Проверки на госизмену, сокрытие или раскрытие секретной информации, разбазаривание казенного имущества, нарушение правил и техники безопасности, актуальность действий, правильное выполнение приказов и прочая, и прочая, затянулись надолго. Несколько дней Орлова мучили прямыми и грубыми, странными и не относящимися к службе, личными и общими вопросами различные люди. Мужчины и женщины. В форме и погонах и одетые, как только что пришедшие с пробежки. Взрослые и молодые… Все это время Алексей в минуты, когда ему не задавали вопросы, погружался в себя, задавая себе же разные вопросы, ища и не находя на них ответы.

Наконец-то, когда его вроде бы оставили в покое, Алексею разрешили из госпиталя вернуться обратно на базу, пообещав, что это еще не все и вопросов к нему у службы безопасности будет еще много.

Любимая казарма встретила бурно. Помимо Лешего в расположении жили еще десять человек. Некоторые из солдат предпочитали селиться в соседнем городке, приезжая на службу как на работу, но Орлов предпочитал жить в казарме. Не тянуло его в эти коробки с видимостью обычной жизни.

– Выписали? – выглянул на шум Олейников. – Зайди тогда ко мне.

Леший кивнул, ответил еще на одно рукопожатие и, скинув сумку с вещами, пнул ее под кровать. Поправив руку на перевязи, вздохнул, вытащил из-под нее же железный ящик от пулеметной ленты. В расположении вмиг стало тихо. Каждый уже знал о привычке соседа и давно не смеялся над ней. «Звяк» – тихо ударилась о край защелка. «Звяк» – стукнулась вторая, позволив крышке слегка приподняться, образовав щель между мирами… Между миром живых и миром мертвых. «Дзынь» – упала первая блестящая гильза к другим таким же. За первой упала вторая, третья… седьмая. Все по счету жизней, что он отобрал. Ссыпав все, Леший окинул коробку долгим взглядом. Свежие, блестящие и старые, ржавые… чистые и в крови, винтовочные и пистолетные. Много… Почти под завязку. Каждая – отобранная жизнь. Не обязательно та же самая, но каждая – это точно. Ровно. По счету. Без ошибок. Зачем – Алексей не знал. Просто так повелось с самого начала, когда он еще был молодым и амбициозным. Кто-то татуировки делал за каждого убитого, кто-то на прикладе насечки, а он вот так. Татуировки – не его. Приклад портить? Да он голову извергу такому открутить готов, кто попытается хотя бы просто поцарапать его оружие… Да и к тому же оно всегда разное. Тяжело вздохнув, он резко захлопнул крышку. Все. Это точно последние! Решено! Он устал, это больше не его дело. Судьба дала ему непрозрачный намек на то, что пора бы завязывать, и он решил его не игнорировать.

***

– Вызывали, товарищ полковник? – постучав и открыв дверь, Алексей вошел в кабинет командира базы.

– Заходи, – кинул взгляд на вошедшего Олейников. – Присаживайся. Как здоровье? Чай, кофе? Покрепче чего?

– Чай, – кивнул Леший, собираясь с мыслями. – Нормально, рука срастается понемногу.

К этому разговору он готовился долго, как и сам разговор обещал быть не коротким. Много вопросов накопилось и у Алексея, и, наверное, не меньше у Петровича к нему, и чай был отличным поводом тянуть время для размышления над ответами или вопросами.

– У парня своего был? – заливая в кружки кипяток из как специально уже вскипевшего чайника, запаривая крупнолистовой натуральный чай, поинтересовался мимоходом Олейников.

– Пока не пускают. У врачей спрашивал, сказали, что вроде стабилизировали…

– Ага, – кружка скользнула по грязной столешнице в сторону Лешего. – Сахар? Правильно, я тоже не люблю. Извращение настоящий чай молоком или сахаром портить… Я узнавал, Серега твой и вправду выкарабкался. Крепкий парень оказался. Приходил в себя ненадолго, с ним безопасники тоже говорить будут, но потом, врачи пока не рекомендуют… Я с ним поговорю тоже, обрисую ситуацию.

– А по мне известно что? – Алексей отпил горячий ароматный напиток.

– Есть кое-что, – неторопливо повторил движение полковник. – Пока ничего никто не говорит, но вроде как особых претензий к тебе нет. За тебя еще Чернова похлопотала.

– Кто? – Леший насторожился, услышав незнакомую фамилию.

– Ну, ученая эта… Из тех, что ты спас.

– Лаборантка?

Полковник нахмурился.

