Глава восьмая

Винсент стоял именно там, где мы договорились. Я выскользнула из Лунного дворца перед самым рассветом, выждав, сколько было возможно, пока остальные участники разойдутся по комнатам. Когда ужин закончился, мы с некоторой опаской пошли исследовать остальную часть Лунного дворца и обнаружили сотни полностью обставленных комнат со всем необходимым. Большинство участников разобрали комнаты себе, кто-то в одиночку, кто-то вдвоем или группами, чтобы легче было защищаться.

Я же осталась в оранжерее. Никакие стены, никакие замки не защитят меня лучше, чем окна. И еще, мне почему-то было спокойно оттого, как зелень берет меня в объятия. Растения были хрупкими, живыми и невечными – как и я, – и все же им удалось отвоевать себе старинную постройку. Это вселяло некоторое воодушевление.

Когда небо чуть окрасилось в красный цвет, я отправилась в путь. Министер сказал правду: Лунный дворец нас не запер. Винсент встретил меня за воротами, под лестницей, где бетонные плиты сменялись илистой грязью берега реки. Над головой изгибался арками каменный мост, ведущий в город.

Винсент описал мне это место еще до того, как начался Кеджари.

«Там нас никто не найдет, – сказал он мне. – Это будет место наших встреч».

Здесь, в тени моста, я чувствовала, как будто стою на границе между двумя мирами. Справа нависал Лунный дворец, древний, зловещий. Слева поднимался к небу силуэт Сивринажа на фоне почти полной луны. Никому не было дела, что происходит здесь, в этом темном закутке, не принадлежавшем ни одной стороне, ни другой.

Как Винсент узнал об этом месте? Встречался ли он здесь с кем-то, когда сам был участником Кеджари, двести лет назад? Был ли у него… ну, назовем его, свой Винсент? Тот, кто тренировал его, направлял? Член семьи, которого он убил на своем пути во власть? Или наставник, который велел ему это сделать?

Мне хватило ума не задавать подобные вопросы. Может быть, когда я стану равной Винсенту – его кориатой, – я наконец узнаю.

– Орайя!

Я не ожидала, что звук голоса Винсента окажется для меня таким мучительным – он отдавался болью в груди. Я повернулась и увидела, что он выходит из тени моста. Когда лунный свет упал мне на лицо, горло внезапно перехватило.

До этого я была сильной. Некогда страдать, некогда бояться, если приходится думать только о выживании. Но теперь один его облик, то, каким знакомым было его лицо, отнесло меня на шестнадцать лет назад. Я снова была ребенком, пряталась между стеной и шкафом, а Винсент оставался единственным в мире, с кем было безопасно.

Иланы больше нет. Она мертва. У меня теперь только он.

Он оглядел меня с ног до головы. Его лицо оставалось неподвижным, как камень.

– Ты ранена?

Нет.

Он показал подбородком на мою руку:

– А там?

Об этом я позабыла.

– Ничего такого. Просто порезалась.

– Руки тебе нужны.

Он подозвал меня ближе, и я положила ладонь ему в ладонь. Он осторожно снял повязку – пурпурный шелк. Мне пришлось бороться с жжением в глазах, наблюдая, как шелк, перепачканный кровью, мерцает в лунном свете. Второй кусок Иланиного шарфа был у меня в кармане. Я попыталась спасти как можно больше, хотя почти весь он порвался и был в пятнах.

Винсент нахмурился – не от моей раны, а при виде ткани.

– Где ты это взяла?

– Нашла. В Лунном дворце.

Мне даже не пришлось придумывать, как солгать. Слова приходили легко.

– Хм.

Он достал из кармана бутылочку, капнул мне на ладонь несколько капель мерцающей серебристо-белой жидкости. Над раной встал дымок, эхом вторя моему шипению.

– Не скули.

От меня не укрылась нотка нежности в этом строгом выговоре.

– А я и не скулю.

Наверное, он тоже заметил, как слегка дрогнул мой голос.

От раны остался лишь припухший розово-белый шрам. Винсент перевязал его и протянул мне бутылочку.

– Береги. Не знаю, когда смогу принести тебе еще. Но попытаюсь.

