Да, жили они уже не первый год вместе, в одной квартире, но дальше «жили» дело не зашло, потому что Лийга практически сразу дала понять – и не зайдет. Поэтому общение было исключительно дружеское, максимум, что дозволялось, это обнять, погладить по голове, или похлопать по плечу, но не более. Почему? Лийга, кажется, собиралась и дальше хранить верность своей ушедшей в небытие семье, а Ит и Скрипач не возражали, для них тема верности родным, возвращение к которым стало невозможным, тоже оказалась важной, причем важной настолько, что о предполагаемой измене не шло даже речи. Такая ситуация всех устраивала, и никого не тяготила. Правда, однажды Ари всё-таки отважился, и спросил.

– У вас с ней что-то есть?

– Нет, – ответил Ит. – У нас с ней ничего нет.

– Почему? – удивился тогда Ари.

– Ни ей, ни нам это не нужно, – пожал плечами Ит.

– Глупо, – покачал головой Ари. – Молодая, красивая девушка, да и вы после геронто. Для чего это всё?

– Что – это всё? – спросил в ответ Ит. – У неё была семья, её семья. У нас тоже была семья, надеюсь, есть и сейчас.

– И вы этой семье никогда не изменяли, – хмыкнул Ари. – Как же. Так я и поверил.

– Почему? Было, – тут же ответил Ит. – Дважды. Один раз по своей воле, один раз – не по своей. Ощущения после этого не очень, честно говоря. Поэтому мы решили подобного больше не делать.

– Неужели не хочется повторить? – ехидно спросил Ари.

– Слушай, не знаю, рассказывал тебе Ри что-то про нас, или нет, но, поверь, у нас и внутри семьи эти вещи случались очень нечасто, – ответил Ит. – Знаешь, почему? Некогда. Работы много. Было. И, кстати, есть. И, между прочим, это намёк.

– Отвяжись, – поморщился Ари. – Нет, он не рассказывал. Да я и не спрашивал. Работа… ничего, не переживай, я что-нибудь придумаю.

– Ну-ну, – Ит покачал головой. – Придумывай поскорее, а то у нас уже руки отваливаются, по десять часов каждый день впахивать, чтобы обеспечивать всех.

– Не переводи тему, – усмехнулся Ари. – В жизни не поверю, что вы, глядя на неё, ничего не…

– Да. Мы «ничего не», – ответил Ит. – К тому же, если ты помнишь, она – потенциально наш учитель. О каких «ничего не» можно в данном случае в принципе говорить?

Ари задумался. Покачал головой.

– Сигнатура изменилась, – сказал он. – Обстоятельства тоже. Вы изменились, да и я, следует признать очевидное. Стоит ли мыслить категориями старой сигнатуры, когда мы находимся в новой?

– Кстати, а сам ты, между прочим… как бы сказать… – начал Ит, но Ариан его перебил:

– Не с кем, – ответил он. – Пока не с кем. Но, поверь, если будет, я не стану играть в монаха, как это делаете вы. Глупо, повторю. Это просто глупо. Не использовать такую возможность, пока мы все…

– Мы все – что? – нахмурился Ит.

– Как минимум, живы, – Ари вздохнул.

– Неужели у тебя на Тингле никого не было? – не выдержал Ит.

– А вот это не твоё дело, – в голосе Ари вдруг послышались нотки, от которых Иту стало не по себе – потому что сейчас с ним говорил уже не молодой Ари, а старик, Бард, которого вернул на этот свет Ри, и который, кажется, очень долго ждал – момента. – Про Тингл тут говорю только я, запомни. Говорю то, что сочту нужным, и когда сочту нужным. Всё, разговор окончен. Я тебя услышал.

– Я тебя тоже, – ответил Ит.

***

Место им досталось замечательное – в уголке, возле окна, стоял диванчик, кресло, и круглый стоик, в самый раз на троих. Скрипач сходил к бару, заказал пиво и картошки на закуску, чисто символически, потому что все они уже поужинали, и есть не хотелось. Народу в баре было немного, это и понятно – день будний, завтра всем на работу, какие уж тут развлечения. Поэтому и картошку, и пиво принесли быстро, и вскоре они остались втроем. Они, столик, пиво, картошка, и туманная весна за окном.

