– Он был бы рад тебя увидеть. Как, впрочем, все наши братья и сестры. – Шархи обвел взглядом ее покои. – Тебе не скучно жить в обители? Если тебе невыносима жизнь в доме отца, ты могла бы путешествовать…

– Прикуси язык, мерзкий выродок! – Она все-таки перешла на крик. – Может, отец и благоволит твоей дерзости, но я ее терпеть не намерена!

Шархи примирительно поднял руки.

– Как знаешь, достопочтенная старшая сестра.

– Ты понимаешь, сколько неприятностей доставляешь семье? Среди высокородных ходят слухи, будто отец хочет сделать тебя новым властителем. Ты знаешь, чем это может закончиться?! Другие семьи отвернутся от нас!

– Достопочтенная старшая сестра, – усмехнулся Шархи, – впервые ты согласилась побеседовать со мной. Обычно захлопывала дверь, как только видела мое лицо. Кто знает, быть может, скоро мы вместе будем пить чай и говорить о будущем Аккоро…

– Безродная собака!

Сатеша замахнулась, собираясь отвесить наглецу заслуженную пощечину, но ее внимание отвлек крик.

– Госпожа! Госпожа! – Молоденький раскрасневшийся слуга влетел в ее покои, не задумываясь о приличиях. – Госпожа! Там! Там!

Интерес, приправленный волнением, немного остудил гнев Сатеши.

Мальчишка какое-то время махал руками и что-то невнятно бормотал.

– Успокойся и скажи, что случилось! – рявкнула Сатеша.

– Достопочтенный господин! Он… он пришел в крыло для слуг!

Сатеша нахмурилась.

– Зачем?

– Он… он… – запинался слуга, – искал хранителя благочестия. Я… Я… мы… мы показали путь, как и просил господин… И… я… я же не знал, госпожа! Я понятия не имел! Молодой господин просто выхватил хлыст и… и… и я к вам прибежал. Сразу к вам!

Больше Сатеша его не слушала. Не заботясь, что облачена в ночное платье, она оттолкнула с дороги Шархи и понеслась по галерее. Сердце вырывалось из груди, когда она думала о том, что могло произойти и какие последствия грядут.

Комната хранителя располагалась на первом этаже дворца в крыле, отведенном для слуг. Сам хранитель благочестия Малого дворца был мужчиной средних лет, происходившим из касты мудрых. Всегда хмурый и неулыбчивый человек, он неуловимой тенью скользил по дворцу и подмечал все, что противоречило заветам Пути. В его власти было наказывать за проступки, но Сатеша ни разу не замечала, чтобы он переходил рамки дозволенного или злоупотреблял своим правом. До некоторой степени хранитель ей нравился – беседы с ним нередко увлекали.

Картина, открывшаяся Сатеше, лишила ее дара речи. Энки стоял в комнате хранителя и, сжимая в руке хлыст для наказаний, осыпал ударами скрючившегося на полу мужчину.

– Достопочтенный господин… – пересохшими губами прошептала Сатеша. – Что вы творите?

– Не мешай, Сатеша. – Энки вздернул голову. Он злился, да, но гнев не помутил его разум. Он знал, что делает. – Лучше спроси его! Спроси, что он натворил!

На спину хранителя обрушился еще один удар. Одежда разорвалась – кусочки атласа понуро свисали, касаясь каменного пола. Хранитель нравственности и благочестия что-то промычал через плотно сжатые губы.

– Достопочтенный господин…

– И он не признает свою вину!

Еще один удар.

– Он лишил девочку зрения!

Удар.

– И думает, что может уйти безнаказанным…

Хранитель приподнял голову – на щеке его алел след от хлыста. Должно быть, он выдержал несколько болезненных ударов, прежде чем склонился и сжался на полу.

– Я… следовал Пути… – прохрипел хранитель. – Правда на моей стороне. Великие Ашу на моей стороне.

– Ах вот как?

Новый удар вырвал из хранителя крик.

– Выходит, это Великие Спящие благословили тебя на ослепление ребенка?!

– Она… она видела поклон жреца… я… я… делал все как…

Свист хлыста – и продолжения фразы не последовало.

