Однако эти мысли и идеи (скорее всего, бесполезные) запоздали. Антона заметили. Подняв глаза, он увидел зависшее неподалеку существо. Теперь Антон знал, что капюшон скрывает бледное вытянутое лицо с бугристым высоким лбом. У существа не было глаз – только широкий жабий рот, но глаза, похоже, были и ни к чему. Оно поводило носом, принюхиваясь, а потом подлетело близко к окну, за которым стоял Антон.

Голова твари оказалась напротив головы Антона, и он понял: существо учуяло его. Не видя, оно точно знает, что Антон стоит в нескольких метрах, застывший от ужаса, парализованный страхом.

«Бежать. Запереться в ванной», – подумал он, но мысль была вялая, безжизненная, словно Антон уже умер. Да и ясно: раз этому созданию плевать на стекло, то и картонные, фанерные двери его не остановят.

А потом все было очень-очень быстро. Черная тень стрелой метнулась к окну. Антон даже разглядеть этого движения не успел, только услышал жалобный звон разлетевшегося на осколки стекла. Сырой холодный воздух удушливо пах чем-то горелым, жженым. Антон почувствовал, что некая сила обхватила его за плечи, оторвала от пола, потащила за собой. В последней попытке спастись он забился, как муха в паутине, но ничего было не изменить.

Вместо пола под ним теперь была бездна – и эта бездна приближалась, раскрывала пасть все шире, пока не проглотила его…

Утро было солнечное, улыбчивое. «Неподходящее утро, чтобы умирать», – думалось Савину. Но парень на тротуаре, над которым склонились медики, решил иначе.

Чуть в стороне отпаивали лекарствами женщину, перед которой с высоты десятого этажа упало тело. В стороне толпились люди. Народу в этом доме и соседних живет полно, хотя дома совсем новые, еще не все квартиры заняты. Хоть и просили граждан разойтись, не мешать, – не уходят. Стоят. Чего ждут? Радуются, что на этот раз костлявая не за ними пришла?

К Савину подошел Костя Рокотов. Молодой совсем, только-только поступил на службу, бьет копытом, рвется к карьерным высотам. Савин и сам таким был. Но давно. Теперь через год на пенсию. «Дожить бы, – говаривал он, – работа уж больно нервная».

– Тут все ясно, – бодро проговорил Костя. Тело парнишки, шагнувшего из окна, уже готовились увозить. – Я родным позвонил. Отец, кажется, не очень удивился. Только и сказал, что Антон всегда в своем мире жил, а в нашей реальности ему будто тесно было. Заплакал. Уверен, что поговорю с родными, коллегами, и выяснится, что это был депрессивный тип и…

– Погоди ты, – поморщился Савин. – Не гони. Возможно, все не настолько очевидно.

Он не собирался этого говорить, и ясно было, что убить Антона никто не мог: в квартире парень находился один, дверь заперта на два замка изнутри. Но слишком уж безапелляционным был Костин тон, а манера говорить – чересчур самоуверенная. Это раздражало, злило.

– Что? Типичная картина…

– Знаю, что тебе на лекциях рассказывали, – перебил Савин. – Можешь не стараться. А если я скажу, что такие вещи тут происходят регулярно? Приблизительно раз в месяц кто-то дверь с окном путает. Это всегда люди, живущие одиноко, чаще всего никаких причин добровольно прощаться с жизнью у них нет. Все выглядит очевидным, дела закрывают, но…

– Но что?

– Посмотри статистику для интереса. Очень удивишься. Суициды происходят здесь в несколько раз чаще, чем во всех остальных районах города, вместе взятых. Способ всегда один – полет из окна. Бывает, окно распахнуто, но нередко стекло разбито, и есть признаки, что разбито оно снаружи.

Костя недоверчиво смотрел на старшего товарища.

Савин не понимал, зачем продолжает говорить. Костя ему не верит. В молодости редко веришь тому, что нельзя потрогать руками, попробовать на зуб. Понимание неоднозначности мироустройства приходит с возрастом.

