Я представляю себе Джоанну, к которой Фиби приставал во время позднего вечернего совещания. Она так громко кричала, чтобы он остановился, что сорвала голос. Фиби, сукин сын, даже не отрицал этого, согласно стенограммам, которые я просмотрела. Он сказал, что все было по обоюдному согласию. Джоанна работала официанткой в стрип-клубе, когда ей был двадцать один год. Сейчас ей тридцать три, у нее есть сын и муж. Ее дни в стриптиз-клубе не имеют отношения к этому делу, если только ты не задаешься целью всем показать ее грязное белье. Ребекка, финансовый директор, работала с Фиби много лет, пока однажды вечером Фиби не пригласил ее на ужин, чтобы поговорить о работе. Оказалось, ужин был в гостиничном номере. Когда Ребекка попыталась уйти, потому что почувствовала себя некомфортно, он уволил ее. Клэр, личная помощница Фиби, – худшая история из всех. Он зажал ее в углу во время одного из обязательных вечерних совещаний и засунул язык ей в горло, а руки запустил под юбку. Женщина смогла оттолкнуть его, но он ударил ее по лицу. Телесные повреждения зафиксированы. Есть фотографии. Разбитая губа и синяк под глазом. Как можно было не выиграть, имея такие доказательства, – сложно понять. Она ударила Фиби коленом в пах, когда он расстегнул молнию на джинсах и достал свой член. Ей удалось сбежать. Поэтому, что бы ни происходило в жизни этих женщин до столкновения с Фиби, не имеет отношения к делу. Моя работа – доказать присяжным, что он не совершал конкретно этих преступлений, а не то, что жертвы заслуживали такого обращения.

– Амелия, вы слышали, что я сказал? – спрашивает Фишер.

– Да. Пытаюсь осознать, – произношу я. – Не сочтите за грубость, но вы теперь редко участвуете в делах, а теперь хотите ежедневных отчетов? Когда вы в последний раз занимались юридической практикой?

– Осторожнее, милая. – Фишер приподнимает бровь.

Я несколько раз сжимаю и разжимаю кулаки под столом.

– Не смейте так ко мне обращаться.

– Он имеет в виду, что это не просто очередное крупное дело. Мы разработали стратегию и решили, что она лучше подходит для клиента, – поясняет Джонс-старший. Затем он улыбается. Он так редко это делает, что кажется, будто само его лицо сопротивляется улыбке. Это даже не улыбка, а гримаса, как будто бы у него внезапно свело живот.

Все трое встают. Встреча окончена, а у меня больше вопросов, чем ответов. Джонс-младший понимающие подмигивает отцу, и это меня еще больше тревожит. Черт, да вся эта встреча тревожит меня, я все еще чувствую, как у меня пылают щеки, а пульс учащается. Это мои начальники, я не могу просто взять и бросить им вызов, но и поступать так, как они велят, мне не позволит совесть.

Может быть, они закончили, но я – нет. Я отодвигаю стул и встаю.

– Стоп! – Мой голос звучит слишком резко и уверенно, даже для моих собственных ушей. – Я хочу точно понять, каких действий с моей стороны вы ожидаете. – Джонс-младший открывает рот, явно собираясь высказать какое-то снисходительное или язвительное замечание, но я его игнорирую. – Хью Фиби обвиняется в изнасиловании…

– Сексуальных домогательствах, – поправляет меня Джонс-старший.

– Финансовый директор его компании утверждает, что во время деловой поездки он принудил ее к сексу.

– Это было по обоюдному согласию. Она его соблазнила. Это она согласилась на поздний ужин. И, кстати, он платит ей семизначную сумму, – это опять Джонс-младший. Мне хочется его придушить. Я мысленно уже вижу себя с руками на его маленькой толстой шее.

– Она выдвагает обвинения. И вы хотите сказать, что ее психическое состояние за три года до того, как она встретила Фиби, является причиной, по которой он ее изнас… домогался?

– Нет, она лгунья, ее психическое состояние нестабильно, и это дискредитирует ее, – спокойно возражает Джонс-младший.

– А как насчет четырех соглашений о неразглашении, подписанных за последние десять лет? Еще четыре другие женщины.

– Не имеет отношения к делу. – Они снова поворачиваются друг к другу, показывая, что я могу быть свободна. Как будто это должно ответить на все мои вопросы. Но я еще не закончила!

