Укус паука-краба или ядовитого фламандского муравья, он же муравей-пуля, несколько лишних минут на солнце или слишком холодное купание, длинный переход, несоблюдение режима питания, мозоли от тесной обуви, нарыв – словом, все, что угодно, могло вызвать лихорадку.

Голова начинает раскалываться от адской боли. Суставы страшно болят, затем лишаются подвижности. У больного начинается бред, ему мерещатся призраки. Потом наступает кома, а за ней в скором времени приходит смерть.

Бенуа это знал, и ему было страшно. Оказаться в одиночестве посреди леса с серьезной раной и псом в качестве единственного спутника, в двух шагах от обезглавленного ягуара – это внушило бы ужас человеку даже самой крутой закалки.

Его мучила жестокая жажда, и хотя совсем рядом слышалось журчание ручейка, у Бенуа совсем не было сил до него добраться.

Но что было нелепо и одновременно ужасно – между ругательствами и криками боли надзиратель умудрялся находить в себе силы проклинать Робена, которому он был обязан жизнью и которого тем не менее обвинял в своем несчастье.

– Ах ты, сволочь!.. Гадина… Это же все из-за тебя… Еще корчил тут из себя джентльмена… Гляди-ка, прощает он меня!.. Каналья!.. Только попадись мне, я тебе устрою прощение!.. Фаго, чертово отродье, да замолчишь ты или нет! – прикрикнул он на собаку, которая отважно заливалась лаем в пяти шагах от мертвого ягуара. – О, как я хочу пить! Воды!.. Ради бога, пить!.. Где эти три недоумка, которые остались позади меня, как беспомощные котята… Стадо ослов! Может, у них хватит ума пойти по моему следу…

Жажда все сильнее мучила надзирателя, и, видимо, вспышка гнева придала ему сил, достаточных, чтобы совершить несколько телодвижений: цепляясь за траву и корни, извиваясь при помощи локтей и здоровой ноги, он смог преодолеть расстояние в несколько метров.

– Ну наконец-то, – пробормотал он после того, как жадно напился. – Боже, вода – это счастье… У меня внутри был просто пожар. Я будто заново родился… Теперь-то я пойду на поправку… Я не хочу умирать, я должен жить… жить, чтобы отомстить. А пока я тут как калечная скотина… К счастью, у меня есть еда, и это не дохлый тигр^[6], оставленный беглым мерзавцем. Оружие тоже есть, моя сабля… Конечно, то, что нужно инвалиду… Да, вот мой пистолет… Он в порядке, все хорошо. Я не могу развести огонь… Черт возьми, как больно!.. Как будто полдюжины собак грызут мою ляжку! Лишь бы только все лесные паразиты не решили разом накинуться на меня… Да, Бенуа, мой мальчик, тебе предстоит веселенькая ночка. Если только эти болваны не найдут меня раньше… Эй, а где Фаго? Вот чертово отродье. Он меня бросил. Эти собаки такие же неблагодарные твари, как и люди. Ладно, ему тоже от меня достанется. Ну что, солнце садится, сейчас будет темно, как у дьявола под мышкой. А, нет, вот и луна. Все же как странно оказаться одному в таком месте, чувствую себя какой-то вещью…

Если здешние ночи тянутся бесконечно для того, кто путешествует не спеша, то для того, кто страдает и ждет, они поистине ужасны. Представьте себе больного, не сводящего глаз с циферблата часов, вынужденного следить за движением стрелок двенадцать часов кряду. Смотрите, как он пытается ускорить неспешную и кропотливую перемену минут, мучительно наблюдает за вращением большой стрелки, в то время как маленькая движется словно из сожаления, причем такими микроскопическими интервалами, что глаз не способен за ними уследить.

А теперь перенесите эту пытку сюда, под сень экваториальных лесных гигантов, в самое сердце беспредельного безлюдья, и вы весьма приблизительно сможете получить представление о муках, выпавших на долю надзирателя.

