Бульрих вытер лоб и вздохнул. Он с тоской подумал о своих смелых мечтах и о прохладном ветерке, дующем в окно. О том самом свежем летнем ветерке, ласкающем щеку, когда квендели, полные надежд, с корзинами для пикника в руках выезжали на симпатичные холмы у реки за Колокольчиковым лесом.

– Паутина в мозгу и мухоморы! – мрачно пробормотал он. – Что за глупости приходят тебе в голову, косолапый тупица! Прежде чем тащить сюда корзины для пикника, надо изрядно потрудиться, Шаттенбарт, старый ты болтунишка!

И он направился в обход Папоротниковой поляны, чтобы отвоевать у Сумрачного леса еще двадцать-тридцать шагов неосвоенной дотоле территории.

Легче, чем раньше, не стало, но, по крайней мере, Бульрих привык к цепляющимся за ноги веткам и траве. Он решил больше не принимать это близко к сердцу и приказал себе оставаться спокойным и осмотрительным.

Прежде чем погрузиться в полумрак лохматой еловой рощи, он еще раз оглянулся, чтобы убедиться, что Папоротниковая поляна у него за спиной мирно спит. Судя по всему, его никто не преследовал. Ели упрямо не пропускали его, царапали лицо и руки. Бульрих свернул влево, чтобы попытать счастья с невысокими тисовыми деревьями, окружавшими три могучие ели. Он не мог понять, были ли эти тисы молодняком или же древними, сварливыми созданиями, которым мешали еловые ветви. Длинные лишайники свисали с елей, будто бледные бороды, и Бульрих замер в изумлении, когда один из них погладил его по голове.

– Воистину, это к добру, Шаттенбарт, – пробормотал он, подняв голову и поспешно проведя рукой по волосам, проверяя, не осталось ли там чего-нибудь отвратительного.

Теперь он решил держаться правее, чуть дальше от елей, которые загородили путь. Больше делать было нечего. Как раз в том месте, куда он направлялся, лежал огромный поваленный ствол. Бульрих не сразу разглядел, что это за дерево, настолько оно заросло мхом. Там, где покоился остов нависающей кроны, во все стороны разросся плющ, вплетая лозы в мертвые ветви.

На другом конце ствола огромная корневая пластина поднималась из лесной подстилки, как стена. По ней вился дикий виноград, а в яме, которую оставило в земле выкорчеванное дерево, росла крапива высотой по колено вперемешку с незнакомой Бульриху травой с мелкими продолговатыми листьями. Он догадался, что за дерево перед ним, увидев, что из пня прорастали свежие побеги – удивительное зрелище в полутьме Сумрачного леса. По молодым листьям Бульрих понял, что это был дуб, и задумался, что заставило его рухнуть. Возможно, под огромным весом почва тут постепенно просела, и корни перестали удерживать ствол.

Бульрих снова достал бересту и древесный уголь. Вот еще одно место, которое можно безошибочно найти на карте. Опустив взгляд на зарисовки, он сделал шаг вперед и так сильно споткнулся, что упал ничком. Береста и уголь улетели куда-то за дубовый пень.

– Вьюнки дубовые и жухлая трава! – задыхаясь, выкрикнул проклятие Бульрих.

Он терпеть не мог падать. Это всегда было унизительно, даже в такой глуши, как эта. Ворча про себя, он поднялся и отряхнул одежду, а потом мягко осел на липкий мох.

«Как мокрая перина», – подумал он, глядя на свои влажные колени.

Посмотрев вперед, он обнаружил среди вывернутых из земли корней бересту с наброском Папоротниковой поляны. Бульрих сунул кусок коры в карман и отправился на поиски угля. У него не было с собой лишнего кусочка, и потеря его огорчила.

Ползать по земле было совсем не весело. Обломанная большая ветвь с тянущимися в пустоту мертвыми сучьями выглядела весьма зловеще и напоминала Бульриху огромную ястребиную лапу, мимо изогнутых когтей которой он пробирался в глубь застывшего кулака.

