Он встал, видимо собираясь проверить, но тут из лавки донеслось:

– Есть!

С письмом в руке вошел Кохэй.

«Извините, что пишу с задержкой. Это Лунный Заяц. Вы ответили мне, а я целый месяц молчала, прошу меня извинить.

Пока я уговаривала себя сесть за письмо, начались сборы.

Но это, наверное, просто отговорка. На самом деле я просто не знала, что вам ответить.

Вы говорите, что он неправ, и я, прочитав это, немного удивилась. Уважительно подумала: надо же, есть люди, которые даже неизлечимо больному могут сказать все начистоту.

Просто спорт, просто Олимпиада… да, наверное, так оно и есть. Нет, наверняка именно так. Возможно, мы зря мучаем друг друга.

Но я не могу повторить ему ваши слова. Догадываюсь, как эту ситуацию видят другие, но мы оба понимаем, что значит полностью выкладываться на соревнованиях.

А вот про болезнь, конечно, надо сообщить и его, и моим родителям. Но не сейчас. Видите ли, его младшая сестра только что родила, это такая радость. Он хочет позволить родным еще немного почувствовать себя счастливыми. Я прекрасно его понимаю.

Я несколько раз звонила ему со сборов, рассказывала, как много сил вкладываю в тренировки. Он был очень рад это слышать. И мне не кажется, что он притворяется.

Неужели нет другого выхода, кроме как забыть про Олимпиаду? Бросить тренировки, сосредоточиться на уходе за любимым? Пойдет ли это ему на пользу?

Чем больше я думаю, тем больше колеблюсь.

Лунный Заяц».

Ацуе захотелось заорать во весь голос. Читая письмо, он чувствовал, как внутри нарастает раздражение.

– Да что она делает, кретинка! Говоришь ей – бросай, а она опять на свои сборы. А вдруг мужик умрет за это время?

– Она же не могла ему в лицо сказать, что пропустит поездку, – мягко произнес Кохэй.

– Главное, что в конце концов все будет зря. Нет, ну надо же: «чем больше думаю, тем больше колеблюсь». Ей же все объяснили, почему она не слушает?

– О любимом беспокоится, – объяснил Сёта. – Не хочет лишать его мечты.

– Он все равно ее лишится. Она все равно не попадет на Олимпиаду. Вот черт! Как же ей это объяснить? – Ацуя нервно задергал коленом.

– А что, если она получит травму? – спросил Кохэй. – Если она не сможет из-за этого участвовать, он тоже успокоится.

– Хм, неплохо! – согласился Ацуя.

– Не пойдет, – возразил Сёта. – Это все равно лишит его мечты. Она ведь потому и мучается, что не может решиться.

Ацуя сморщил лоб.

– Мечта, мечта… Достали уже этой мечтой. Что, кроме Олимпиады и помечтать не о чем?

Тут Сёта выпучил глаза, будто ему что-то пришло в голову.

– Точно! Надо заставить его понять, что кроме Олимпиады есть и другие вещи. Путь придумает себе другую мечту, кроме Игр. Ну, например…

Сёта задумался, а потом продолжил:

– Ребенка!

– Ребенка?

– Малыша! Пусть скажет ему, что беременна. Естественно, его ребенком. Тогда и от Олимпиады придется отказаться. А он сможет мечтать о том, чтобы его ребенок родился. Это поддержит его силы.

Ацуя обдумал эту идею и в следующее мгновение захлопал в ладоши.

– Сёта, ты гений! Так и сделаем! Это идеально! Сколько там ему осталось – около полугода? Он не узнает, даже если она соврет.

– Отлично! – Сёта уселся за стол, а Ацуя решил, что дело в шляпе.

Они не знали, когда обнаружилась болезнь мужчины, но по предыдущим письмам можно было заключить, что не так уж давно. Если до того они жили обычной жизнью, наверняка и сексом занимались. И даже если предохранялись, это можно как-нибудь объяснить.