Сатеша кусала губы, не зная, что предпринять. Она не имела права вмешиваться и останавливать руку Энки. Но если это не прекратить… Краем глаза Сатеша заметила Шархи – выродок последовал за ней и теперь с интересом наблюдал за представлением. И… Неужели она увидела в его взгляде одобрение?

– Достопочтенный господин! – Сатеша встала между Энки и хранителем. – Прошу вас, остановитесь!

– Он виновен, Сатеша! Прикрывается Путем, как щитом!

– Но вам ли это решать, достопочтенный господин? Прошу вас! То, что вы делаете… недопустимо. Будут последствия…

– Последствия?! Скажи это девочке, которая больше никогда не сможет увидеть лицо матери!

Сатешу не беспокоила ни безымянная девочка, ни ее будущее, а вот то, что мог навлечь на себя Энки, заставляло ее сжаться от страха.

Наконец хранитель пронзительно закричал – и рука Энки дрогнула.

– Не думай, что я забуду о случившемся, – сказал он, отбрасывая хлыст.

Сатеша вздохнула.

– Достопочтенный господин…

– Что будет с девочкой? Где ее родители?

– Она… Мы ее пристроим куда-нибудь. Если о наказании узнают, на семью девочки ляжет позор. Родителям проще… расстаться с ней.

Энки выругался сквозь зубы и вышел из комнаты хранителя. Шархи, к большому беспокойству Сатеши, последовал за ним. Высокородная недовольно поджала губы. Пока выродок рабыни находится во дворце, за ним нужно присматривать. Но оставалось еще одно важное дело, требовавшее ее внимания.

– С вами все в порядке, хранитель?

Она снизошла до того, чтобы помочь мужчине подняться. Тот, пошатываясь, растерянно пытался поправить пришедшую в негодность одежду. Он не злился. По правде говоря, Сатеша ни разу не замечала, чтобы хранитель гневался. И даже сейчас, после порки, он выглядел потрясенным и расстроенным, но ярость не затуманивала его взор.

– Кровь… Он пролил кровь…

Хранитель провел пальцами по порезу, оставшемуся после кнута.

Сатеша поморщилась и перевела взгляд на стены, украшенные белоснежной узорной резьбой. Комната хранителя была простенькой, почти аскетичной, но не лишенной вкуса. Взгляд притягивал роскошный черный гобелен, с которого на присутствующих смотрели Великие Спящие, вышитые золотыми нитями.

– Я не в обиде, госпожа, вы же знаете, – качал головой хранитель, – но достопочтенный господин преступил закон Пути.

– Верно. Доложить о произошедшем вершителю – ваш долг.

– Вы понимаете, – прошептал мужчина, шмыгнув носом. На его глазах выступили слезы благодарности. – Вы благочестивая женщина, моя госпожа. Я знал, что вы поймете.

Улыбка Сатеши была искренней – высокородная и правда понимала хранителя. Пути вели их разными дорогами, но оба шли по своей тропе без капли сомнений. Она полагала, что хранитель замрет от потрясения, когда она успокаивающе дотронется до его руки. Все так и произошло: мужчина просто окаменел от шока – впервые к нему прикоснулась высокородная! – и не заметил крошечную иголку, проколовшую кожу.

Хранитель не дойдет до вершителя. Яд остановит его сердце через пару минут – и никто не засвидетельствует преступление. Разве что молоденький слуга… Нужно закрыть рот и ему. А Шархи… Она найдет способ призвать его к молчанию.

– Приятного вам вечера, хранитель.

– Да ниспошлют Великие вам приятные сны, моя госпожа.

Энки не мог забыть ее глаза – ослепшие, пустые. За что такие мучения? Просто потому, что девочка увидела, как он кланяется статуям. Да, Путь гласил, что лишь Великим и родителям позволено видеть полный поклон жреца, и девочка случайно нарушила закон. Но сопоставимо ли было наказание с ее провинностью?..

Энки влетел в комнату хранителя полным решимости покарать преступника, но нападать на беззащитного человека казалось низостью. Лучше бы хранитель сопротивлялся.

Энки пнул стопку книг – и листы желтоватого пергамента разлетелись по каменному полу.

