Персис встала на ноги и подошла к высокому констеблю. Он что-то держал в руке.

Это была круглая эмалированная брошь размером чуть больше дюйма, увенчанная красно-золотой короной. В центре было изображено нечто, напоминающее меч, лежащий поверх арбалета на фоне палящего солнца. По краю шли слова, написанные золотыми буквами, но повреждения не позволяли их разобрать. На ленте под кругом были еще два слова, на этот раз черного цвета, и их даже можно было прочесть: VERUM EXQUIRO.

Наконец, на обратной стороне Персис обнаружила еще одну надпись, бегущую по краю круга: Г. У. Миллер ЛТД, Бирм.

Брошь была тяжелая, очевидно, не из простого металла.

– Может, это не ее, – сказал Фернандес, заглядывая Персис через плечо.

– Кто еще мог обронить здесь такое?

Персис вгляделась в окружающую темноту. Ночь становилась все глубже.

– Как эта женщина вообще здесь оказалась?

– Может, пешком. Взяла такси до главной дороги, а дальше дошла сама.

Это было возможно.

– Почему здесь? – прошептала Персис самой себе.

– Что?

Она не стала к нему поворачиваться.

– Почему она решила покончить с жизнью именно здесь? Почему не броситься в море? Почему она пришла сюда?

На это у Фернандеса не было ответа. Персис разглядела в темноте пару светящихся глаз. Где-то залаяла собака, потом еще одна.

– Надо отвезти ее в морг.

Персис отправила одного из констеблей в участок за катафалком и снова вернулась к телу.

Фернандес опустился на корточки и потянулся к женщине.

– Что ты делаешь?

– Собираюсь ее обыскать.

Это первое, что она должна была сделать.

– Не трогай ее. Я сама, – резко сказала Персис, стараясь скрыть раздражение.

Фернандес уставился на нее. Персис почувствовала его злость, но он молча встал и отошел в сторону.

Осмотр не занял много времени.

– Ничего, – сказала Персис. – Ни бумажника, ни паспорта, ни предсмертной записки. – Вдруг ей в голову пришла мысль. – Как она могла попасть сюда без денег? Чем она тогда заплатила таксисту?

– Может, у нее было с собой ровно столько, сколько нужно. Или она не взяла сдачу. Там, куда она собиралась, деньги все равно ни к чему.

Персис бросила на Фернандеса недовольный взгляд, но его глаза были устремлены вниз, на тело.

– Так не одеваются, когда собираются покончить с собой, – сказала Персис. – Так скорее идут на свидание.

– А у тебя было много знакомых женщин, которые покончили с собой?

Персис покраснела и была рада тому, что в темноте этого не было видно. Она снова поднялась на ноги:

– Первым делом нам надо выяснить, кто она такая.

Она снова посмотрела на женщину. Такая красивая! Что могло заставить ее лишить себя жизни? Такой одинокий конец. Такой бессмысленный.

Персис не нравилось, что констебли так беспечно оставили тело.

После Раздела некоторые ее иллюзии пошатнулись. Долгие годы воплощением зла были англичане: ни один индиец не был способен на ту немыслимую жестокость, с которой вели себя европейцы. Но зверства, совершавшиеся во время религиозных стычек и бунтов, показали, что на самом деле для ее соотечественников человеческая жизнь стоила так же мало.

Кто она? Кем она была?

Бомбей. Город надежд. Но надежды разбивались, а город жил дальше, безразличный и равнодушный. Борьба за независимость уходила в прошлое, и Бомбей снова возвращался в «старые добрые времена». Процветали бары и клубы, киностудии один за другим штамповали фильмы, но кошмары, разрушившие страну, все еще бурлили под этим спасительным глянцем.

А иногда они вырывались наружу.

* * *

По дороге к Малабар-хаусу Персис чувствовала, что Фернандес хочет что-то сказать и сдерживается из последних сил. Напряжение становилось невыносимым.

Наконец он заговорил, не глядя на Персис:

– Ты сказала «нам».

– Что?

– «Первым делом нам надо выяснить, кто она такая».

– И что?

– Сет поручил это дело мне.

