не пускают – в прошлый раз им это вышло боком. О том случае написали в каждой газете и в каждой печатном листке. Меня поддержала сама досточтимейшая королева, и теперь они держатся подальше – по крайней мере, уважения к ее величеству еще не потеряли.

– Тебе очень повезло, что ей вообще разрешили узнать о той истории.

– Даже этот хийя, защитник королевы, не может закрыть ей глаза на все, что происходит вокруг.