Обнаружив-таки кусок угля, он понял, что случилось чудо. Уголь лежал прямо перед ним, там, где густой плющ покрывал темно-зелеными гирляндами всю поверхность древесного среза. Не желая страдать от неуклюжести, Бульрих нагнулся, уперся левой рукой в стену плюща – и чуть не рухнул в пустоту.

В мгновение ока он отдернул руку и зажал левую ладонь правой, словно опасаясь, что коварный дуб ее проглотит. Поваленное дерево было полым, а лианы плюща закрывали круглые ворота в его недра таким плотным занавесом, что за ним ничего нельзя было рассмотреть.

Поскольку с рукой ничего не произошло, Бульрих снова сурово призвал себя успокоиться. Ему пришлось приложить немало усилий, чтобы взять себя в руки. В первую очередь он аккуратно положил уголь в карман брюк, не прикоснувшись ни к одному листочку плюща. Чтобы приободриться, он снова вызвал в памяти благородный образ знаменитого картографа из Зеленого Лога в магистрате: вот Звентибольд удивленно раскрывает рот, вот Гортензия бросает на героя взгляд без всякой насмешки, вот звучат звон бокалов и аплодисменты…

Собравшись с силами, Бульрих вцепился обеими руками в лианы плюща, чуть раздвинул их и напряженно вгляделся в темноту. Сначала он увидел только глубокую черноту, но отчетливо ощутил прохладу, исходящую из полого дубового брюха. Он ожидал ощутить затхлый запах гниющей древесины, склизких грибочков и лишайников. Однако здесь пахло сухостью и чем-то странным – этот запах квендель попытался вспомнить, как только уловил его. Когда-то и где-то он его уже вдыхал. Пахло сладко, пряно и немного землисто, будто свежий мох, но не обычный, а какой-то странный.

– Гриб или трава? Может, табак из дальних стран?

Бульрих вспомнил, как в магистрате до его ноздрей иногда долетали ароматы табака неизвестных сортов, когда иноземец переступал порог и уютно устраивался у камина, с любопытством разглядывая завсегдатаев.

Он содрогнулся от одной безумной мысли, что в дубе еще недавно курило трубку какое-нибудь существо. Тем временем его глаза приспособились к темноте, и он разглядел округлую гладкость деревянных стен. Однако бледный свет, проникающий снаружи, не достигал конца тоннеля, где ствол разделялся на крупные ветви. Когда за спиной любопытного исследователя опустилась плотная завеса лиан, внутри дерева воцарился мрак. Бульрих, при всей своей смелости, не испытывал ни малейшего желания залезать в эту мрачную трубу, но ее вид все равно поразил его. Если бы старый дуб находился в Колокольчиковом лесу, сюда можно было бы поставить скамейки и столик, а позади устроить небольшой чуланчик с шерстяными одеялами и фонарями. Под одной из скамеек обязательно стояла бы пара кувшинов с можжевеловой настойкой – на случай, если кто-то попадет в сильную бурю и ему понадобится кров. Если подумать, настойка – отличный повод для создания такого убежища.

Бульрих решил завершить сегодняшнюю разведку беглым осмотром дуплистого дерева, пусть и не целиком, поскольку он не захватил с собой ни фонаря, ни факела. Но зажечь спичку он мог, а это позволило бы бросить взгляд-другой. Он пошарил в карманах и нашел деревяшки, хорошо сохранившиеся в табачном кисете. Чиркнув спичкой, он поднял горящую щепку над головой. Мерцающий свет заплясал по круглым стенам, показывая их безупречную гладкость. Бульрих вспомнил деревянные миски, которые Либвин Эгерлинг, плотник из Зеленого Лога, выдолбил для замешивания теста. Гортензия посадила в одну из этих искусно выполненных посудин фуксии, а мельник Уилфрид использовал остальные как кормушки для овец. Дубовое нутро перед глазами Бульриха действительно было выскоблено так же гладко, как чаши для теста.

Он опустил руку со спичкой и осветил дно. К его полному изумлению, оно было густо усыпано сосновыми иголками. В голове Бульриха мелькнуло: «Как аккуратно…» Ему не верилось, что порыв ветра может сдуть иголки прямо в дупло, да еще так ровненько. Здесь была только хвоя – ни веточек, ни листочков, ни чего другого, – коричневые, сухие, равномерно разбросанные иголочки. Этот ковер тянулся так далеко, как только можно было разглядеть в отблесках маленького пламени.