Персис сделала глубокий вдох:

– Под моим контролем.

– Расследование веду я, и приказы должен отдавать я.

– Это не главная часть расследования – отдавать приказы.

Злая тишина свернулась между ними в клубок, как нежеланный ребенок.

Остаток пути они провели в молчании. Персис высадила Фернандеса у Малабар-хауса и наблюдала за тем, как он резкими шагами направился к рикше на углу здания.

Вдруг ее взгляд упал на черный «студебеккер», припаркованный через дорогу. В водительском кресле сидел мужчина. Она не могла разглядеть черты его лица, но профиль… было в нем что-то… И тут она его узнала. Не может быть.

Персис вышла из джипа и пошла к машине, сердце в груди с каждым шагом стучало все громче. Но когда ей оставалось еще около дюжины ярдов, «студебеккер» вдруг резко сорвался с места и стремительно скрылся в потоке машин.

Персис растерянно застыла на месте, чувствуя, как пульсирует кровь. Это не мог быть он. Просто обман зрения.

Она глубоко вздохнула и, развернувшись, направилась обратно к своей машине.

6

Сэм сидел у окна, наигрывая что-то на «Стейнвее». На крышке пианино с болезненным выражением на морде лежал Акбар, раскормленный серый персидский кот. Персис приняла душ, переоделась в пижаму и вернулась в гостиную. Ее отец только что поднялся из книжного магазина.

– Ты опоздала, – сказал Сэм.

Персис подошла к отцу и поцеловала его в щеку:

– А ты неисправим. Странно, что тебе удалось выйти из агиария живым.

Сэм что-то буркнул в ответ и направил коляску к обеденному столу.

– Кришна! – заревел он.

Пузатый слуга испуганно вскочил с дивана, на котором только что мирно дремал, и, пошатываясь, побрел на кухню. Там он налил себе стакан воды из-под крана и начал греметь посудой.

Раздался звонок. Персис открыла дверь и сразу же задохнулась в объятиях тети Нусси и запахе духов «Шанель», забившем ей нос.

– Персис! Как я рада тебя видеть!

Тетя Нусси только что вернулась в Бомбей, проведя неделю с друзьями в Пондичерри. Персис вдруг обнаружила, что, вопреки здравому смыслу, она тоже по ней соскучилась.

Вообще Персис видела младшую сестру матери чаще, чем ей бы того хотелось: Нусси поставила себе целью приходить на ужин два, а то и три раза в неделю, хотя никто ее не приглашал. Кроме того, она взяла на себя обязанность устроить, как она это называла, «женские дела» своей единственной племянницы, не без оснований считая Сэма в этой области совершенно никчемным.

Персис ценила ее усилия, но последние несколько лет тетя довольно неуклюже пыталась свести ее со своим единственным сыном Дарием. Недавние события положили конец этим планам: Дарий решил, что Персис его оскорбила, и поспешил вернуться в Калькутту, где продолжил подниматься по служебной лестнице в известной компании. Нельзя сказать, что Дарий был некрасив или недостаточно умен, просто Персис ни о чем не думала так мало, как о замужестве.

Ей не хотелось расстраивать тетю, но скорее Сэм начал бы выступать в цирке, чем она вышла бы замуж за Дария.

Нусси ввалилась в квартиру, шурша целым ворохом бумажных пакетов.

– Подарки! – объявила она. – Сэм, как поживаешь?

Тот угрюмо посмотрел на нее и рыгнул.

– Как всегда неотразим.

Нусси залезла в один из пакетов и извлекла на свет комплект черного атласного кружевного белья.

– Персис, это тебе. Сорочка без застежек. В Париже это сейчас страшно модно, последний писк.

– И почему она, по-твоему, должна захотеть надеть на себя такое? – поинтересовался Сэм.

– Сейчас, может, и не захочет, но со временем… когда выйдет замуж.

– Она выйдет замуж, когда будет готова.

– А я разве предлагаю ей выходить замуж сегодня?

Сэм уже собирался разразиться очередной язвительной речью, но в этот момент Кришна сунул ему под нос тарелку с едой.