Однако, когда они положили в ящик для молока ответ и сразу после этого вынули письмо из щели для писем, оно гласило:

«Я прочитала ваше письмо с удивлением и восхищением. Такая идея мне в голову не приходила. Действительно, прекрасная мысль – подарить любимому другую мечту, кроме Олимпиады. Узнав, что я беременна, вряд ли он предпочтет ребенку участие в Играх и наверняка захочет, чтобы я родила здорового малыша.

Но есть проблемы. Одна из них – срок беременности. В последний раз у нас был секс больше трех месяцев назад. Не будет ли странно, что я только что обнаружила беременность? Он наверняка удивится, и понадобится подтверждение. Что тогда делать?

Кроме того, он наверняка расскажет своим родителям, а там и мои узнают. Потом новость разойдется по родственникам, знакомым. Им же я не смогу признаться, что беременность – это неправда. Иначе придется объяснять, зачем я соврала.

Я не умею притворяться. И врать тоже не умею. Не уверена, что смогу играть эту роль, когда все вокруг поднимут шум по поводу моей беременности. Живот не появится, придется думать о каком-то прикрытии – вряд ли я отважусь на такое.

Есть и другая важная проблема. Болезнь может войти в стадию ремиссии, и не исключено, что предполагаемый день родов наступит при его жизни. Если этот день придет, а ребенок не родится, он поймет, что я соврала. У меня сердце разрывается, когда я представляю себе, как он будет разочарован.

Идея прекрасная, но по изложенным причинам реализовать ее невозможно.

Спасибо вам за множество разных советов, я очень, очень вам благодарна. И все же решение я должна найти сама. На это письмо можете не отвечать. Простите за все причиненные вам хлопоты.

Лунный Заяц».

– Да что же это такое?! – Ацуя отшвырнул письмо и встал. – Спрашивала, спрашивала – и на тебе, «можете не отвечать»?! Она вообще намерена слушать мнение других? Она ведь все предложения игнорирует!

– Ну, в чем-то она права. Сложно долго притворяться, – сказал Кохэй.

– Заткнись. У нее вот-вот любимый умрет, а она все решиться не может! В такое время люди на все способны! – Ацуя сел за кухонный стол.

– Сам напишешь ответ? Почерк будет другой, – предупредил Сёта.

– Ну и пусть, неважно. Не успокоюсь, пока мозги ей не вправлю.

– Ладно. Тогда диктуй, а я напишу, – Сёта сел напротив.

«Госпоже Лунный Заяц.

Вы что, дура? В смысле, точно дура.

Вам такую штуку придумали, почему не слушаете, что вам говорят?

Сколько еще раз говорить: бросайте эту свою Олимпиаду.

Сколько ни тренируйтесь, это бессмысленно.

Вы не сможете туда попасть. Оставьте эту мысль. Результата не будет.

И колебаться не стоит. Если у вас есть свободное время на раздумья, немедленно поезжайте к нему.

Если вы откажетесь от Олимпиады, он расстроится?

И из-за этого его состояние ухудшится?

Что за ерунда! Подумаешь – на Олимпиаду она не поедет!

В мире идут войны. Есть страны, которым не до Игр. Дела Японии вас не касаются? Вы вот-вот это осознаете.

Впрочем, хватит. Делайте, как хотите. А потом раскаивайтесь.

Напоследок скажу еще раз: дура вы!

Лавка Намия».

6

Сёта зажег новую свечу. Глаза привыкли к полумраку – горело всего несколько свечей, но видно было все даже в самом дальнем углу.

– Письма-то нет, – тихонько сказал Кохэй. – Раньше она отвечала быстро. Наверное, больше не хочет писать.

– Да уж, наверное, не хочет, – сказал Сёта со вздохом. – Если тебя так смешают с грязью, ты либо свернешься в комочек, либо психанешь. В любом случае отвечать не захочется.

– Ты что, хочешь сказать, что я виноват? – Ацуя посмотрел на Сёту исподлобья.

– Вовсе нет. Я чувствую то же, что и ты, и согласен, что стоило ответить ей в таком духе. Я просто говорю, что раз уж ты написал то, что хотел, нечего удивляться, что ответа нет.

– Ну, тогда ладно. – Ацуя отвернулся.