– Там должно быть… – Бульрих невольно сделал еще один шаг вперед. Занавес плюща колыхнулся за его спиной, пламя замерцало на сквозняке, вспыхнуло на прощание и угасло.

– Клянусь черными мухоморами! – в ужасе прошептал Бульрих.

Окутанный кромешной тьмой, квендель дрожащими руками нащупывал спички. Ему с трудом после нескольких неудачных попыток, которые продлевали его мучительную слепоту, удалось зажечь еще одну.

Слегка склонившись, он осветил ею то, что лежало впереди, и сделал пару нерешительных шагов, отчего послышался треск и хруст сухих иголок. Под ноги его попалось и несколько шишек.

– Гоблинский мох и дрожащие поганки, – растерянно пробормотал Бульрих. – Кто-то навел здесь порядок.

Осторожно приподняв огонек, он осветил глубину дупла. Рассыпанная хвоя терялась в темноте, как развернувшаяся ковровая дорожка. Бульрих с трудом верил своим глазам. Ни одно известное ему животное не разбрасывало так тщательно хвою, сухие веточки и стебельки, да еще на такое большое расстояние. Значит, в темноте все-таки притаился кто-то живой. Неизвестное существо, которое устилает дуплистые деревья ковром из иголок.

Бульрих встревожился: кто живет здесь в полной тайне? Но, пожалуй, хозяин этого места производил впечатление скорее благоразумного существа, чем опасного. Костей или чего похуже тут не было. Но что, если это просто следы квенделей? Неужели он нашел покинутое жилище Эстигена Трутовика? Или неизвестное убежище братьев из Звездчатки? Может, это последнее пристанище отважных предков Звентибольда перед тем, как они встретили свою судьбу?

Но что, если дело обстоит куда хуже и лес населяют не просто дикие животные, а злобные чужаки, о соседстве с которыми в Холмогорье ранее никто не догадывался? Надолго ли останется тайной мысль, что Сумрачный лес обитаем?

Рука Бульриха дрогнула, а вместе с ней дрогнуло и угасающее пламя. Он снова огляделся. И вдруг различил нечто, мерцающее во тьме, два влажно поблескивающих пятна, плывущих совсем рядом, а под ними – еще что-то, блеск, словно от зубов.

Увидев это, он замер еще прежде, чем все понял. Последний проблеск света мелькнул над созданием, не успевшим отпрянуть, скрыться от изумленного взгляда Бульриха, а потом призрачный образ вновь поглотила тьма.

Спичка догорела и обожгла пальцы Бульриха. Это испугало его, как и непроглядная чернота, в которой он внезапно оказался не один. Ужас объял его храброе сердце, и с громким криком квендель развернулся, вслепую пытаясь выбраться наружу. Страх настолько затуманил его чувства, что он растерялся и потерял выход. И вот он уже чувствует ледяное дыхание на своей шее, вот он слышит, как по его следам ступают чьи-то ноги, медленно и тихонько приближаясь по ковру из хвои…

Бульрих кинулся влево и больно ударился плечом о стену. Дико размахивая руками, он еле ухватился за лианы плюща. Раздался громкий шелест, но Бульрих не понял, откуда он доносится – спереди или сзади. Он из последних сил бросился наружу, срывая растения. Зеленый занавес сомкнулся за его спиной, но теперь между лианами зияла дыра.

Наконец, он вылез из согнутого, будто когти, корня и даже по воле благоволящей ему судьбы не свалился головой в крапиву. Вместо этого он угодил в куст остролиста, который сильно расцарапал ему лицо и руки, однако боли квендель не почувствовал. Кровь смешалась с потом и слезами, стекавшими по его щекам. Он присвистнул, заметив, какой шум произвел, продираясь сквозь заросли, и как сильно удлинились тени. Больше Бульрих не смотрел ни влево, ни вправо, ни тем более назад. Он бросился вперед и уже не искал преследователей и не слышал собственного тихого поскуливания между лихорадочными вдохами. Не раз он спотыкался, падал и почему-то оказывался на том же самом месте.