Это был дхансак – жаркое из ягненка с рисом. Персис ела быстро и молча, не обращая внимания на нескончаемую болтовню тети, которая принялась пересказывать свои южные приключения.

Сэм посмотрел на дочь из-под густых бровей:

– Ты что, опаздываешь на самолет? Не хочешь рассказать, как твой день?

Персис извинилась. В последнее время у них появилась привычка есть вместе каждый вечер и обсуждать новости у нее на службе. Сэм молча слушал ее рассказы, изредка давая свою оценку, обычно нелестную, болванам, с которыми, по его мнению, ей приходилось работать.

Персис кратко описала ход расследования, начавшегося с утра в Азиатском обществе. О безногой женщине на железной дороге она решила не упоминать.

– Я как-то встречался с Форрестер, – сказал Сэм. – Они с дружками думают, что их Общество – это оплот Англии, где можно остановить время и оставить все по-прежнему. Ха!

– Мне она показалась довольно милой.

– Ну и очень глупо, – пробормотал Сэм. – Ты знаешь, что в Общество сначала не принимали индийцев? Только потом до них дошло, что, если они хотят изучать Индию, все-таки придется общаться с местными.

Сэм изменил мнение об англичанах с началом движения за независимость. Все детство и юность он относился к ним с глубочайшим уважением, но когда стало ясно, что колонизаторы пойдут на все, лишь бы удержать власть, он, как миллионы его современников, встал под знамена Ганди. Персис в раннем возрасте заразилась его революционным пылом и позже, когда она была уже взрослой, тоже прошла через стадию протеста и бунта. Не в последнюю очередь из-за смерти матери.

Один из митингов, в котором участвовали Сэм и его беременная жена, закончился беспорядками. Спасаясь бегством, Сэм разбил машину, убил Саназ и потерял управление собственными ногами.

Он двадцать лет скрывал от дочери правду, позволяя ей верить, что в случившемся напрямую виноваты британцы. Когда же он наконец признался, на Персис это почти не произвело впечатления. Прошло слишком много времени. Призрак матери перестал являться к ней по желанию, как в юности. Саназ превратилась в воспоминание, которое неотступно преследовало ее отца, но для самой Персис было лишь мерцающей тенью на задворках сознания.

Персис рассказала о Библии, которую Джон Хили оставил в коробке, и о надписи на форзаце.

– Греческие слова означают «следуй за истиной». Я не могу разобраться с первой строчкой. Что значит имя? Что-то знакомое, но я никак не могу вспомнить откуда.

Сэм наморщил лоб. Оба уставились в пространство, пытаясь справиться с загадкой.

– Ах, это? – произнесла Нусси, не отрывая глаз от тарелки. – Это Шекспир.

Сэм недоверчиво на нее посмотрел:

– Хочешь сказать, ты знаешь, что это значит?

Нусси промокнула губы салфеткой:

– Не надо смотреть на меня сверху вниз. Удивительно, что ты этого не знаешь. Я думала, ты хозяин книжного магазина.

Сэм удивленно раскрыл глаза. Было видно, как Нусси наслаждается моментом. Персис тронула ее за руку:

– Расскажешь?

– Ну, это из «Ромео и Джульетты». – Нусси прочистила горло. – «Лишь это имя мне желает зла. Ты б был собой, не будучи Монтекки. Что есть Монтекки? Разве так зовут лицо и плечи, ноги, грудь и руки? Неужто больше нет других имен? Что значит имя? Роза пахнет розой, хоть розой назови ее, хоть нет»^[10]. – Она широко улыбнулась. – Я играла Джульетту в школьном спектакле.

Персис помнила эту цитату, но не очень отчетливо. Подростком она усердно читала Шекспира, но пьеса «Ромео и Джульетта» не входила в число ее любимых произведений.

Она вспомнила сюжет. Как это может ей пригодиться? Цитата описывала размышления Джульетты: если бы Ромео носил любое имя, кроме Монтекки, на пути их любви не стояло бы никаких преград.

Почему Хили написал эту строчку над двумя греческими словами? Akoloutheo Aletheia. Следуй за истиной. Должна быть какая-то связь…