Доктор Торндайк. Красный отпечаток большого пальца (страница 7)

Страница 7

Как вы понимаете, этот рассказ меня очень рассердил, и я захотела сразу же поговорить с Рюбеном. Но Уолтер не разрешил мне: «Нет смысла устаивать сцены». Он сказал, что предупредил меня строго конфиденциально. Что мне оставалось делать? Я пыталась не обращать внимания на его слова и обращаться с Рюбеном, как раньше, но обнаружила, что это невозможно: слишком глубоко поражена моя женская гордость. Но в глубине души я понимала, что неправильно так о нем думать, не давая ему возможности оправдаться. И хотя это было очень не похоже на Рюбена в одних отношениях, в других похоже: он всегда очень презрительно отзывался о тех, кто женится ради денег. Я оказалась в затруднительном положении и до сих пор остаюсь в нем. Что, по-вашему, я должна была сделать?

При этом вопросе я в замешательстве потер подбородок. Можно не говорить, что мне очень не понравилось поведение Уолтера Хорнби и хотелось упрекнуть прекрасную спутницу: не стоило верить тайным наветам кузена Рюбена; но, очевидно, я не вправе судить об этом.

– Мне кажется, – произнес я после паузы, – что либо Рюбен говорил недостойно и лживо о вас, либо Уолтер его сознательно оклеветал.

– Да, – сказала она, – это верно, но какая альтернатива кажется вам более правдоподобной?

– Трудно сказать, – ответил я. – Есть такие грубияны и хамы, которые любят бахвалиться своими завоеваниями. Мы знаем таких людей и с первого взгляда их узнаем; но должен сказать, что Рюбен Хорнби не кажется мне таким человеком. Очевидно, что, если Уолтер слышал такие разговоры, он прежде всего должен был обсудить это с Рюбеном, а не приходить к вам с пересказом сплетен. Так я считаю, мисс Гибсон, но, конечно, могу ошибаться. Я понял, что эти молодые люди не неразлучные друзья.

– О, они друзья, но их интересы и взгляды на жизнь различаются. Рюбен, прекрасный работник в часы бизнеса, любит учиться, его можно назвать ученым, а Уолтер более практичен во всех делах, он очень предусмотрителен и проницателен. Он, несомненно, умен, как сказала миссис Хорнби.

– Например, он увлекается фотографией, – добавил я.

– Да, но не обычной любительской фотографией, его работы более технические и совершенные. Например, он сделал прекрасную серию микрофотографий металлосодержащих камней, которые распечатал фотохимическим способом, причем печатал он тоже сам.

– Понятно. Должно быть, он очень способный человек.

– Да, очень, – подтвердила она, – и очень старается занять видное положение, но боюсь, он слишком любит деньги, что совсем не приятная черта в характере молодого человека.

Я согласился с этим.

– Слишком сильное увлечение финансовыми делами, – пророчески продолжала мисс Гибсон, – способно направить молодого человека на неправильный путь… О, не нужно улыбаться. Я опасаюсь, что стремление разбогатеть приведет к тому, что он начнет пользоваться быстрыми и легкими путями приобретения денег. У него есть друг – мистер Хортон, дилер на фондовой бирже, который оперирует… кажется, он использует именно слово «оперирует», хотя на самом деле это биржевая игра, и я подозреваю, что Уолтер участвует в том, что мистер Хортон называет «легким риском».

– Такое поведение не кажется мне очень предусмотрительным, – ответил я с беспристрастной мудростью бедняка, который из-за отсутствия средств не испытывает искушений.

– Конечно, – согласилась она. – Но ведь игрок всегда думает, что выиграет… Хотя вам не должно казаться, что я считаю Уолтера игроком. Но вот мы и пришли. Спасибо, что проводили меня, и надеюсь, вы ближе познакомились с семьей Хорнби. Мы придем точно в восемь вечера.

Она с откровенной улыбкой протянула руку и поднялась по ступеням, ведущим к двери подъезда, и, когда я, перейдя улицу, оглянулся, она дружески кивнула мне и вошла в дом.

Глава 5. Тсамбограф

– Итак, вы забросили сеть в спокойные и приятные воды женского разговора, – заметил Торндайк, когда мы встретились за столом и я рассказал о своих дневных приключениях.

– Да, – ответил я, – и вот улов, очищенный и готовый к употреблению.

Я положил на стол две записные книжки, в которые записал все факты, что сумел извлечь из разговора с мисс Гибсон.