– С чего ты взял? Она целый научный сотрудник какого-то там центра изучения микроорганизмов или чего-то такого.

Пришло время хмуриться Лешему. Так. Стоп. А с чего он вообще взял, что она лаборантка? Она ему этого не говорила, он не спрашивал… Тот солдатик из бункера вроде говорил… Но ведь не факт, что о ней речь шла… Короче ладно, неважно, кто она там. Важно, что, оказывается, хлопотала за него. Орлов сделал еще глоток, покатал приятную жижу во рту.

– Интересно, с чего вдруг? Она не говорила?

– Нет. Может ты ей приглянулся? Я не спрашивал, да и не общался с ней почти. Узнал через твою знакомую, начальницу санчасти, она, кстати, тоже переживает.

– Понятно. Так как там Физик? Поговорить с ним надо.

– Устроим, – полковник шумно отхлебнул, причмокнул губами. – Не сейчас, конечно, но устроим. Как только в себя придет, мне сообщат. Мне же с ним тоже пообщаться нужно до того, как к нему эти, – Олейников качнул головой куда-то на улицу, – …припрутся. Тебя с ним видеть не должны, сам понимаешь, ты еще под присмотром, но что-нибудь устрою, это точно. Все понимаю.

– Ничего ты, Петрович, не понимаешь, – вздохнул Алексей и отставил чашку с чаем.

– Ты опять? – укоризненно посмотрел на товарища командир базы и тоже отставил свою кружку. – Ты думаешь, мне приятно от всего, что с тобой и другими произошло? Думаешь, мне тут хорошо? Да меня тоже эти уроды проверяли. Обложили со всех сторон, за каждого из вас спрашивают! – полковник начал заводиться. – Ты прости, Леха, но ты сейчас только о себе думаешь!..

– Не только!..

– … знаешь, сколько у меня вас за этот день было? Знаешь, сколько пацанов полегло? А сколько техники убили? И за все, – Олейников уже стал переходить на рык, – за все, Леха, спрашивают с кого? С ме-ня спра-ши-ва-ют! Так что давай, кончай тут из себя агнца строить!

Договорив, начальник кабинета тяжело задышал, опустился в кресло, из которого в порыве речи приподнялся.

– Не за себя, Петрович, – тихо ответил Леший, глядя другу в глаза. – За них… У меня трое погибло в тот день…

– Физик же жив.

– Галка была беременна, – словно мечом рубанул Орлов.

Полковник замолчал на полуслове. Стушевался. Лешего прошиб холодный пот. Он нагло врал. Но зачем? Он не мог знать, была ли Галя беременна или нет, но в порыве гнева или каких-то других чувств почему-то ляпнул это. Ему хотелось, чтобы хоть кто-то из начальства ощутил всю боль его потери, чтобы понял, что они натворили, кинув столько народу под явные молотки. Чтобы хоть кто-то задумался!.. Но Олейников его друг, и зачем он выливает на него свой гнев, Орлов сам не понял. Это был порыв, который уже обратно не отмотаешь.

– Я не знал, – растерянно посмотрел на крышку стола полковник.

– А никто тут ничего не знает, – развел руками Алексей. – Никому дела нет до нас. До пехоты, до мяса. Кинули и все. Выживай, как хочешь. Ни поддержки, ни прикрытия…

– Я-то тут причем? – поднял взгляд Олейников. – Ты мне-то что это все высказываешь?

– А кому, Петрович? Кому мне это высказывать?! Я тебя уважаю, но ты мое начальство… Что мне, молчать? Я даже не успел узнать, как Хана зовут. Только позывной… Ладно я, безсемейный, а их родителям теперь что скажешь? Погибли при исполнении… Нужны им слова эти будут? А? "Ваш сын в районе южней Алеппо остался верен своей присяге?"… Так скажешь? Ведь им даже место смерти раскрыть нельзя. Государственная тайна!

– Нету у них никого, – вздохнул полковник. – Оба из детского дома. – Леший осекся. – На том, наверное, и сошлись… У Хана родители в пожаре сгорели. У них комнатка в общаге была, сосед, алкаш, сгорел и с собой еще десяток забрал. За пацана бабка пыталась побороться, но сердце не выдержало, и его в приют определили. Галка так вообще без родителей. Подкидыш… Так что, Леха, никому они так же, как и ты, и я, – не нужны… Ты меня упрекаешь, что никто ничего не знает, а сам?

