– Да что жена, Елена Васильевна? Что жена? Вы же знаете, что мой отец сговорился с Дорогбужским и нас, юных отпрысков, свели вместе, как кобылицу с жеребцом. Ни любви, ни приятия – только политическая воля родительская… – далее последовал горький вздох, как будто Иван Фёдорович и в самом деле сожалел о своей участи. – А мои мысли только о вас, только о тех моментах, когда я был рядом с вами.

– Вы снова за старое?

– Я не могу иначе! – страстно вскричал Иван Фёдорович. – С той самой первой минуты, как вы прибыли из Литвы, как только коснулись своей ножкой нашей земли, как только взглянули на меня… С той минуты я понял, что всю свою жизнь я ждал только этого момента. И ради этого момента жил и существовал!

– Иван Фёдорович, вы можете хотя бы на одну минуту оставить ваше славословие?

– Да, конечно! Я весь превратился во внимание! – воздыхатель понял, что дальше попытка загрузить комплиментами царицу может привести к недовольству.

А недовольство царицы чревато ухудшением положения в обществе!

– Вы сегодня были на приёме и видели нечто такое, что не подобает царскому двору. Так вот, я не хочу, чтобы подобное могло твориться дальше, – проговорила негромко царица. – Не хочу дышать одним воздухом с особой, которая не может себя держать в руках и бросает вызов обществу своим существованием.

– Могу ли я предположить, что под особой вы понимаете некую несуразность из прошлого? Вы молчите, а молчание – знак согласия… Но вы и так не будете дышать с этой особой одним воздухом, – Иван Фёдорович изобразил непонимание. – Ведь она уедет вскоре, и неизвестно – вернётся ли обратно когда-нибудь…

Царица поджала губы. Этот фаворит слишком много себе позволял. Он прекрасно понимал, что Елена Васильевна имела в виду, но предпочёл сыграть в дурачка. Как будто перестраховывался… На всякий случай!

– Я не хочу, чтобы данная личность в дальнейшем могла заявиться во дворец. Слишком вызывающе она себя ведёт. И смотрела эта личность так, как будто примерялась к сиденью трона. Вы не поверите, но мне на миг показалось, что эта личность и в самом деле совершила убийство, даже сердце захолонуло…

– Мне тоже не понравилась выходка, – раздался голос князя Телепнёва-Оболенского. – Никому не позволено творить такие вещи и говорить такие слова! Пошутил! Ха! Да за такие шутки его выпороть следовало бы! Я сам едва не пальнул в него из оберега! Надо же, какие неподвластные уму вещи творятся в нашем царстве-государстве…

Князь при этом не сказал, что из его кошелька пропало несколько сотенных купюр. Говорить подобное означало допустить возможность кражи в царских покоях – в самом защищённом месте государства. Так что лучше было промолчать, как сделали все из тех, кто недосчитался той или иной суммы. Все предпочли смолчать, но не высказывать подозрение в отношении близко стоящего человека.

Царица немного помолчала, а потом произнесла:

– Отрадно слышать подобные слова. Всё моё окружение было возмущено подобным поступком. И все удивились, что наш царь смилостивился и даже предложил Ивану стать жильцом! Такого зверя пустить к добропорядочным дворянским детям! Да это же уму непостижимо!

Было названо имя, а это означало высочайшее доверие. Подобного доверия мог быть достоин только самый близкий человек. Один из тех, кто не предаст и не ударит в спину. Князь даже усмехнулся, польщённый такими речами:

– Вы правы, Ваше Величество, моя царица. Подобный зверь должен обитать среди себе подобных! Его нельзя допускать к дворянам, его место среди ведарей и монстров! Я сделаю всё возможное и невозможное, чтобы он не добрался до пункта назначения!

Столько пыла было в этих словах, что Елена Васильевна невольно улыбнулась. Всё-таки хорошо иметь в союзниках боярина, которому можно поручить не очень достойное дело и который сделает это чисто. У царей всегда много врагов. Порой такие возникают среди тех, кого нельзя трогать публично, тогда их «удаление с горизонта» происходит при помощи доверенных людей.