– Какой смысл мне быть ведущим адвокатом по этому делу, если в конечном счете решаете все вы? – Все трое смотрят друг на друга, и между ними словно мелькают тысячи невысказанных слов. Я знаю почему. И я ненавижу их за это. Стиснув зубы, я сама отвечаю на вопрос, ответ словно висит в воздухе, как густой удушающий туман: – Потому что я женщина. Образцовая женщина-адвокат, которая скорее сможет заставить присяжных и СМИ посочувствовать этой грязной свинье.

Эти трое богатых придурков слишком похожи на Фиби, чтобы заставить присяжных встать на его сторону.

– Прикуси язык, Амелия. Он все еще наш клиент. Он платит тебе! – рычит Джонс-младший.

– Я не буду этого делать. – Я скрещиваю руки на груди.

– Нет, будешь. Если тебе дорога твоя работа, то ты все сделаешь. – Джонс-младший делает шаг вперед, как будто хочет меня запугать.

– Остыньте! Давайте все выдохнем. Амелия, вы талантливый адвокат, поэтому мы выбрали вас. Тот факт, что вы женщина – всего лишь приятный бонус. – Фишер пытается быть голосом разума, но я знаю этого старика уже два десятилетия. Я знаю, что он такой же опасный, как и остальные.

– Талантливый адвокат… – повторяю я. Затем наклоняюсь вперед, положив ладони на стол. – Именно поэтому я возьмусь за это дело только на своих условиях или не возьмусь вообще.

Джонс-младший опускает ладони на стол с грохотом, заставляющим меня отпрянуть назад.

– Нет. Ты сделаешь все так, как этого хочет клиент! Так, как хотим мы. Если нет – дверь там. – Он указывает себе за спину, как будто мне нужно разъяснение.

– Марк! – восклицают одновременно Джонс-старший и Фишер. Я всегда испытывала к Джонсу-младшему неприязнь, и сейчас мое терпение готово лопнуть. От его голоса гнев во мне закипает, как вода в чайнике. Мне приходится прилагать неимоверные усилия, чтобы продолжать держать себя в руках.

– Я отдала этой компании половину своей жизни! – Я тычу пальцем в паре дюймов от его лица. – Я принесла вам всем кучу денег. Миллионы! Я всегда была идеальным сотрудником, и сейчас ты уволишь меня из-за одного дела?

– Нет, из-за того, что ты нарушаешь субординацию. Я не собираюсь просто стоять здесь и терпеть неподчинение. Не от женщины, которая должна благодарить меня за возможность хоть как-то подняться в этой профессии. Ты ведешь себя как неблагодарная су…

– Осторожнее. – Я слышу шипящий звук, срывающийся с его губ, и знаю, какое слово он собирается произнести. – Ты сам сделал меня партнером. Управляющим партнером. Мы на одном уровне, у меня есть право голоса.

– Вы не владеете достаточной долей в компании, чтобы указывать, как надо ею управлять! И вашей фамилии все еще нет в названии, так что успокойтесь и подумайте, прежде чем сказать что-то, о чем потом пожалеете. – На этот раз говорит Джонс-старший, он звучит более сдержанно.

Но эго его сына уже берет над ним верх, заставляет продолжать:

– Ты мне не ровня, милая. Ты просто женщина, которая оказалась в нужном месте в нужное время. Когда фирме понадобилось нанять женщину, ты была единственной доступной кандидатурой. Не льсти себе, думая, что в тебе есть что-то особенное!

Я холодею. Я ему не верю. Отказываюсь воспринимать его слова. Я отлично делаю свою работу. Я – лучшая. Особенная. Я получала награды не за то, что я женщина.

Я выпрямляюсь, покачиваясь на своих шпильках. Он пытается сбить меня с толку, а я не собираюсь ему это позволить.

– Ты ничем не лучше, чем Хью Фиби. Тебе должно быть за себя стыдно. – Я обхожу вокруг самого длинного, черт возьми, стола на планете, пытаясь почувствовать триумф от того, что повела себя как профессионал, и одновременно выйти из комнаты как можно быстрее.

– Я же говорил, это плохая идея. Все они должны сидеть дома, голые и желательно беременные, а не разгуливать по фирме, притворяясь юристами.

Я поворачиваюсь к Джонсу-младшему.

– Что ты только что сказал?

