В качестве примера такого подхода можно привести эволюцию критериев эффективности такого сектора социальной жизни, как призрение детей, оставшихся без попечения родителей. В течение длительного времени в качестве критерия эффективности этого сектора являлось создание приемлемых условий жизни сирот. Накормить, одеть, обучить и отправить во взрослую жизнь.

Но анализ социальных последствий реализации избранного критерия и показал, что она ведет к высоким рискам криминализации, асоциального поведения молодых людей, мало подготовленных к испытаниям взрослой жизни.

Более содержательный анализ привел к дополнительному критерию эффективности сектора – уровню социализации и социальной интеграции. Включение этого критерия позволило много лучше ориентировать сектор на конечный социальный результат – на создание для молодых людей комплекса необходимых стартовых условий для последующей взрослой жизни.

Этот пример показывает, что искомый подход должен также создавать предпосылки для отбора инструментов, обеспечивающих реализацию поставленных целей. Так, изменение целевых ориентиров деятельности рассмотренного выше сектора сразу же привело к существенной корректировке используемых институциональных средств: облегчение условий для приемных родителей, семейные детские дома, материальная поддержка усыновителей и т. п.

Из этого примера видно существо трансформаций в подходах к изменению ситуации: вместо решения административной задачи начали использовать общесоциальный анализ ситуации. Начали использовать проблемный подход.

Проблемный подход – синтез телеологии и генетики ^[25]

Для того чтобы лучше понять существо изменений в подходах к определению целей развития, важно прояснить, что они связаны с фундаментальными различиями во взглядах на характер этого развития. Анализ показывает, что, несмотря на все наслоения, обусловленные идейными корнями сторонников различных подходов, их образованием и опытом предшествующей работы, различия в соответствующих подходах можно охарактеризовать через базовые ориентиры, лежащие в их основании: телеологию и генетику^[26].

На выработку акторами принимаемых решений соответствующие концептуальные основания оказывают неявное влияние даже при отсутствии рефлексии оснований этих решений. То есть даже в тех случаях, когда решения принимаются на основе сугубо ведомственных или личных интересов, за способом их принятия стоят ранее усвоенные воззрения и стереотипы^[27].

Условно говоря, «генетики» принципиально ориентировались на «взращивание» (отсюда такое их внимание к социальным условиям развития). Другое же, «телеологическое», направление, напротив, настаивало, что строительство в соответствии с заранее намеченными целями и планами много успешнее. В принципе это, конечно, верно, но беда в том, что при этом слабо рефлексируются источники целей и планов, а также ограничения их реализации.

Соответственно, при разработке стратегии и ориентиров развития одни полагают, что важнее всего телеология – верное определение целей развития, выбор организационно-технологических средств их реализации. Политическая воля и мощь государственного аппарата (ведь недаром «телеологи» по преимуществу «государственники») сделают свое дело, проложат дорогу к успеху или к результату, который можно представить в качестве такового. И ничего, что просто задать желаемые цели, без их системного обоснования и целостного анализа условий их реализации, – волюнтаристская авантюра, за которую приходится дорого платить.

Яркий пример: ряд решений хрущевской эпохи. Решение реальной проблемы роста производства молока и мяса требовало увеличения производства кормов. Было предложено вполне адекватное средство: рост производства кукурузы на силос. Дальше сработало бюрократическое целеполагание и обкомы КПСС стали соревноваться в количестве гектаров, засеянных кукурузой. В результате были отброшены какие-либо климатические и аграрные резоны. Теплолюбивой кукурузой засеяли поля чуть ли не до полярного круга. Кормов много больше не стало, но орденов раздали множество.

Их оппоненты – «генетики», напротив, ориентируются на «живые» ресурсы развития, анализируют разнообразные возможности, открывающиеся при анализе реально идущих процессов, во всем их разнообразии и противоречиях. Но без адекватных инструментов анализа качественных макросоциальных изменений и открывающихся на этой основе возможностей наши современные «генетики» неизбежно жмутся к инерционному сценарию. Реакция на такого рода изменения требует целенаправленной коррекции, осознанного вмешательства в органику социальной жизни.

В этой связи критики инерционных сценариев справедливо указывают, что в рамках такого подхода игнорируются макросоциальные сдвиги и изменения. В результате почти неизбежно накапливаются общесистемные риски.

Такого рода общесистемные риски сегодня даже не обсуждаются, т. к. нет адекватных инструментов для их выявления, анализа и учета. Из предложенных соображений можно сделать вывод, что в современных условиях вряд ли возможно опираться на «инерционный», примитивно «генетический» путь преобразований.

Вообще, спор между сторонниками теологии и генетики шел почти с того момента, когда возникла социальная рефлексия. Георг Зиммель отчетливо указывал на то, что проблема соотношения телеологии и генетики уходит буквально в «глубину веков». Анализируя появление телеологии (генетика, понятно, самозарождалась стихийно. – Авт.), он писал: «…право в начале своего развития было, в сущности, направлено на сохранение “мира” и прежде всего на предотвращение для общественной угрозы индивидуального насилия и не менее насильственной индивидуальной защиты: действие права как орудия мира заслоняло – так это выражали – его действия как орудия справедливости. Общность хочет жить, и, исходя из этого желания и в качестве средства, оно создает формы, регулирующие жизнь отдельного человека. Это еще полностью остается в телеологии общей жизни, совершенно так же как поведение в индивидуальной жизни регулируется ради ее телеологии, причем здесь и часто посредством принуждения, которое центр личности осуществляет по отношению к периферическим отдельным личностям»^[28].