От несчастного случая никто не застрахован, но вряд ли кто заподозрит их царское величие, когда возомнивший о себе невесть что боярин вдруг задумает взбрыкнуть и нечаянно подавится рыбной костью. Или же упадёт с кровати во сне, да так неудачно, что ударится головой о стоящую прикроватную тумбочку и повредит себе шейные позвонки. Или того хуже – запнётся о ступеньку и сковырнётся с лестницы, по которой с детства пробегал чуть ли не с завязанными глазами…

Все эти случаи заставляли других излишне свободолюбивых бояр призадуматься о словах, сказанных в укор царской семье. А уж в том, что сказанные слова попадут в нужные уши – об этом тоже позаботились слуги короны. Шпионские сети накрыли дворец и окрестности подобно покрову снежной зимой – требовалось крайне тщательно подбирать слова в речи, чтобы не быть заподозренным в сговоре или заговоре.

– Хорошо, что мы с вами поняли друг друга, – царица позволила голосу прозвучать мягче. – Но я прошу вас сделать так, чтобы митрополит Даниил ни о чём не догадался.

– Митрополит? Хм, жаль выводить его из игры – можно было бы представить нашего неучтивого проходимца как несущего жидовствующую ересь. Уж митрополит до жути не любит подобных существ. Стремится сделать их ниже… На голову.

– Нет-нет, не стоит. Ведь могут возникнуть вопросы, а царь… он хоть прилюдно и кривится на сына, но что-то мне подсказывает, что это просто игра.

Она представила себе лицо князя Овчины: прямой нос, высокие скулы, глубокие чёрные глаза, тонкие губы, кривящиеся в иронической ухмылке. Представила и почувствовала, что сердце начало биться активнее, словно она убыстрила шаг.

– Моя царица, позволено ли будет мне при следующей аудиенции встать к вам чуть ближе? – тут же подхватил на лету благословение к лёгкому тону Иван Фёдорович. – Всего лишь на метр ближе к вам, но на целую бесконечность ближе к счастью…

И снова потёк ручеёк журчащих слов, тех самых, которые так любят принимать в уши женщины и девушки. А в том, что царица была женщиной, не стоило сомневаться. Она могла любить и хотела быть любимой, но царствование накладывало свой отпечаток, и она не могла быть просто женщиной. Елена Васильевна была супругой царя российского, а это означало очень многое…

Последующие пять минут шло воркование двух людей, которые симпатизировали друг другу. По прошествии этих минут разговор был закончен взаимным пожеланием доброго вечера.

Князь Иван Фёдорович Овчина ещё немного посидел, глядя на экран телефона, а потом улыбнулся и произнёс:

– Я знаю, что ты хочешь сделать, моя родная. Ты хочешь единолично править Русью, убрав всех соперников, но… У тебя есть я. А я не упущу возможности запрячь тебя в стойло и заставлю есть с руки…  Я и сам из рода Рюриковичей, то есть тоже достоин протирать задом царский трон. Достоин… Достоин побольше других!

Глава 5

«Настоящая смелость ведаря заключается в том, чтобы жить, когда нужно жить, и умереть, когда нужно умереть. А также пожрать, когда нужно пожрать, и выпить, когда нужно выпить!»

Кодекс ведаря

Поправили моё рыльце не хило. Теперь я и сам на себя стал мало похож. После всех процедур и лечения на меня из зеркала уставилась хмурая физия молодого скуластого отрока, чем-то похожего на Дон Кихота в молодости.

Тело жилистое, словно сплетенное из сухих мышц. Нос острый, слегка крючковатый, словно спер его у коршуна. Глаза цвета неба, смотрят дерзко. Волос черный, жесткий, как грива аргамака. В общем, подобные мерзавцы вызывают у сверстников желание помахаться, а мамки сразу начинают прятать своих дочек подальше от наглых глаз.

Мария Никифоровна чуть слюнками не истекла, когда любовалась своим произведением. Специально подправила и выделила родовые черты так, чтобы они выделялись за километр, но и вместе с тем придала лицу выражение завзятого хулигана. По просьбе отца…

Василий Иванович только хмыкнул, глядя на получившийся результат. Шрамы и рубцы от битв с монстрами пропали с тела. Теперь я ничем не отличался от спортивных ребят, которые поступали на воинскую службу и учились воевать против чудовищ Бездны.