– Если копнуть еще глубже (я копнул), то выяснится: место это непростое, с давних пор неспокойное. Когда комбинат был, люди часто на производстве умирали. Предприятие закрыли, появился склад, но народ продолжал помирать. Один случай запомнился особенно: сторожиха ночная помешалась. Утром пришли – она на полу сидит, иголки швейные пытается проглотить. Иголки отобрали, женщину в психушку увезли, она все твердила, что к ней ночью в окно лезли черные безглазые твари в балахонах. Недолго прожила, не больше недели.

– Чего психам не померещится!

Савин видел: Костя не поверил, не проникся. Больше ничего говорить не стал – потерял интерес. Подумал, что вряд ли Костю ждет большой успех в сыскном деле. Разве что бумажки научится ловко писать и начальству подносить. Для сыска пытливый ум необходим, жадный, сомневающийся. Острота нужна, любопытство.

Костя тоже не был в восторге от наставника. Когда они позже ехали в машине, он думал, что Савин – старый дурак, пропивший остатки мозгов. Это же надо – такую чушь нести!

А район, кстати, хороший. И лес рядом, и инфраструктура вся. Квартирки, конечно, маленькие, зато новенькие. Костя снимал однушку, но этот вариант был бы куда лучше. Он увидел на дверях подъездов несколько объявлений о сдаче (некоторые специально под сдачу в аренду недвижимость покупают), цены радовали. Костя сфотографировал номера телефонов.

Или можно ипотеку взять, вообще своя будет, одному для старта хватит.

Чем дольше Костя думал, тем больше ему нравилась идея поселиться в этом районе. Надо непременно так и сделать!

Савин хмуро молчал, глядя на дорогу.

Тайник

Ефим был рад, что получил эту работу. Не бог весть что, и зарплата небольшая, но и делать практически нечего: ночные дежурства по графику, ночь – ты, ночь – напарник, ничего сложного.

Будущий шеф, принимая на службу, смотрел недоверчиво, морщил лоб, рот собирал в куриную гузку.

– Смотри мне! Пьяным поймаю – выкину без разговоров!

Ефим уверял, что ни-ни, ни капли на работе, а шеф усмехался: знаю, мол, вас, таких трезвенников. Принял, сделал одолжение, отец родной. Видать, не выстроилась очередь из желающих «важный объект» охранять.

Ага, важный. «Объект» этот – одно из городских зданий: двухэтажное, затейливого вида, старинное, позапрошлого века или еще древнее. В народе его «Купеческим домом» называют, а кто на самом деле тут проживал – купцы, дворяне или другие какие буржуи, – пускай историки разбираются, им за это деньги платят.

После революции здесь много лет городская библиотека была, потом пожар случился, чудом книги спасли. С той поры здание стояло заколоченное, с одной стороны почерневшее, огнем пропеченное. Ветшало, осыпа́лось, глядело по сторонам мутными глазами уцелевших окошек.

А теперь городские власти решили оживить труп. Отреставрировать чего-то там, что получится, новое крыло пристроить – и будет кукольный театр.

Что ж, думал Ефим, дело хорошее, ребятишкам окультуриваться надо, не все в телефонах торчать. Да и ему, опять же, работа. А то уже больше трех лет, как с мебельного предприятия турнули, только случайные заработки и были. Водка проклятущая виновата.

Ладно, наладится потихоньку.

Днем в здании сновали рабочие: бегают туда-сюда, колотят, суетятся, что твои муравьи. Штукатурка летит, пылища кругом, начальники разные орут дурниной, машины грохочут. А ночью, когда смена Ефима, благодать да и только. Запри ворота, чтобы малолетки и жулики, желающие поживиться со стройки, не лезли, – и знай себе сиди в каморке, в камеры смотри, которых натыкали по периметру.

– По зданию не мотаться, – строго наказал Ефиму и его напарнику шеф, – если только шум какой или что подозрительное.

Ефим и не собирался бродить – зачем? Первую неделю все шло отлично. А потом, в одну из ночей, послышалось что-то.

Ну как послышалось… Сложно объяснить. То ли гудение откуда-то раздавалось, то ли вибрация шла, на пение было немного похоже, но кому в старом здании ночью петь? Ефим решил внимания не обращать. Спросил напарника вскользь, между делом, не слыхал ли чего, а тот брови насупил, посмотрел сердито. Ефим пожалел, что полез с вопросами. Еще настучит шефу, что Ефим пьет и ему спьяну мерещится.