Но возникает вопрос: как же можно преодолеть (или хотя бы существенно снизить) недостатки каждого из этих подходов? Как можно определить цели, подкрепленные реальными ресурсами и наличными возможностями?

Как представляется, базовым методологическим ответом на эти вопросы может стать проблемный подход. Его специфика изначально ориентирована на анализ факторов, оказывающих значимое влияние на рассматриваемую ситуацию, выявление альтернативных вариантов развития ситуации и выбор стратегии или целевых ориентиров «решения» проблемы.

Переходя к обсуждению проблемного подхода, важно представить понимание понятия «проблема», используемое в дальнейшем изложении. Это тем более необходимо, т. к. в отношении этого термина явно наличествует неоднозначность понимания.

В дальнейшем мы будем исходить из понимания, что проблема (от греч. problema – трудность, задача, задание) – практический или теоретический вопрос, требующий своего разрешения; неопределенность или противоречие, возникающее в процессе познания, осознание субъектом невозможности решить трудности и противоречия, возникающие в данной ситуации, средствами наличного знания и опыта^[29]. Для нас в данном определении важны акценты на «требующего своего решения», «неопределенность или противоречие», а также «невозможность решить трудности и противоречия, возникающие в данной ситуации, средствами наличного знания и опыта».

Из такого понимания «проблемы» и возникают охарактеризованные выше задачи проникновения в существо складывающейся ситуации с ее неопределенностями, вызовами и рисками, поиск новых средств и подходов, позволяющих решать возникающую проблему.

Одним из первых примеров проблемного подхода, давшего старт блистательной карьере Роберта Макнамары (во время Второй мировой войны подполковника министерства авиации США, занимавшегося проблемами логистики), является решение проблемы снабжения запчастями американских авиационных соединений^[30]. Проблема заключалась в том, что прежние методы снабжения, когда на морские транспорты загружалась однотипная продукция (двигатели, крылья, лопасти винтов и т. д.), оказались непригодными. Немцам или японцам достаточно было потопить один транспорт, и на земле оставались целые авиакрылья.

Решение проблемы было связано с пониманием существа рисков, с введением критерия максимизации боевой готовности авиасоединений с учетом рисков потопления транспортов. Была реализована система оптимальной загрузки транспортов. Собственно, решение этой проблемы стало одним из импульсов развития теории исследования операций^[31].

Для нашего обсуждения в этом примере важно выявление новых рисков, обусловливающих изменение целевых ориентиров и средств их достижения.

При этом следует отметить, что в рассматриваемом примере речь шла о проблемной ситуации, в которой все факторы, требующие своего учета, достаточно легко поддавались статистическому анализу и, соответственно, могли становиться основаниями для оптимального решения.

При этом следует выделить и более общую тенденцию: центром исследовательского интереса и в рамках исследования операций, и затем в системном анализе было решение уже выявленной проблемы. Здесь удавалось продемонстрировать новые, быстро растущие возможности использования математического аппарата и вычислительной техники. Библиографический анализ литературы по проблемному подходу подтверждает этот тезис^[32].

При этом вне фокуса исследовательского интереса оставались подходы, связанные с выделением «проблемы», с ее определением в качестве объекта анализа и поиска адекватных «решений». В системном анализе эта процедура получила название «замыкание системы».

Такие общесистемные подходы еще как-то получали развитие и применение в отношении естественно-научных объектов. Нас же, по вполне понятным причинам, интересуют проблемные ситуации, в которых действуют акторы, обладающие собственными системами представлений о происходящем и собственными критериями его оценки.

Нельзя сказать, что ведущие исследователи, обращавшиеся к проблемному подходу, игнорировали эту специфику. Одной из первых попыток учета такой специфики была работа одного из основоположников системного анализа Р. Акоффа^[33]. Здесь важно отметить, что Р. Акофф исходно связывал системный анализ с изучением проблемных ситуаций, которое, собственно, и позволяло определить, «закрыть» систему, требующую изучения и на этой основе решить проблему.

Нельзя сказать, что в нашей государственной практике нет примеров проблемного подхода к решению крупных социальных проблем. Значимым примером использования такого подхода было принятие в 2009 году программы материнского, или семейного капитала. Особенно хочется подчеркнуть, что дело не ограничивалось материальной поддержкой. Она имела превалирующее значение в условиях, когда рождение второго ребенка сильно снижало уровень жизни семьи, зачастую оборачивалось ее бедностью. Но в рамках задач этой программы был использован также критерий «повышение статуса женщины в семье». Женщина, принесшая в семью материнский капитал, уже не нахлебница, она реальный партнер в семейном благополучии. Это свидетельствует о широком социальном видении авторов программы.

Такое понимание проблемного подхода позволяет осознать как его возможности, так и многие трудности, возникающие при попытках его использования.