– Что же его так утомило – вот в чем вопрос! Ведь он не сказал, что вышел прогуляться, а это было бы самым естественным объяснением. Я знаю Бульриха. К странным отговоркам он прибегает только тогда, когда ему есть что скрывать и когда он не хочет делиться тем, что у него на самом деле на уме. Он всегда так делает, а я всегда вижу его насквозь, – сказала Гортензия.

Звентибольд еще раз прокрутил в памяти дневной разговор. Внезапно ему показалось, что Гортензия попала в самую точку. Сам он был настолько занят мыслями о делах в Баумельбурге, что не заметил в поведении Бульриха ничего странного. Однако теперь он мог с уверенностью сказать, что при встрече тот вел себя весьма подозрительно. Биттерлинг обмер и медленно покачал головой.

– Но что он там делал? Чем занимался? Не рисовал же просто так на бересте… Нет, на самом деле он вообще ничего не делал, – вздохнул Звентибольд.

– Постарайтесь вспомнить, не было ли чего-то необычного? Может, он говорил что-нибудь странное? – не отступала Гортензия.

Звентибольд еще раз хорошенько подумал. Остальные смотрели на него с таким выражением, словно от его ответа зависело немедленное возвращение Бульриха.

– Нет, насколько могу судить, – с сожалением ответил он. – Мы говорили о Празднике Масок в Баумельбурге, и самым необычным было лишь то, что он знал о тайном желании Гортензии войти в совет устроителей.

Гортензия выслушала последние его слова, приподняв брови. Звентибольд ответил ей раздосадованным взглядом и слегка покраснел. Его вдруг осенило: должно быть, кузен решил отправить его в Зеленый Лог под любым предлогом, только чтобы избавиться от него. Не может быть! Биттерлинг и не думал, что Бульрих настолько хитер. Кроме того, он упорно отказывался верить в то, что интерес Гортензии к маскараду в Баумельбурге не был искренним. Она же так убедительно об этом говорила!

Только Карлман, казалось, понял суть безмолвного обмена взглядами между Гортензией и Звентибольдом. Он снова посмотрел на развернутый эскиз на столе и, не найдя там ничего полезного, обратился к карте в рамке. Отыскав Зеленый Лог, он задумчиво проследил путь вдоль живой изгороди.

– Мама, а у Бульриха есть друзья возле Жабьего Моста? – спросил Караман.

– Вроде бы нет, – слегка удивилась Бедда. – Хотя, может, он знаком с Альбином и Куно или с пасечником Камиллусом. Почему ты спрашиваешь?

– Потому что если он был на тропинке у живой изгороди, то мог направляться туда.

– Но, елки-поганки, с какой стати ему скрывать это от меня? – возразил Биттерлинг.

– Не знаю, – ответил Карлман. – А если наоборот? Может, он шел в Воронью деревню?

– Вот уж нет, – твердо ответил Звентибольд. – Я шел как раз оттуда и упомянул о Лорхеле и Ламелле, но он и слова не сказал, что сам туда собирается…

– Не сходится! – перебила его Гортензия. – Бульрих, как всем известно, путешествует по ближним и дальним окрестностям по одной-единственной причине – чтобы составлять свои карты.

– Это правда, – подтвердила Бедда. – Ничто другое не заставит его выйти за дверь даже в распрекрасную погоду.

– Зачем же ему скрывать это от меня? – спросил Звентибольд. – Ведь он так гордится своими рисунками! Я совершенно уверен, что, если бы он и впрямь собирался набросать там карту, он бы сразу мне об этом сообщил.

Все это время Карлман изучал карту в рамке так внимательно, словно видел ее впервые.

– Судя по всему, у него была только одна причина так поступить, – начал он, лихорадочно дыша, как будто сам не верил своим словам. – Я боюсь, что поэтому он и исчез…

– Что ты хочешь сказать? – спросила Бедда. – Обнаружил на карте давно забытый тайник, о котором знали только вы с Бульрихом?

– Я действительно кое-что обнаружил… Жаль, что это совсем не уютное и приятное местечко.

– Елки-поганки, все-таки Бульрих в опасности! – воскликнула Хульда и поспешно поднялась с кресла.

Она присоединилась к остальным, которые с величайшим любопытством столпились вокруг юного квенделя, застывшего перед картой в рамке. Под мерцание свечей в настенных лампах Карлман указал на точку под Зеленым Логом.