Орлов хрустнул челюстями. Вон оно как вышло. А ведь старик прав! Он же тоже хорош! Он же тоже начальство! Их начальство! Но вот только он сейчас живой тут сидит и права качает, а ребят уже нет. А ведь тоже могли от него ответов требовать, вести себя на равных, как он сейчас…

Леший вдохнул и медленно выдохнул. Полковник покачал головой и отвернулся к окну.

– Ты точно домой? – перевел он тему разговора.

– Точно. Последний контракт.

– Хорошо. Дослужишь, я постараюсь, чтобы тебя не привлекали больше. Потом куда?

– Домой.

– А у тебя он есть?

– У всех он есть.

– Хорошо. Ладно. Завтра похороны. Придешь?

– Приду. Где?

– На «нашем»…

– Понял. Могу идти?

– Можешь.

Леший встал. «Похороны». Какое тяжелое, оказывается, слово… Он никогда не думал, что оно может быть таким. Черное, тяжелое, липкое, неприятное. Особенно, когда оно тебя как-то касается. Слышал он его много раз, но каждый раз чужая смерть, чужая трагедия была где-то в стороне, где-то не рядом, а сейчас… сейчас очень даже близко.

Обычно погибших при исполнении солдат хоронят на родине. Тела, если таковые имеются, доставляют по местам прописки или проживания их ближайших родственников военными бортами, но на территории воинской части было и свое небольшое кладбище. Для таких вот, как Хан или Галка.

Маленькая православная часовенка, что притаилась в самом дальнем закутке, при которой имелся даже собственный, настоящий батюшка. Погода сегодня была хмурой. Редкость для этих земель. Небо было покрыто хмарью, наверное, откуда-то снова пылевая буря идет.

Леший стоял молча, тупо глядя перед собой на два свежих земляных холмика и простенькие деревянные кресты в изголовье. «Мирханов Андрей» – значилось на первой. «1990-2020гг.». «Иванова Галина. 1994-2020гг.» – жгла душу вторая.

– Простите, ребят… – тихо прошептал Алексей, закончив тем самым длинный молчаливый монолог, обращаясь к погибшим друзьям.

От часовни раздались тихие шаги по гравию. Орлов чуть обернулся. Олейников. Тоже, наверное, решил почтить память солдат.

– Плохая примета, могилу живым еще копать, – вновь обернулся Леший к яме, вырытой рядом с могилками Хана и Галки.

– Сам знаешь, в каком месте мы работаем, – вздохнул полковник, поравнявшись с другом. – Может, так смерть обманем? Похоронят в могиле другого и пацану дальше до старости ни одна пуля не страшна будет?

Алексей хмыкнул. Доля правды в словах офицера была. На войне все в бога и приметы верят. Суеверными становятся, а суеверия, их же, как повернешь, так и будет. Может и правда пацану повезло, что в его яму кого-то другого похоронят… Ну, как повезло. Нехорошо, конечно, так говорить, но как-то само на ум пришло.

– Я, кстати, по этому поводу тебя и искал, Лёх. Парень очухался. Надо ехать, пока безопасники не слетелись.

– Да, – Орлов вновь вздохнул, взял в руки коробку, которую до этого держал подмышкой. – Сейчас…

«Звяк» – вновь отскочила первая защелка на старом пулеметном коробе. «Звяк» – стукнулась вторая, позволив крышке слегка приподняться, образовав щель между мирами…

– Простите, – снова тихо прошептал Леший и, сделав шаг ближе к могилам, перевернул его.

Гильзы посыпались, звеня, словно живые. Будто тысячи душ одновременно заплакали, скорбя. Гильзы сыпались бесконечным дождем. Свежие, блестящие и старые. Ржавые, чистые и в крови, винтовочные и пистолетные. Много… Почти под завязку. Каждая – отобранная жизнь. Не обязательно та же самая, но каждая – это точно. Ровно. По счету. Без ошибок. Сколько? Сотня? Две? Тысяча? Он не считал. Никогда не считал. Он хранил их, не чтобы хвастаться, а чтобы не забывать, сколько зла он принес в этот мир, сколько людей отправил на тот свет, сколько раз убил, но, сколько бы гильз сейчас ни насыпалось, сколько бы душ ни взвыло, вырвавшись из заточения, их цена никогда не перевесит чашу весов с двумя единственными, которых он не уберег.

Ящик опустел. Откуда-то с севера прилетел порыв ветра. Он коснулся плеча, щеки. Это Хан потрепал командира по плечу и Галка поцеловала на прощание. Ведь он сейчас уйдет, а они останутся…

Утерев слезу, скопившуюся в уголке глаза, сглотнув горечь, Алексей выпрямился и отдал честь видимым только ему одному бойцам.