– Марк, – предупреждает Фишер, но Джонс-младший продолжает:

– А ты как думаешь? Я думаю, ты просто завидуешь, что даже Хью Фиби не захочет с тобой переспать, а ты втайне этого хочешь. Как давно тебя вообще трахали? Держу пари, это бы тебя хоть немного расслабило.

Фишер и Джонс-старший вдруг поддерживают слова этого идиота смехом. Как будто ситуация и так еще не достаточно унизительна. Они смеются!

Я теряю дар речи и прихожу в ярость, и, не раздумывая, отвожу руку назад, собираясь дать ему заслуженную пощечину, но мой каблук цепляется за ковер, и вместо этого я бью его локтем. Вес моего тела толкает меня вперед, я продолжаю падать. Мое бедро ударяется о край стола, что останавливает меня от дальнейшего падения, а моя кружка с грохотом падает на пол, разбивается и проливает обжигающе горячий кофе на Джонса-младшего.

Если бы годы спустя меня попросили описать произошедшее, я бы смогла сравнить это со сценой в замедленной съемке, прокручивающейся преде моими глазами. Сначала я вижу, как из носа Джонса-младшего хлещет кровь. Затем я вижу широко распахнутые глаза и рты Джонса-старшего и Фишера, такие же, как мои собственные в эту секунду. Наконец, я вижу, как моя карьера исчезает у меня на глазах, но сосредоточиться я могу только на том, что моя любимая кружка разбита на миллион осколков, валяющихся на полу.

Что ж, ситуация, обострилась довольно быстро.

Глава третья

Я никогда раньше не била другого человека. Я думала, что испытаю мгновенное раскаяние, опускаться до насилия – не в моем стиле. Но единственное, что я действительно почувствовала, – это ушиб бедра и боль в локте. Хотя у меня зубы сводит каждый раз, когда я вспоминаю, как мой локоть встретился с носом Джонса-младшего. Как будто бы кто-то провел гвоздем по грифельной доске. Кто бы мог подумать, что кости такие хрупкие… это было легко, как разломить шоколадку «Кит-Кат».

Итак, прошла неделя, и это мой последний день в ДДФ.

Вы, должно быть, удивляетесь, почему меня не уволили сразу. Ответ прост: я чертовски хороший адвокат, вот почему. И чертовски умная женщина, черт бы их побрал. Прежде чем слова «ты уволена» сорвались с их губ, я любезно напомнила им о том, каким наблюдательным бывает Джонс-младший и как он любил смотреть на мою грудь. И о том, что я была единственной женщиной на руководящей должности в их фирме. А также что я могу убедить любого присяжного в том, что Джонс-младший произнес эти слова, издеваясь над собственным клиентом. Потом я мягко предположила, что могу поговорить с каждой женщиной в их фирме и узнать, не сталкивались ли они с чем-то подобным. Кровь хлестала из носа Джонса-младшего, горячий кофе расплывался на его рубашке, а мы пришли к соглашению, что я возьму недельный отпуск, чтобы снова встретиться с ними через неделю.

Кроме того, я ведь упала – не то чтобы я действительно хотела разбить ему нос. Ну, не совсем.

Спустя неделю, дюжину электронных писем и жарких переговоров по видеосвязи мы решили расстаться (не по-дружески).

И вот я здесь: мой последний рабочий день.

Я всегда представляла себе уход с работы как драматическое и зрелищное событие – с гордо поднятой головой ты прокладываешь свой путь по длинным коридорам офиса, твои бывшие коллеги выстроились по бокам, ахают и пялятся. А ты идешь, обхватив руками классическую картонную коробку, наполненную вещами с твоего стола. Что-то в стиле «Безумцев».

За исключением того, что сейчас не 1961 год, к тому же я не помню, чтобы Пегги из «Безумцев» когда-либо била своего босса. Да и коробки, заполненной вещами, у меня нет, есть только кактус.

Моя сестра, детский психолог, сказала бы, что маленький колючий кактус на рабочем столе символизирует мой собственный характер. А я скажу, что это просто долбаный кактус. Подаренный клиентом и упорно отказывающийся умирать, поэтому я забираю его с собой. Этот мелкий зеленый молокосос слишком настойчив и не заслуживает оставаться в таком месте, как «Джонс, Джонс & Фишер».

– Хорошего вечера, Маргрет. У вас есть все мои контакты на случай, если возникнут какие-то проблемы. – Я стою в дверях с дамской сумочкой на плече и маленьким цветочным горшком в руках.