– Я пускаю тебя лишь потому, что не хочу, чтобы ты умер с голоду. Мой долг – накормить человека. Это из Библии… можешь справиться, – говорит она, вешая на крючок рядом с дверью сумку, пальто и шарф. Соус болоньезе готов и получился идеальным – она поняла это по запаху, встретившему их уже в прихожей.

– Вы добрая христианка, мисс Уайльд. – Он снимает куртку и аккуратно складывает ее на диванном подлокотнике.

– Брр. Кончай с «мисс Уайльд». Звучит диковато. Пусть будет Винсент, – предлагает она, входя в кухню с ощущением, что она протекла. Так и месячные на неделю раньше начнутся, а все потому, что здесь, в квартире, Лу со своей мускулистой и темной нежностью – у нее за спиной, в каждом промежуточном пространстве.

Она снимает крышку с тиховарки и деревянной ложкой мешает соус. Пробует. «У-у, вкусно как, – сердито думает она, – все остальное не важно: ни прошлое, ни настоящее, ни будущее, – только один соус», – а винит она в этом свои мозги под влиянием ПМС.

Лу у нее в квартире, они одни. Как это случилось? Она всерьез задумывается, что будто бы совершила виток во времени. Летом примчалась из США во Францию и стремительно перенеслась в другое измерение, где к ней домой с ее согласия приходят какие-то двадцатилетние в полосатых рубашках и задевают ее чувства, демонстрируя буйную молодость, привлекательность и неистово сумбурную сексуальную энергию. У Лу бывают периоды непрестанного и повсеместного движения, будто в комнату ворвался осиный рой. Это уж слишком! Он вообще не останавливается. Может делать сальто назад? Пробежать километр за три с половиной минуты? Скакать на лошади? Выполнять те сложные движения дино^[8] в скалолазании, которые так охотно демонстрировал Киллиан, когда их освоил?

Но вместо того чтобы вспоминать о Киллиане, она представляет себе тело Лу, когда он все это выполняет.

Винсент слышит, как скрипит от его шагов пол в гостиной. Кажется, он везде одновременно, но тут он появляется в кухне с ее шарфом, обмотанным вокруг шеи, и взятым с подоконника черепом из желтого стекла.

– Memento mori, – говорит он, легко цокая им по стойке. – Вещь что надо. Как же вкусно здесь пахнет, Винсент.

Он выделяет ее имя, каждый раз произносит его так, будто оно чрезвычайно важно. Еще летом, в первый день на уроке журналирования^[9], она представилась и дала студентам первое задание.

Составьте список любимых слов. Не надо усложнять. Например, я очень люблю слово «кисть». В слове «кисть» нет ничего необычного, но для меня оно красивое. Записывайте слова, сколько можете, на любом языке. А если имеется особая причина вашей любви к слову… связанные с ним особые воспоминания – запишите и их. Если слово напоминает вам песню, или цвет, или фильм, или конкретного человека, или конкретный момент, запишите это. Потом мы все это нарисуем.

Помните, вы на занятиях в музее. Вы можете остаться или уйти. Говорить или молчать. Вы все оплатили. Чего вам хочется и чего не хочется – ваше личное дело. Мы с вами тут все взрослые. Удачи!

Она закончила, Лу поднял руку. Когда она кивнула, он произнес ее имя со знаком вопроса.

– Так и есть.

– Как… у Ван Гога.

– Да-да. Точно, как у Ван Гога.

– Вы обучаете искусству, и вас зовут Винсент, в честь Ван Гога.

– Так и есть.

– Винсент… мне нравится это слово, – сказал он.

– Хорошо. Спасибо, – сказала она, к лицу прилила кровь.

– Ваши родители художники?

– Да. Оба.

– Успешные художники?

– Да. Даже очень.

– Как их зовут? – спросил он. Кое-кто из студентов слушал их разговор, остальные уже принялись писать и делать наброски.

– Э-э, их зовут Аврора Томпсон и Соломон Корт… «Солоко» – так подписывает папа свои работы.