– Слушайте, я вот всё никак не могу понять, покинули мы сигнатуру, или нет, – сказала Лийга. – Шестой год пошел, а ничего не происходит. Вообще ничего. С одной стороны, вроде бы мы не могли этого сделать, от Стрелка сбежать невозможно, но с другой – что-то же должно происходить, верно?

– Почему ты так решила? – спросил Ит.

– Потому что мы находимся в активной фазе процесса, – объяснила Лийга. – Я же говорила, давно ещё. У системы есть периоды активности и периоды ожидания. Берта, кстати, в записях говорит о том же. Даже если брать сейчас только Архэ, и рассматривать исключительно их, причем в старой модели, можно увидеть четкие границы периодов. Воссоздание – активный период. Далее следует долгий, почти двадцать лет, период ожидания, разве не так? Они просто живут, учатся, работают, влюбляются, и всё такое. Дальше – снова активный период, вход в стадию инициации. И всё, снова ожидание, потому что инициация идет тоже почти двадцать лет. Это сложно себе представить, по крайней мере, мне, но это было. Что потом? Следующая фаза, переход в Контроль, и этот период тоже активен, и ещё как! Четверть века учебы, и окончательное формирование Архэ, как элемента структуры. Но что происходит после этого? Да ни-че-го, за исключением редких всплесков, типа встречи с Арианом, смерти учителей, и разлада со Встречающими. Всё, система работает, ровно, в спокойном периоде, до самого последнего момента. Потому что окончательным активным периодом становится передача материалов для воссоздания, а затем – смерть. И вот теперь я смотрю на то, что у нас получается по факту, и не понимаю – что мы видим, и в чем мы принимаем участие.

– Мы тоже не понимаем, – кивнул Скрипач. Поднял кружку, посмотрел через неё на свет. – Ну, давайте за платье, – предложил он. – Дорогое, как чугунный мост, но тебе, Лий, очень идет, и на скиб слегка действительно похоже. Поздравляю с покупкой, в общем.

– Спасибо, – Лийга улыбнулась. – Если честно, никак не привыкну ходить без маски, – призналась она. – Рука сама тянется к капюшону, а там ничего нет.

– Ну, тут так принято, – пожал плечами Скрипач. – К тому же тебе незачем прятать лицо, ты очень красивая.

– Не подлизывайся, – строго сказала Лийга.

– Я констатирую очевидный факт…

– Рыжий, отстань, – приказал Ит. – Вообще, ты права на самом деле. Что-то должно происходить, верно. Но у нас всё наизнанку в результате. Инициация, как таковая, была более чем странная, и мне кажется, что она получилась неполной, не просто так эти трое говорили тогда про память, которую требуется стереть. Испытания, которые происходили – мы вообще ничего не помним, кроме последнего года. И вспомнить никак не можем, видимо, блокировка серьезная, здесь её не снять. Сейчас, теоретически, должно быть ученичество, но снова всё разваливается, потому что мы не учимся, а ты не учишь. Ари эта учеба вообще не нужна, он и так всё умеет.

– Или говорит, что не нужна, и что умеет, – заметила Лийга. – Знаете, я ему не верю. Бард, который добровольно бросил гитару на шкаф на четыре с лишним года? Серьезно? Вы ведь не хуже меня знаете, как они живут, как чувствуют, и как видят мир вокруг себя. И чтобы вот так? Ни эмпатии, ни чувств, ни сострадания, ни музыки, только недовольство и поездки в какие-то странные места. Мне не нравится…

– Он тебе не нравится, – констатировал Скрипач.

– Нет, это не совсем верно. Мне не нравится то, что он делает. И не делает, – ответила Лийга серьезно. – Точнее, мне не нравится, что он вообще ничего не делает. Я бы его поставила месить глину, если бы мы были дома. Ну, у меня дома, конечно. Месить глину – это хороший способ выбить из головы любую дурь. Один день на глиняной яме, и…

– Добрая ты какая, и хорошая, – снова польстил Скрипач. – Вот только мне почему-то кажется, что ты бы его в этой яме с глиной прикопала бы. Запросто. И сделала вид, что никого тут и не было никогда. Ага?

– Нет, не ага, – покачала головой Лийга. – Совсем даже не ага. Ит, ты что-то хотел сказать?

– Хотел, – вздохнул Ит. – Но раз такая важная тема, про глину, могу и помолчать.