– Примерно здесь вы с ним встретились, верно, Звентибольд?

– Да, именно здесь, – ответил Биттерлинг, и Гортензия пронзительно вскрикнула. Все удивленно уставились на нее.

– Святейший пустотелый трюфель мирного леса, не оставь его! – пробормотала она, в ужасе прикрыв рот рукой.

– Гортензия, о чем ты? – испуганным голосом обратилась к ней Хульда. – Что такое?

– Да разве ты сама не понимаешь? – вздрогнув, прошептала Гортензия. – Разве вы все не понимаете, что Карл-ман имеет в виду? Я боюсь, что он совершенно прав в своих ужасных подозрениях. О, какой кошмар! Я никогда бы не поверила, что он так серьезно относится к этим несчастным картам! Что он, наконец, осмелится…

– На что он, наконец, осмелится? – переспросил Звентибольд, глядя попеременно то на изумленную Гортензию, то на обеспокоенного Карлмана, то на большую карту.

И тут он тоже понял.

– Клянусь братьями из Звездчатки! – вскричал он в ужасе. – Бульрих ушел в Сумрачный лес!

– Ох, нет! – всхлипнула Хульда и попятилась, сбив со стола стопку карт.

Один за другим рулоны глухо ударились об пол и закатились под стол и стулья. Никто не обратил на них внимания. Точно окаменевшие, они в безмолвии пытались постичь последствия ужасной догадки. Хульда разрыдалась. Рядом с ней на стул опустилась Гортензия, лицо ее было белее накрахмаленной простыни.

– Он то и дело сетовал, что Сумрачный лес – белое пятно, – тихо проговорила она. – Проклятие Холмогорья, ничейная земля, пустошь. Но я и подумать не могла, что он осмелится пойти туда на разведку. Святые трюфели, этого не может быть…

– Боюсь, что может, – горестно ответил Звентибольд. – Итак, все сходится. Встреча у живой изгороди, его необычное поведение, на которое я, к сожалению, не обратил внимания. А сейчас уже ночь, и он до сих пор не вернулся.

– О нет, нет, – простонала Хульда. – Нельзя бродить по темноте в такой час!

Она поднесла руки к лицу, утирая слезы, и Бедда молча протянула ей салфетку со стола Бульриха. Хульда взяла ее и громко высморкалась.

– Да уж, это на него похоже. – Бедда печально покачала головой. – Мой благословенный Берольд, по крайней мере, оставил этот мир, лежа в своей постели. А его брат пошел по стопам бедняги Трутовика и неудачливых воронов из Звездчатки. Ох, Шаттенбарт, я всегда подозревала… а беда уже на пороге…

– Но, мама! – возмущенно вскричал Карлман. – Неужели ты думаешь, что его уже нет в живых? Сейчас не время для злых шуток!

– А тебе не кажется, что отправиться в Сумрачный лес – это и есть злая шутка? Как он мог поступить так с нами, его ближайшими родственниками? О, Бульрих забывает обо всем под властью глупого заблуждения, будто бы необходимо исследовать все неизвестное, до чего нет дела ни одному здравомыслящему квенделю! – закричала Бедда и в отчаянии разразилась бурными рыданиями.

Карлман подошел к ней и обнял, пытаясь утешить.

– Надо идти его искать! – возвысил голос Звентибольд, перекрывая поднявшийся гам. Чем дольше он смотрел на крючковатые знаки, которыми его кузен обозначил Сумеречный лес на карте, тем более зловещей казалась ему доселе неопределенная судьба Бульриха.

– Искать его? – переспросила Бедда срывающимся голосом. – Ты что, с ума сошел и хочешь заблудиться в темноте, как этот безумец?

– Мы можем поискать его на опушке леса, давайте хотя бы пройдемся с факелами по тропинке вдоль живой изгороди.

– Выходит, мы должны разбудить всю деревню, чтобы всем вместе отправиться в Сумрачный лес, но кто на такое согласится?

Вопрос Бедды, похоже, относился не только к Биттерлингу.

– То есть мы будем ходить около полуночи из дома в дом с вестью, что Бульрих Шаттенбарт затерялся во тьме, как Эстиген Трутовик? Неужели вы всерьез полагаете, что жители Зеленого Лога не найдут ничего лучшего, чем беспрекословно последовать за нами в ночных рубашках и колпаках и ввязаться в самую чудовищную авантюру со времен злополучного похода братьев?!