Он почти не заметил боли, тут же вспыхнувшей в ушибленном пальце, – буря, бушующая в нем, поглотила ее.

Наказывая хранителя, Энки и не хотел останавливаться. Его разум будто погрузился в полыхающее облако, которое разбудило в нем нечто, вырвавшееся на свободу. Каждый удар был заслужен – в тот момент Энки нисколько не сомневался в своем праве вершить суд.

Но облако развеялось, и пришла растерянность.

Несколько раз Энки подумывал вернуться в комнату хранителя, правда, не знал зачем: то ли продолжить наказание, то ли принести заживляющую мазь.

В смятении Энки оглядел собственные покои. Знакомые стены, расписанные витиеватыми узорами, давили, не позволяли сделать вдох. На полу валялось то, что осталось от хрустальных статуэток. Каждая из них стоила гору золота – слуги шептались об этом, но сам Энки едва ли задумывался о цене. Не задумался он и о суровом наказании, которое может постигнуть девочку.

Энки чувствовал себя дураком. Если бы он сразу пошел к хранителю и заступился… Если бы вовремя остановил… А смог бы? И что сказала бы семья, узнай, что Энки лезет в дела хранителя благочестия? Он так долго старался доказать отцу и матери, что достоин служить семье!

Энки застыл посреди гостиной, и вся энергия разом его покинула. Небо за окном светлело – близился рассвет.

– Я не побеспокою, друг мой? – В арочном проходе появилась высокая фигура Шархи. – Значит, ваш хранитель ослепил девочку?

– Она случайно забежала в храм и увидела мой поклон.

Шархи не выглядел удивленным.

– Я знаю семью мудрых, которая примет ее.

– Просто так примет? Она замарала себя наказанием.

– О, мой друг, поверь, это не станет препятствием. У них нет детей, и любое усиление семьи в их же интересах. И потом… Видишь ли, это семья западного народа. Ашу'амир нет дела до наших наказаний. В семье мудрых она не будет знать нужды.

– Но разве мы можем… решать судьбу ребенка? – спросил Энки. – Мы не вправе. Родная семья девочки…

– Отказалась от нее, – закончил фразу Шархи. – Могу поспорить, что они поспешили вычеркнуть ее имя из родовых книг.

– Они могут передумать…

Шархи невесело усмехнулся, ничего не ответив.

– Пусть хотя бы останется в родном городе, среди своего народа…

– Никто из нашего народа ее не примет. Мой друг, девочку выкинули как клейменную дурным поветрием. – Шархи поднял с пола обломок розового хрусталя и с интересом осмотрел его. Указательный палец осторожно прошелся по острой кромке. – Семейство, о котором я сказал, недолго пробудет в городе. Если хотим передать им девочку – нужно спешить.

– Ты встретишься сначала с ее семьей? Может, у них есть план, о котором мы не знаем.

Уверенности в голосе Энки не было. Он не представлял, по каким заветам живут высокородные, – все его знания были поверхностными и приличествовали жрецу.

– Что ж, мне несложно наведаться к ним, хотя я и не самый желанный гость.

Шархи ушел, сжимая в руке осколок.

После его ухода Энки удалось до полудня забыться тревожным сном, но, поднимаясь с ложа, он не ощутил прилива сил. Вопросы метались в голове, подобно разъяренному рою, и жалили, стоило подпустить их слишком близко.

За праздничной ночью последовал день, наполненный размеренной леностью. Сонные служанки пытались скрыть зевки и терли глаза, мечтая оказаться в постели.

Энки же чувствовал себя так, словно и не просыпался. Омовение, утреннее подношение Великим, смена дневного облачения, лекции наставников о законах Пути, которые Энки знал наизусть с пяти лет, медитация – привычные заботы казались неуместными, неестественными. Даже тяжелая верхняя мантия из плотного бархата с вышитыми золотыми цаплями давила на плечи сильнее обычного.

Сидя в своем любимом уголке читального зала, окруженный древними картами и книгами, Энки впервые за долгое время не хотел двигаться. Тело отяжелело, а мысли ворочались в голове так медленно, словно впадали в спячку.