– Вы сделали запись сразу после возвращения, полагаю, – спросил Торндайк, – пока материал еще свеж?

– Я записывал, сидя на скамье в Кенсингтонском саду через пять минут после расставания с мисс Гибсон.

– Хорошо, – сказал Торндайк. – А теперь посмотрим, что вы собрали.

Он быстро просмотрел записи в двух книжках, возвращаясь несколько раз, и какое-то время стоял, погрузившись в размышления. Потом с довольным кивком положил записные книжки на стол.

– Таким образом, наша информация сводится к следующему, – сказал он, – Рюбен прилежный работник в часы бизнеса, а в свободное время изучает древнее и средневековое искусство; возможно, он болтун и хам или, с другой стороны, оклеветанный и оскорбленный человек.

Уолтер Хорнби, очевидно, подлец и, возможно, лжец; проницательный деловой человек, вероятно, порхающий вокруг финансовых свечей, что горят на Трогмортон-стрит[5]; опытный фотограф, разбирающийся в фотохимических процессах. Вы прекрасно поработали сегодня днем, Джервис. Интересно, понимаете ли вы соотношение установленных вами фактов?

– Кажется, я вижу соотношение некоторых из них, – ответил я. – По крайней мере, у меня сложилось свое мнение.

– В таком случае держите его при себе, mon ami, чтобы я не чувствовал, что должен излагать свое.

– Я бы очень удивился, Торндайк, если бы вы это сделали, – ответил я. – И я бы не хотел слушать. Я понимаю, что ваши мнения и теории – собственность вашего клиента и не предназначена для развлечения ваших друзей.

Торндайк лениво потрепал меня по спине; он казался довольным и сказал явно искренне:

– Я благодарен вам за такие слова, потому что чувствовал себя неловко: я слишком сдержан с вами, а ведь вы много знаете об этом деле. Но вы совершенно правы, и я рад, что нахожу вас таким понимающим и сочувствующим. Самое меньшее что я могу сделать в данных обстоятельствах – откупорить бутылку поммара и выпить за здоровье верного и полезного помощника. Ага! Слава богам! Вот и Полтон, как жрец, совершивший жертвоприношение и сопровождаемый ароматом жареного мяса. Думаю, это ромштекс, – добавил он принюхиваясь, – еда, достойная великого Шамаха[6] или голодного медика-юриста. Вы можете объяснить, Полтон, почему ваш ромштекс получается вкусней, чем у всех? Вы выращиваете специальную породу быков?

Лицо маленького человека в выражении удовольствия покрылось морщинами и стало похоже на наземный план Клапан Джанкинса[7].

– Возможно, это специальная обработка, сэр, – ответил Полтон. – Я перед приготовлением отбиваю мясо в ступке, не очень нарушая структуру тканей, а потом нагреваю в небольшой термической печи до 600 градусов и кладу стейк на треножник.

Торндайк откровенно рассмеялся.

– Еще и термическая печь, – сказал он. – Я не знал, что ее можно для этого использовать. Полтон, откройте бутылку поммара и приготовьте несколько пластинок восемь на десять в светонепроницаемой оболочке. Я ожидаю сегодня вечером двух дам с документом.

– Вы отведете их наверх, сэр? – встревоженно спросил Полтон.

– Думаю, придется, – ответил Торндайк.

– В таком случае я должен немного прибраться в лаборатории, – сказал Полтон, который, очевидно, понимал разницу между мужским и женским представлениями о порядке на работе.

– Значит, мисс Гибсон хотела узнать ваш личный взгляд на дело? – спросил Торндайк, когда мы несколько утолили голод.

– Да, – ответил я и воспроизвел наш разговор, насколько мог запомнить.

– Ваш ответ был очень сдержанным и дипломатичным, – заметил Торндайк, – и так и должно быть, потому что нам необходимо показывать только обратную сторону наших карт Скотланд-Ярду, а затем всему миру. Мы знаем, какая у них козырная карта, и можем соответственно строить нашу игру, пока не раскрывая всю свою колоду.

– Вы говорите о полиции как о нашем противнике; я заметил это с «Скотланд-Ярде» утром и удивился, видя, что она разделяют такую позицию. Но ведь задача полиции – найти настоящего преступника, а не навязать преступление конкретному лицу.