Луна едва прошла половину своего пути. Раненый продолжал невыносимо страдать, как вдруг прямо над его головой раздался ужасающий шум. Нет, скорее чудовищный рев, не похожий ни на какой другой звук в мире. Вообразите себе грохот поезда, на полном ходу въезжающего в тоннель, и соедините с ним истошный визг дюжины свиней под ножом мясника.

Эти оглушительные вопли начинаются совершенно внезапно, одновременно на низких и высоких, пронзительных нотах, будто бы извергнутых дуэтом неведомых чудовищ. Звук раскатывается, меняет тональность, нарастает, затихает, потом вдруг прекращается и начинается снова.

– Ну вот, отлично, только музыки мне не хватало, – пробурчал Бенуа в момент затишья, ничуть не обеспокоенный этой какофонией. – Проклятые ревуны, черт бы их побрал!

Надзиратель не ошибся. Стая обезьян-ревунов устроила игры на верхних ветвях того самого дерева, под которым он лежал. Он даже смог их разглядеть в лучах лунного света – животные окружили одного из них, вожака стаи, испускавшего эти чудовищные вопли. Он один извлекал из своего горла два звука, слышимые на расстоянии более пяти километров.

Вдоволь наоравшись, он брал передышку, и его слушатели, без сомнений очарованные таким талантом, издавали в качестве одобрения восхищенные хриплые крики, нечто вроде «хон!.. хон!».

Скажем мимоходом несколько слов об этом необычном четвероруком. Гвианская обезьяна-ревун, на латыни stentor seniculus, также называемая красной обезьяной или, на местном наречии, алуатой, едва ли достигает одного метра сорока сантиметров от носа до кончика хвоста. Она покрыта ярко-рыжей шерстью, но лапы и хвост у нее черные, с рыжеватым отливом.

Осмотр голосового аппарата ревуна позволяет уяснить его удивительную способность извлекать из своего горла одновременно высокие и низкие ноты. Однажды я препарировал старого самца и сразу же понял, что воздух, который он втягивает, может выходить непосредственно через голосовую щель, что приводит к возникновению высокого звука. Кроме того, его подъязычная кость (небольшая кость, расположенная у людей между основанием языка и гортанью) вместо скромных размеров мужского адамова яблока имеет габариты яйца индейки и образует звуковую полость, сходную с органной трубой. Когда он поет, его горло распухает и принимает размеры большого зоба. Воздух, проходя через эту обширную костную полость, невероятно увеличивает мощность голоса и производит низкий звук, так что обезьяна-ревун – единственное существо, способное петь сразу на два голоса.

Эти невообразимые вопли всегда издает вожак стаи, его скромные подданные не позволяют себе этого. Если кто-то из них, в пылу восторга, осмелится добавить свою ноту к симфонии, певец тут же задает ему основательную взбучку, и тот мгновенно смолкает.

Аудитория имеет право лишь аплодировать.

Но Бенуа эта обезьянья мелодия отнюдь не восхищала, а приводила в ярость. Стая алуат вовсе не собиралась отсюда уходить. Ревунов охватило всеобщее веселье. Вскоре он увидел, что они уцепились хвостами за ветви и принялись раскачиваться на них, как люстры, испуская одобрительные крики, вися при этом вниз головой, в то время как вожак, пребывая в том же положении, вопил так, что у обитателей леса, должно быть, лопались барабанные перепонки.

– Вот я дурень, – пробормотал надзиратель. – У меня же есть чем заставить их заткнуться.

Тут же зарядив пистолет, он выстрелил в направлении стаи, которая разбежалась в мгновение ока. И едва воцарилась тишина, Бенуа услышал в отдалении слабый звук ответного выстрела.

Раненый немедленно обрел надежду:

– Черт возьми, меня ищут!.. Жахну-ка я еще раз.

Перемежая стоны боли с проклятиями, он еще раз зарядил пистолет и выстрелил. В ответ раздался новый выстрел, уже гораздо ближе.

– Ну вот, слава богу. Через четверть часа мои болваны будут здесь. Скоро я встану на ноги… и тогда берегись, Робен!

Надзиратель ничуть не ошибся в своих предположениях. Его сослуживцы, заметив, правда с опозданием, что упустили добычу, погнавшись за тенью, прибыли на поляну, вооруженные факелами из смолистого дерева. Перед ними бежал Фаго, который весело запрыгал и громко залаял при виде хозяина.