– И все-таки интересно, как она там, – сказал Кохэй. – По-прежнему тренируется? А может, ее и в сборную взяли? А потом Япония взяла – и решила бойкотировать Олимпиаду, к которой она так стремилась. Представляю, какой для нее был удар.

– Если так, сама виновата. Надо было слушать нас, – отрезал Ацуя.

– Интересно, что с ее парнем. Сколько он прожил? Дожил ли до того дня, как объявили бойкот? – сказал Сёта, и Ацуя замолчал.

Воцарилась неловкая тишина.

– Слушай, а сколько нам тут еще сидеть? – вдруг спросил Кохэй. – Мы же закрыли дверь черного хода. Если ее не открыть, у нас время так и будет стоять на одном месте.

– А если открыть, исчезнет связь с прошлым. Даже если она отправит письмо, оно до нас не дойдет. – Сёта посмотрел на Ацую. – Что будем делать?

Ацуя прикусил губу и захрустел суставами пальцев. Щелкнув всеми по очереди на левой руке, он посмотрел на Кохэя.

– Кохэй, открой дверь.

– Думаешь? – спросил Сёта.

– Да плевать. Забыли уже про Зайчиху. Это к нам не относится. Кохэй, давай.

Кохэй кивнул и встал с места, и вдруг снаружи раздался стук.

Все трое замерли. Переглянувшись, они одновременно посмотрели на парадную дверь.

Ацуя медленно встал и пошел в лавку. Сёта и Кохэй двинулись за ним.

Снова раздался стук. Кто-то стучал в рольставни – словно хотел проверить, что делается внутри. Ацуя остановился и затаил дыхание.

Наконец в щель для писем упал конверт.

«Господин Намия, вы все еще живете тут? Если нет, и если это письмо получил кто-то другой, прошу, если не сложно, сжечь его, не читая. Ничего важного в нем нет, и вам оно ничего не даст.

С этого места адресовано господину Намия.

Простите, что долго не писала. Помните ли вы меня? Я Лунный Заяц, мы с вами несколько раз в конце прошлого года обменялись письмами. Как вы поживаете, здоровы ли?

Спасибо вам за все. Никогда не забуду ваши сердечные советы. Каждый ваш ответ запечатлелся в моем сердце.

Хочу сообщить вам о двух вещах.

Первое, вы, конечно, и сами знаете: официально объявили о том, что Япония решила бойкотировать Олимпийские игры. Конечно, до какой-то степени мы ожидали, что так и будет, но когда это решение было действительно принято, оно оказалось большим ударом. Пусть мне бы и не удалось туда поехать, сердце сжимается, стоит лишь подумать о тех моих товарищах, кого отобрали в сборную.

Политика и спорт… Вроде бы совершенно не связанные между собой вещи, но когда дело доходит до отношений между государствами, одно может повлиять на другое.

Второе мое сообщение – о моем любимом.

Он изо всех сил боролся с болезнью, но 15 февраля этого года встретил свой последний день на больничном ложе. Я случайно оказалась свободна и смогла приехать. Сжимая его руку в своей, я проводила его в последний путь.

Последние его слова, обращенные ко мне, были: “Спасибо за мечту”.

Думаю, он до последнего надеялся, что я попаду на Олимпиаду. Мечта давала ему волю к жизни.

Поэтому, попрощавшись с ним, я тут же возобновила тренировки. До отборочных соревнований оставалось совсем мало времени, но я решила отдать все силы ради последнего шанса – это станет моей поминальной молитвой о любимом.

К сожалению, отбор я не прошла. Сил не хватило. Но я не раскаиваюсь, потому что сделала все возможное.

И раз уж так вышло, что не только я, но и никто не попал на Олимпиаду, я тем более не считаю, что неправильно провела этот год.

И я уверена в этом благодаря вам.

Должна признаться: впервые попросив у вас совета, я уже склонялась к тому, чтобы отказаться от Олимпиады. В первую очередь, конечно, для того, чтобы до конца быть рядом с любимым, но не только.

В тот момент я почувствовала, что в спорте уперлась в стену.