– Я о них слышал. Ваша мама засадила себя на зиму в теплицу, а ваш папа работал над неоновыми обложками с граффити для тех групп вроде Funkadelic… Названий я не помню… но сразу узнал имена ваших родителей. Забавно, да? – сказал он.

– Да. Забавно, – в ужасе повторила Винсент.

Кто-то еще из студентов сказал, что тоже слышал о Солоко и что он «сильно напоминает Баския».

При этом ее папа не только оформил неоновые альбомные обложки тех групп, но и был автором песен, сочинившим в середине семидесятых и начале восьмидесятых целую кучу необычных музыкальных хитов. Те песни до сих пор используются в рекламе, фильмах и телевизионных передачах, и огромной долей своего состояния родители обязаны именно этому факту.

– Да. И – бац! – теперь я услышал и о вас… их прекрасной дочери, – сказал он. Его слова вызвали глухой возглас у одного из студентов.

– Да, немало, – сказала она. – А раз уж мы об именах, как ваше?

– Лу. Как волк^[10].

– Волк, – перевела она.

– Волк, – повторил он и просунул язык между зубами.

– Это мой шарф, – говорит она ему на своей кухне.

– Он пахнет тобой. Ничего, если я поношу?

– Как бы соусом не закапал…

– Я нравлюсь тебе не настолько, насколько ты нравишься мне…

– Cмотри-ка! Обернись и посмотри вон туда. – Винсент указывает ему за плечо, чтобы посмотрел в окно на мужчину из соседнего здания, на два этажа выше. Тот опять стоит голышом, врубил музыку трайбл и бьет себя по животу. – И так каждую неделю.

Лу оборачивается к окну и смеется. Хлопает по стойке, посуда звенит.

– Кстати, ты мне вполне нравишься, но шарф пачкать соусом я тебе не позволю! Мне его брат подарил.

– Сколько у тебя братьев? – интересуется Лу, продолжая смотреть в окно на барабанящего мужчину. Когда Винсент увидела этого человека в первый раз, ей показалось, что таким образом он удовлетворяет самого себя, так что она, вскрикнув, присела на корточки и боялась опять поднять глаза. Просидела так минут, наверное, пять, а когда осмелилась опять взглянуть, то четко увидела, как обе его руки бьют по груди и животу, не опускаясь ниже. Теперь Винсент стоит рядом с Лу, наблюдает.

– Ах, как я проголодалась, – говорит она, сглатывая слюну при мысли о соусе. Лу, не отрывая взгляда от голого мужчины, берет из вазы на столе клементин^[11] и начинает его чистить.

– Une faim de loup, – говорит он. – Проголодалась как волк.

Он прав. Так и есть. Проголодалась как. Изголодалась по.

– У меня старший брат и младшая сестра, – говорит она. Закончив чистить, Лу засовывает в центр клементина большой палец и, вытащив, протягивает фрукт Винсент. Она ест, не поблагодарив.

– Как их зовут?

– Зачем тебе?

– Только затем, что ты мне нравишься.

– Угомонись. Тебе двадцать четыре года.

– Сам знаю, сколько мне лет. Однако спасибо, что и ты не забыла. Merci.

– Их зовут Тео и Моне.

– Твои родители не отступают от темы.

– Нет, не отступают.

– Брат с сестрой тоже художники?

– Разве все мы не художники… в чем-то?

– У меня младшая сестра, – говорит он. – А клементин тебе понравился. Хорошо! Я его сделал для тебя.

– Да ладно. Ты всего лишь почистил его для меня, – возмущается Винсент, как будто он серьезно.

– Ах, тсс, я сделаю тебе клементин когда захочешь, Сент-Винсент Ван Гог. А потом нарисую тебе натюрморт из кожуры, обрамлю полотно и даже приду и сам повешу тебе на стену, – говорит он, сгребая со стойки свернутые кожурки и убирая их в карман.

– Решил их стащить?

– Нет. Ты мне их сама отдала, – говорит он.

Винсент ест, наблюдая за голым мужчиной в окне.

– Ты считаешь его симпатичным? – спрашивает Лу.

– Да нет.

– Хоть немного?