Надзиратели наскоро соорудили носилки и с невероятными трудностями возвратились в колонию, доставив туда своего товарища, вновь впавшего в состояние бреда. У этого дьявола в человеческом облике действительно было девять жизней.

Не прошло и полутора суток, как на территории колонии появился индеец Атука и принялся рассказывать каждому встречному и поперечному, что он встретил белого тигра и готов прямо сейчас сопроводить вооруженный отряд по его следам, за скромное вознаграждение разумеется.

Об этом узнал Бенуа. Он велел привести индейца к своей постели, посулил тому все, чего он хотел, приставил к нему двух человек по своему выбору и приказал им немедленно выступить в недобрый поход в полном вооружении и с подобающим припасом.

Действуя втайне от своего непосредственного начальника, старший надзиратель надеялся отличиться в розыске, вернуть беглеца и избежать бури, которая грозила разразиться над его головой после выздоровления.

Охотники на людей, ведомые индейцем, для которого в лесу не существовало никаких тайн, вскоре напали на след. Хотя Робен почти не оставил следов во время своей беспорядочной гонки, краснокожий взял след, как ищейка, по примятой травинке, опавшему листу, надорванной лиане определяя, где прошел белый тигр.

Через четыре дня после выхода из колонии они обнаружили в зарослях вмятину, предположительно оставленную падением тела, а рядом – пятно крови, темневшее на выступе кварца.

Похоже, здесь упал ссыльный. Но что произошло? Его растерзал дикий зверь?

Атука покачал головой. Он без единого слова «выправил след», как говорят псовые охотники, растворился в лесу и вернулся только через час, жестом призвав своих спутников сохранять молчание.

– Идти туда, – прошептал он еле слышно.

Те беспрекословно последовали за ним. Всего через пятьсот метров они увидели поляну, посреди которой стояла небольшая хижина, крытая листьями макупи, построенная, вероятно, давно, но основательно. Над крышей хижины вилась тонкая струйка дыма.

– Там белый тигр, – радостно сказал индеец.

– Калинья, мой мальчик, – ответил один из надзирателей, – это очень хорошо. Бенуа не пойдет под арест, ты получишь награду, потому что мы сейчас сцапаем этого типа.

Глава III

Вампир. – Прокаженный из безымянной долины. – Рай обездоленного. – Сострадание несчастного. – Приступ злокачественной лихорадки. – Народные средства. – Не хуже шпанской мушки и хинина. – Фламандские муравьи. – Именем закона!.. – На что способен краснокожий ради бутылки водки. – Змея ай-ай. – Телохранители прокаженного. – Отступление вооруженного отряда. – Неприятная встреча лагерного охранника с гремучей змеей. – Заклинатель змей. – Мытье без моющего средства.

Робен, обезумевший от гонки, задыхающийся, побагровевший от жары, рухнул на землю, словно сраженный ударом молнии.

Его тело скрылось в высоких травах словно в зеленом саване. С учетом всех обстоятельств, смерть была неминуемой. Несчастный должен был испустить дух, не приходя в себя.

Что за беда! Подумаешь, одним именем больше в мартирологе ссыльных, еще один скелет заблестит в мрачном тропическом оссуарии!

Густой и плотный растительный ковер смягчил удар, и тело, больше похожее на труп, на долгие часы распростерлось на мягких стеблях травы. По какой-то счастливой случайности на него не наткнулись ни ягуар в поисках добычи, ни муравьи-листорезы.

Беглец очнулся и постепенно приходил в себя, не в силах понять, сколько времени он был без сознания. Он был в прострации, причин которой не мог объяснить, хотя способность мыслить вскоре вернулась к нему с необычайной быстротой.

Удивительно, но он больше не чувствовал никакой тяжести в голове; тиски, сдавливавшие его череп, казалось, ослабли, звон в ушах прошел, и Робен отлично слышал резкие крики пересмешника. Он отчетливо различал цвета и предметы, пульс бился ровно, дышать стало легко: лихорадка отступила.