Две ночи все тихо и спокойно было, Ефим уж и забыл про странный звук. А нынче опять… Из глубины здания он раздавался, и было в нем нечто манящее, прекрасное, как в русалочьих голосах летней ночью. Ефим решил пойти и взглянуть, что там такое.

Шеф ведь сказал: не мотаться, пока подозрительное не услышишь, вот Ефим и услышал. Уж куда как подозрительно!

Сторож взял фонарь, сотовый в карман сунул и пошел.

Здание было большое, запутанное. Лестницы, коридоры, переходы. Как тут люди жили? Одной уборки сколько, еще и заплутать можешь, пока спальню отыщешь (если, к примеру, на грудь принял!)

Ефим шел на звук. Шел правильно, потому что он становился громче. Нет, не пение это было, а именно гудение. Звук высокий, красивый, ровный. Щекочущий немножко, но приятный.

Не на втором этаже, не на первом, ниже.

В одной из дальних комнат за короткой железной лесенкой обнаружилась низенькая дверца. Тоже железом обитая, прочная на вид, вмурованная в стену. Вот из-за нее вибрация, гудение и доносилось.

Что там могло быть?

Потайная дверца, тайная комната! Может, строители ее и не видели еще: вон она какая, вся в пыли, неприметная. Ефим вспомнил, что жили в доме какие-то богатеи. Про то, что в здании много лет библиотека была, как-то позабыл, и пришло ему на ум, что внутри могут быть сокровища. Золото, бриллианты или другие ценности.

Найти бы их, продать – и все, и горбатиться никогда в жизни не придется! Денег полно, покупай, что душе угодно, а можно бросить этот городишко и уехать куда-то к морю. Дом купить на берегу, лежать на песочке пузом кверху, кости греть, пиво попивать или коктейль. И девушка чтоб непременно рядом красивая, грудастая, вроде кассирши из соседней «Пятерочки» (та, у которой волосы светлые, блестящие, шелковые).

Ефим так ясно представил себе новую богатую и безмятежную жизнь, что аж зубами заскрипел от нетерпения. Стал скрестись в дверцу, как кот; так и эдак пытался подступиться к ней, но ничего не получалось. Никак не открыть без инструментов!

Сообразив, что с наскока ничего не выйдет, Ефим стал ломать голову, как попасть внутрь. По всему выходило, что инструменты нужны. Но это не проблема. Он же мебель в прошлом собирал, знал, как с чем управляться, прикинул, что может понадобиться. Раз сегодня открыть дверь не получится, к следующему дежурству надо подготовиться, собрать, что нужно.

Ефим вернулся на пост, строя планы, обдумывая все. Лишь бы напарник или кто другой не нашел тайную комнату раньше него, не нарушил планы, не украл сокровище, которое Ефим уже считал своим. При мысли о возможном сопернике, конкуренте такая злость брала, что руки сами в кулаки сжимались. Но ничего не поделаешь, придется подождать.

Подготовился Ефим основательно: заранее присмотрел, где хранятся инструменты, которые могут понадобиться; а чего у рабочих не нашел, с собой в сумке принес. Пока шел на смену, опасался, что его встретят словами: «Прикинь, а такой-то и такой-то клад нашел! Вот повезло-то, да?»

Но никто ничего подобного не сообщал, все шло, как обычно, и Ефим выдохнул: не обнаружили его сокровище, не открыли тайную дверцу.

Еле дождался, пока рабочие разойдутся по домам, здание и территория около него опустеют, стемнеет немного. Хорошо еще, дождик накрапывает, народу на улицах почти нет. И так-то никто ни разу не потревожил Ефима во время дежурства, а при такой погоде еще меньше вероятности, что помешают.

Приступил около девяти вечера. Нацепил налобный фонарь, как шахтер, чтобы удобнее работать было, и пошел. Гудение сегодня не слышалось, но Ефиму это и не требовалось: он знал дорогу. Дверца была все так же наглухо запечатана, но нынче уж Ефим знал, как быть. Скоро, скоро клад будет у него в руках, это как пить дать!

Правда, довелось повозиться, пока дверца поддалась. Замок пришлось полностью сломать, дверца не закроется, как раньше, но какое это имеет значение? Внутри оказалось квадратное помещение. Никакого освещения, темно, как в могиле.