Лекарства, безопасные для людей, в Доме Ночи было, понятное дело, раздобыть непросто. Винсенту приходилось покупать их в человеческих королевствах на юге и на востоке. Дорогие, как золото. На самом деле, дороже – золото кровь не останавливает.

– В этот раз раньше, чем я думал, – сказал Винсент. – В мой год мы начинали за одну ночь до полной луны. Не за две. Наверное, им хочется, чтобы было поинтереснее. Разницы-то никакой нет.

Для Иланы разница была. Еще одна ночь, и она уже находилась бы за пределами города, в безопасности – хоть и в печали, – где-нибудь в человеческих кварталах.

Если я и не сумела скрыть свое горе, Винсент, кажется, не заметил.

Он отстегнул от пояса двое ножен и бросил мне:

– Держи.

Я легко их поймала, вытащила один меч из черной кожи – и застыла в безмолвном изумлении при виде того, что открылось моим глазам.

Мечи были… они были…

Я потеряла дар речи. Не могла подобрать слова.

Короткие и изящные, предназначенные специально для боя на двух мечах, который я предпочитала. Для своих размеров они были невероятно легкие. Клинки грациозно изгибались, на гладкой черной стали в плоской части клинка были выгравированы красные изображения: вытянутые завитки в форме стилизованных дымков и строгие четкие символы, сплетенные в танце. Рукояти – серебряные, с навершиями в виде двух перекрещенных полумесяцев – принимали мои руки так, будто ждали меня всю мою жизнь.

И все же казалось, что даже касаться их не следует.

– Они будут хорошо служить тебе, – сказал Винсент. – Легкие. Размер как надо. Я дал кузнецу твои мерки. Они рассчитаны специально под тебя.

– Они…

Совершенные. Потрясающие. Мучительно дорогие, но деньги были не главное. Это оружие представляло собой воплощение смертоносного искусства, которым славились ночерожденные, и владели им только самые уважаемые воины Дома Ночи. Чтобы создать эти два шедевра, потребовались сотни и сотни часов умелого труда. Не один век опыта кузнечного дела и магии. Мастерство целой цивилизации здесь, у меня в руках.

Без сомнения, несколько поколений ночерожденных королей перевернулись в гробу от одной мысли, что таким оружием будет сражаться приемная человеческая девчонка. Мне казалось, я оскверняю их одним своим прикосновением.

– Они… – снова начала я.

– Они – твои, – тихо сказал Винсент.

Словно подслушал невысказанное вслух.

Я сдержала волну эмоций – «Твою богиню, Орайя, держи себя в руках!» – и прицепила ножны на пояс. Может быть, сейчас я их еще не заслужила. Но однажды заслужу. Когда одержу победу.

– Спасибо, – сказала я.

Винсент снова посмотрел на небо:

– Тебе пора идти. Солнце встает.

Он был прав. Мне вовсе не надо, чтобы меня сняли с состязаний за опоздание в Лунный дворец. Я кивнула. Но не успела повернуться, как он поймал меня за руку, вцепившись так крепко, что ногти вонзились в плоть.

– Орайя, не стану говорить, чтобы ты была осторожнее. Не буду, потому что знаю: ты и так осторожна. Я тебя сам этому научил. Быть стойкой. Умной. Быстрой. Сосредоточенной. Жестокой. Теперь тебе нужно оставаться именно такой. Тебе нельзя ни быть слабой, ни ошибаться.

Эмоции редко проявлялись у Винсента на лице. Но сейчас я уловила проблеск – один лишь только проблеск – какой-то странной нежности, которая пробежала по бесстрастным мышцам его лица и исчезла раньше, чем я и он смогли или захотели бы ее заметить.

– Хорошо, – сказала я.

– Ты должна быть лучше их.

И так же, как Винсент услышал то, чего я не говорила, сейчас и я услышала его невысказанные слова: «…чтобы восполнить то, чего у тебя нет».

На Кеджари нет места слабости, но моя слабость была заложена в моей человеческой плоти. Я закрыла глаза и увидела тело Иланы, с которым разделались так легко. Я сдержала волну тошноты, внезапную боль. Это тоже были проявления слабости.

Вместо этого я обратила свое горе в гнев. Я сделала его сталью.

– Знаю, – сказала я. – Я и есть лучше.