– Так может показаться, – ответил Торндайк, – но на практике совсем наоборот. Когда полиция произвела арест, она старается доказать, что арестовала преступника. Если человек невиновен, доказывать это должен он сам, а не полиция; это пагубная система, особенно учитывая, что полицейского офицера оценивают по количеству осужденных преступников, и у него есть стимул увеличивать количество осужденных. Поэтому он старается правдами и неправдами добиться осуждения, невзирая на истину и даже на собственное убеждение в невиновности человека. Потому возникает так много противоречий между юристами и научными консультантами: каждая сторона не может понять противоположную точку зрения. Но мы не должны продолжать болтать за столом: уже половина восьмого, а Полтон хочет еще прибраться здесь.

– Я вижу, вы не часто используете свой офис, – заметил я.

– Почти не использую, для меня он только хранилище документов и канцелярских принадлежностей. Разговоры в офисе бывают унылыми, а почти все мои дела связаны с адвокатами и другими юристами, так что мне не нужны формальности. Хорошо, Полтон, мы будем готовы через пять минут.

Колокол на Темпл начал бить восемь, когда я по просьбе Торндайка открыл окованную железом дубовую дверь и тут же услышал шаги на лестнице внизу. Я подождал на площадке посетительниц и провел их в комнату.

– Рада знакомству, – сказала миссис Хорнби, когда я произвел представление. – Я так много слышала о вас от Жюльет…

– Моя дорогая тетя, – возразила мисс Гибсон, уловив мой взгляд, полный комичной тревоги, – вы можете создать у доктора Торндайка ошибочное представление. Я просто рассказала, что вторглась к нему без предупреждения и встретила незаслуженно снисходительный и сочувственный прием.

– Ты не совсем так рассказывала, моя дорогая, – ответила миссис Хорнби, – но, наверно, это не имеет значения.

– Мы благодарны мисс Гибсон за благоприятный отзыв о нас, какой бы ни была форма его выражения, – сказал Торндайк, бросив взгляд на молодую леди, отчего та смущенно улыбнулась, – и мы вам очень обязаны за то, что вы идете на такие хлопоты, чтобы нам помочь.

– Никаких хлопот, только удовольствие, – ответила миссис Хорнби и продолжала говорить на эту тему, пока ее замечания, подобно расходящимся кругам, вызванным падением камня, не грозили распространиться в бесконечность. Во время этого извержения Торндайк придвинул стулья для дам и сосредоточил каменный взгляд на маленькой ручной сумочке, свисавшей с запястья миссис Хорнби.

– Тсамбограф у вас в сумочке? – в ответ на молчаливую мольбу прервала миссис Хорнби мисс Гибсон.

– Конечно, моя дорогая Жюльет, – ответила старшая леди. – Ты сама его туда положила. Какая ты странная девушка. Думаешь, я могла достать его и положить что-то другое? Конечно, ручные сумочки не очень безопасны, хотя скажу, что они безопасней карманов, особенно сейчас, когда модно нашивать карман на спину. Но я часто думала, как легко вору, карманнику или другому ужасному существу схватить и… Да ведь такое уже случалось. Я знакома с леди – миссис Моггридж, помнишь ее, Жюльет… нет, это была не миссис Моггридж, это было совсем другое дело, миссис… как глупо с моей стороны! Как же ее звали? Ты не можешь помочь мне, Жюльет? Ты должна помнить эту женщину, она часто бывала у Хоули-Джонсонсов, да, у Хоули-Джонсонсов или еще у кого-то; а может, это были…

– Не лучше ли дать мистеру Торндайку тсамбограф? – прервала ее мисс Гибсон.

– Конечно, Жюльет, дорогая. Зачем еще мы сюда пришли?

Со слегка обиженным выражением миссис Хорнби открыла сумочку и очень неторопливо принялась выкладывать ее содержимое на стол. Сюда входили носовой платочек с кружевами, кошелек, коробочка для визитных карточек, список предстоящих визитов, пакетик бумажных салфеток. Выложив последний предмет на стол, она остановилась и посмотрела на мисс Гибсон с выражением человека, сделавшего поразительное открытие.

– Я вспомнила, как зовут эту женщину, – с выражением сказала она. – Гадж, миссис Гадж, золовка…

[5] Трогмортон-стрит – улица, на которой расположена лондонская фондовая биржа.
[6] Шамах – шумеро-аккадский бог солнца.
[7] Клапан Джанкинс – крупнейший железнодорожный узел в южном Лондоне.