После всех операций Мария Никифоровна поклонилась царю:

– Ваше царское величие, я сделала всё, что могла. Теперь Ивана можно узнать, но только близким. Те, кто его никогда прежде не видели, вряд ли поверят, что перед ними царский сын. Вы представите его новый образ двору?

– Не стоит, – покачал головой царь. – Всё равно это рано или поздно откроется, но вот о том, что я принимал участие в его преображении… Нет, об этом лучше никому не знать. Слышал, Боря Годунов?

– Конечно-конечно, Ваше Величество, – тут же поклонился мой будущий спутник. – Я никому и никогда не скажу, что вы хоть как-то благоволите вашему сыну.

– Умный мальчик. Далеко пойдёшь, если раньше не расстанешься с руками и ногами. Чего ты побледнел? Шучу я так, – криво усмехнулся отец и добавил, стерев с лица ухмылку. – Возможно. Но ты держи ухо востро, а то ведь без ушей и шапка держаться не будет!

Борис и в самом деле побледнел. Как бы в штаны ни напрудил после такого царского напутствия. Пусть он и происходил от боярского рода Дмитрия Зерно, который служил ещё великому московскому князю Ивану Калите, а все его предки были боярами при московском дворе, но время шло и сейчас былые заслуги рода уходили в небытие…

Отцом Бориса был помещик средней руки в Вяземском уезде, а это означало, что если Годунов, подкинутый подолом Оболенской на высоту московского двора, совершит хотя бы один проступок, то весь его род может запросто закончиться где-нибудь в сибирских закоулках.

– Ваше Величество, мой ставленник будет молчалив, как рыба. И рот его откроется лишь по моей просьбе, – поспешила вмешаться Оболенская.

– Мария Никифоровна, только по вашей просьбе и из-за глубочайшего моего к вам благоволения поверю, что этот молодой человек будет молчать. Для всего двора я недоволен Иваном. Пусть так будет и впредь, до поры, до времени. Иван, как только ты подучишься, как только соберешь вокруг себя верных людей, так я тебя «помилую» и приму обратно. До той поры – чем дальше от дворца, тем тебе будет спокойнее.

– Ваша правда, Ваше Величество, – склонил я голову в подобии поклона. – Я ещё не готов противостоять интригам и раскрывать заговоры. Я прекрасно знаю болевые точки утопцев или смертельную дозу неразличимого яда москарина, но… В социальном плане я вряд ли готов к управлению людьми. Я благодарю вас за прозорливость и мудрость. В очередной раз поражаюсь вашему уму и способности видеть будущее.

Ну да, немного лести не помешает. Не буду же я говорить, что вёл в бой армии, которые многократно превышают даже армию Царства Русского. Ни к чему это. Пусть царь-батюшка и вглядывается в меня, словно пытается разобрать шифр морщинок в уголках глаз, но я не поддамся на подобную провокацию.

Я для всех всего лишь молодой царский сын. Пусть и прошедший охрененную подготовку и уничтоживший за короткий период времени не один десяток монстров из Бездны, но я для всех всего лишь молодой, юный и неопытный отпрыск царских кровей.

А то, что в прошлых жизнях я уничтожал целые легионы только за один вечер… Об этом лучше не упоминать. Так будет проще для всех.

Мои потуги в славословии были оценены Марией Никифоровной по достоинству. Она склонила свою покрытую бородавками голову и благосклонно улыбнулась. Эх, хорошая она женщина, всё-таки… Лекарь отменный! А что страшна, как сама смерть и любит молоденьких мальчиков… Это сугубо её личное дело.

И дело этих самых мальчиков.

Всё по согласию и без принуждения. Мальчику нужен карьерный рост, княгине нужно утешение и молодость рядом. Кто-то добывает славу в боях, кто-то в постельных утехах. И там и там нужны сила и умение.

Царь улыбнулся в ответ на мои слова, а потом снова сдвинул брови:

– Ну что же, сын… Сейчас я на тебя покричу, а ты постарайся выглядеть опечаленным и разозлённым, когда выскочишь вон. Твоя комната всё ещё остается за тобой. Там переночуешь и утром отправитесь в Белоозеро. Без прощаний и всяких соплей. Думаю, что через три года мы с тобой увидимся и тогда уже поговорим нормально. А сейчас…