– Возможно… немного… если поближе рассмотреть, – пожав плечами, отвечает она. – Как ему не холодно, ведь он совсем нагишом да с открытым окном?

– Ты любишь мужчин?

– Да, конечно, – говорит она, стараясь унять сердцебиение.

– А этот барабанщик будет среди гостей? Он твой приятель? – Лу кивает на окно.

– Ах да. Конечно. Он мой лучший друг. Сейчас быстренько оденется и явится ко мне на порог. Мы с ним ста-арые приятели, ага.

– Правда? Во сколько же приходит он и все остальные гости?

– Минут через сорок пять, – не глядя на часы, гадает она.

Лу берет с ладони Винсент дольку клементина и съедает. Потом берет из вазы яблоко и откусывает от него. Когда он отдает яблоко Винсент, она тоже откусывает – раз, два – и протягивает обратно ему.

– Минут через тридцать, – говорит она.

Лу чистит банан и отламывает верх. Отдает ей и медленно проталкивает остаток себе в рот.

– Минут через пятнадцать, – говорит она.

Лу отрывает ножку от инжира и прокусывает кожицу. Винсент отбирает у него и съедает сама.

– Минут через пять, – говорит она.

Винсент берет горсть светящегося, как вечерняя заря, винограда, Лу отрывает две виноградины.

– Сейчас придут. Наверное, уже поднимаются, – говорит она с полным ртом.

– Надо кипятить воду для пасты. Пора, – не переставая жевать, говорит он, хотя оба продолжают наблюдать за голым мужчиной в окне.

Винсент знает, что мужчина их не видит, потому что у него всегда закрыты глаза, иногда он, как зачарованный, то запрокидывает голову, то резко наклоняет ее вперед, трясет волосами, как дерево, с которого облетает листва. Исступленные хлопки, как раскаты грома, проносятся в воздухе, взмывают вверх и штурмуют крыши, которые Винсент никогда не разлюбит. Если повезет, ей снится, что она французская кошка, гуляющая по крышам в отблесках света. Париж весь состоит из крыш. Куда ни глянь, обнаружишь много исторического и что-то новое, непременно прекрасное.

– Да-а… знаю, – говорит Винсент, замерев в сладкой боли и, видимо, истекая кровью. Перед ней Лу берет из вазы три граната и жонглирует ими. Вдруг остановившись, он ждет, пока один из них катится по ладони: от липких кончиков пальцев к подергивающемуся запястью.

2

Плейлист Винсент к октябрьскому ужину в Париже

The Reminder by Feist

“La vie en rose” by Louis Armstrong

“You Send Me” by Sam Cooke

“Afternoon in Paris” by John Lewis and Sacha Distel

“Circus” by Mélanie Laurent

“Tightrope (feat. Big Boi)” by Janelle Monáe

“Cloudbusting” by Kate Bush

“Losing You” by Solange

“Hunger” by Florence + the Machine

“Vossi Bop” by Stormzy

“Nikes” by Frank Ocean

К приходу гостей Винсент успевает прикончить бокал красного. За весь день она так и не вспомнила, что ужин они отложили на час позже, чтобы все успели собраться. Она провела наедине с Лу намного больше времени, чем собиралась, но ему пришлось хорошенько потрудиться. После съеденных фруктов голода она вообще не чувствует. Ей даже кажется, что содержимое желудка плещется в нем, как в ванной, чуть ли не переливаясь через край.

Оставив Лу в кухне, она сходила к себе в комнату и переоделась к приходу гостей. Теперь она, босиком и в черном кашемировом комбинезоне, сидит и ковыряет вилкой в салате капрезе, который приготовила утром и оставила мариноваться в холодильнике. За столом она смеется, пьет и общается с гостями. В центре стола – букет с темно-лиловыми японскими анемонами.

Анемоны прислал Киллиан. От него приносят букеты каждую субботу после обеда. Les pivoines, les coquelicots, les lys, lesmarguerites, les orchidées, les jonquilles^[12] – в квартире всегда свежие цветы. Когда приходят друзья, соседи снизу, то тоже приносят букет.