– Ну, начинается, – закатил глаза Скрипач. – Давай, говори уже.

– Мне кажется, что у него всё ещё идет адаптация, в том числе и к геронто, – сказал Ит. – Рыжий, вот ты доктор, да? И я тоже доктор. И вот скажи ты мне, что в данном случае, кроме стандартной схемы, мы для него тут можем сделать, чтобы снять последствия гормонального шторма? Да, у нас его не было, можешь не открывать рот, я сам скажу. Не было – потому что мы даже не знаем, когда именно производились все эти геронто, и не были ли они, случайно, разделены ещё и гиберами. А вот он проходил геронто непосредственно перед отправкой, и я допускаю, что мы сейчас имеем последствия шторма – вот в таком виде. Он мужчина, человек. У них весьма специфически этот процесс проходит, ты же знаешь.

– Пять лет, – напомнил Скрипач. – Не слишком?

– Он ещё и Бард, – пожал плечами Ит. – Может быть, для него и не слишком. Не подумайте только, что я его защищаю, я просто пытаюсь понять, что может служить причиной для того, что происходит.

– Или ты пытаешься разглядеть в нём молодого Ри, – подсказал Скрипач. – Того, которого ты знал, пока он не съехал по фазе. Только разреши тебе напомнить, что именно Ариан придумал Ри таким, каким мы его знаем, и что на самом деле ему отнюдь не двадцать пять, а много больше.

– Сдаюсь, – Ит поднял руки. – Ну чего, закажем ещё пива?

– Давайте, – тут же оживилась Лийга. – Просто так я это фермент принимала, что ли? Пиво, кстати, вкусное. Манговое я уже пила, теперь попробую то, которое с грушей.

– Которое с грушей – это сидр, – заметил Скрипач.

– Хорошо, пусть будет сидр. Но с грушей, обязательно, – заявила Лийга. – И почему я так мало знаю о том, чего тут растет? Я же занималась ботаникой дома. Надо здесь тоже заняться, пожалуй. Вы не против?

– Только за, – ответил Скрипач. – Будешь здесь тоже липстэг варить.

– Здесь не из чего, – покачала головой Лийга. – А жаль. Но ничего, здесь я тоже что-нибудь этакое придумаю. Вот, например, специи…

Следующие полчаса они обсуждали приправы, которые Лийга скупала где придется в больших количествах, и комбинировала, когда готовила, потом переключились на платье, потом заказали ещё пива, а потом обнаружили, что уже почти полночь, и что паб через полчаса закроется. Домой идти не очень хотелось, поэтому Ит предложил прогуляться, благо, что вставать завтра с самого раннего утра не было необходимости – у них был по графику выходной. Конечно, на улице сыро и прохладно, но погулять полчасика перед сном вполне можно.

***

– И всё-таки я не понимаю, – говорила Лийга, когда они шли по набережной вдоль тихой спокойной ночной реки. – Взять того же Метатрона. Я уже говорила, что у нас была легенда о Сэфес-предтече, или, если угодно, о Первом Контроле. Ит, ты показывал символику, которая есть в Сонме, помнишь? Метатрон, который держит в руках Куб. Ну, Куб Метатрона. Который, по сути, является ничем иным, как сиуром, объединяет время, пространство, и человека. Человек, в данном случае, это любая разумная жизнь, которая может создавать эгрегор мира, в котором живет. Разве нет? То есть легенда, которая существует в Сонме – у вас, и в Зеркалах – у нас, является прямым указанием на…

– На Контроль, как таковой? Ты думаешь, что именно поэтому они себя назвали Метатроном, и стали творить то, что творили? – спросил Ит. – Рифат, доброй ему дороги, был совершенно прав, когда сказал, что всё, вероятно, было задумано иначе. И те трое явно не тянули на всезнающее и всемогущее существо с Кубом в руках. Да, там явно не всё так просто, как хотелось бы, да, с этим нужно как-то разобраться, но сейчас – это невозможно.

– Тебя догнало пиво, кажется, – Лийга рассердилась. – Я говорила о другом. В частности о том, что Контроль не появился из ниоткуда, что у него был родоначальник. Или, если угодно, родоначальники. И этот самый Метатрон запросто может оказаться одним из них.

– Лийга, не усложняй ещё больше, а? – жалобно попросил Скрипач. – У меня голова разболелась.