Несколько долгих мгновений Винсент не шевелился, потом отпустил меня.

– В клинках яд, – сказал он. – На некоторое время тебе хватит. Пополнять запас – через рукоять.

Я знала, что для Винсента это был такой способ сказать, что он меня любит. Никто никогда этих слов мне не говорил, – по крайней мере, я не помнила. Но он давал это понять год за годом тысячей способов, большинство из которых было связано со смертью.

«Я люблю тебя. Вот как ты сможешь остаться в живых. Вот как сделай, чтобы никто не причинил тебе вреда».

Для вампиров это равнялось самому ценному подарку.

Я кивнула, молча подняла руку, прощаясь, и мы расстались, не произнося больше ни слова.

Вернулась я, еле успев в срок, но когда вернулась, во дворце было тихо. Я задумалась, галлюцинация у меня или это поменялась планировка – очередной раз, – потому что, повернув за угол, я чуть не наткнулась на стену.

Нет – не на стену. На кого-то!

Я сообразила быстро. Отскочила так, чтобы между нами было несколько шагов, и только потом посмотрела ему в лицо. Клинки явились из ножен за считаные секунды. Матерь, какие же они легкие!

Я подняла взгляд и увидела темно-рыжие глаза, вбиравшие меня в себя.

На пиру, даже находясь в другом конце зала, я подумала, что этот мужчина не похож на большинство других вампиров, которых я встречала. Сейчас, стоя рядом, я уже не сомневалась. Черты лица Райна были резкими до неприятного, как будто каждая была слишком особенной, чтобы сочетаться с другими. Если на людях время оставляло свой отпечаток, на вампирах оно просто затирало несовершенства, оставляя им красоту, отточенную, как клинок ночерожденных. Но лицо этого мужчины явно несло на себе свидетельства прожитой жизни: его левая щека была отмечена шрамом из двух линий в виде перевернутой галочки, одна бровь казалась чуть выше другой, волосы небрежно лежали непослушными волнами.

Этот взгляд опустился по мне сверху вниз, переместился на мечи, приготовленные для удара. Его левая бровь, которая, кажется, постоянно была слегка приподнята, взделась еще выше.

– Это новые? Благодарение Матери, что вчера вечером у тебя их не было. А то я лишился бы ноги.

– Убирайся с дороги.

– Где ты была?

Я хотела пройти, но он оперся о противоположную стену, преградив мне путь на уровне лица широкой мускулистой рукой в кожаном рукаве.

– Я знаю, где ты была. Навещала короля ночерожденных. Это ведь ты? Его человеческая дочь? – Он склонил голову набок. – А ты знаменитость, знаешь об этом? Даже на окраинах. Прямо достопримечательность.

Я попыталась нырнуть у него под локтем и идти к себе в оранжерею, но он опустил руку, чтобы я не могла пройти.

– Ты меня ранила, – кивнул он на свою ногу.

– Ты меня схватил.

– Я пытался спасти тебе жизнь.

Не надо было мне даже ввязываться. Я почти слышала в ушах голос Винсента: «Подумай, что ты приобретешь от разговора. Обычно ответ – ничего».

Но мое эго заговорило первым. Я демонстративно оглядела себя.

– Мне так не кажется. Я спаслась, и я жива.

Бровь снова дернулась.

– Это пока.

Он сказал это как нечто очень смешное.

Но только сейчас, с секундным опозданием, мой разум вернулся к тому, что мужчина только что произнес: «Я пытался спасти тебе жизнь».

В ту ночь я была настолько не в себе, что даже не удосужилась подумать, кто меня схватил – и почему. Только сейчас до меня дошло, что он действительно пытался мне помочь, или по крайней мере так вышло.

Это было… странно. Настолько странно, что никак не расположило меня в его пользу. Отнюдь. Я была уверена, что поступил он так не от великодушия доброго сердца.

– Чего ты хочешь? – спросила я.

– Извинений. За то, что ударила меня кинжалом. Особенно учитывая, что я мог сдать тебя брату твоей жертвы, а не сдал.

Он наклонился ко мне, и я вслед за его движением сделала шаг назад.

– Это ведь ты убила того мужика?

Я фыркнула.

– Что такое? – нахмурился он.

– Я не дурочка.

– Правда?