Все молчали.

– Звучит, конечно, очень странно, – признала Гортензия. – Но дело все-таки срочное. Вдруг произошел несчастный случай?

– Увы, в этом я уверена! – сказала ее подруга, вытирая глаза уголком фартука. – Да и как можно сомневаться, ведь мы так хорошо знаем Бульриха и его безрассудства: этот мошенник пропал, и мы по нему плачем! Но представьте себе ночные крики и столпотворение под липой в деревне, когда мы всех перебудим и попросим пойти с нами к Сумрачному лесу…

– Ох, гремучая змея и драный заяц! Она права, – подтвердила Гортензия. – Получится неописуемый бардак. Так что придется действовать самим!

– И что ты предлагаешь? – спросила Бедда. – Идти в темноту, вооружившись пятью фонарями?

– Давайте послушаем Звентибольда и сперва осмотрим тропинку у живой изгороди. А там, возможно, и в самом деле рискнем дойти до края леса. Вы со мной?

– Конечно! – тут же ответил Звентибольд, и Карлман кивнул с мрачной решимостью.

– Я не отпущу вас одних, тем более с Карлманом, – поспешно сказала Бедда. – Но разве не следует оставить кого-то здесь на случай неожиданного возвращения Бульриха? Вдруг ему понадобится помощь!

– Я ни за что не останусь! – воскликнула Хульда, прежде чем кто-либо успел раскрыть рот. – Не останусь одна в этом доме на краю деревни, пока мои лучшие друзья уходят в ночную тьму. Кто знает, какие ужасы ждут вас там!

И тут она получила неожиданный ответ. Через открытое окно гостиной из темного сада донесся пронзительный зов. Всех охватил ужас, и они едва осмелились выглянуть на улицу. В ночной мгле ничего было не разобрать, но жуткий крик раздавался снова и снова. Высокий, пронзительный и жалобный, он отдаленно напоминал призыв: «И-ди! И-ди!», и Хульда с тихим плачем спряталась за высокую спинку кресла Гортензии.

– У-у-у-у-и-и-ит! У-у-у-у-и-ит! Иди! Иди!

Вовсе не квендель взывал к ним с опушки леса, но от этого плач не становился менее жутким.

– У-у-у-у-и-и-ит! У-у-у-у! Иди! Иди!

– Это Серая Ведьма! Она идет, – прошептала Хульда, и от ее слов даже Гортензию охватил озноб.

– Это кричит сова, – пояснил Биттерлинг. – Всего лишь сова.

Но голос его звучал неуверенно.

– Вы знаете, что это значит! – Хульда выглянула из-за спинки кресла. – Это не просто крик совы. Это знак! Злое, ужасное предзнаменование! О, вы знаете это не хуже меня… Любой здравомыслящий квендель со мной согласится! Вспомните старую песню.

– Песня Урсель-совы. Песня Ведьмы! – еле слышно произнес Карлман.

– Да, песня Ведьмы, – подтвердила побледневшая Хульда и шагнула из своего укрытия. Дрожа с головы до ног, она нараспев заговорила.

Остальные с трепетом слушали, не в силах оторваться, зачарованные силой слов.

– У-ух! – кричит
Ведьма в темной ночи.
Урсель меж тем
Над холмами под лунным светом
Порхает на крыльях с советом:
Внимание всем!

– Будь осторожен! – кричит
Ведьма-сова в ночи.
В перьях серых брюшко,
Зовет она в мертвый мир
Бледных, бескровных на пир.
Завтрашний день далеко.

– У-ух! – кричит
Ведьма уже не в ночи.
После долгой ночи
Спать Невермор не хочет,
Гаснет очаг, и вновь
Холодеет теплая кровь.

– У-ух! – кричит
Ведьма в темной ночи.
Огонь погас, и в ночь
Душа из дома прочь
На крыльях улетела,
За звуком просвистела.

– У-ух! – и снова кричит
Ведьма в темной ночи^[6].

Читая стихи, Хульда плавно покачивалась взад-вперед. Она произносила каждое слово, будто ясновидящая или, как говорят в Холмогорье, будто квендель, «распробовавший поганку».