Они заняли столик в уютном старом пабе с фамилией Коллингвуд на вывеске и заказали кофе. Некоторые посетители, несмотря на ранний час, предпочитали напитки покрепче. Оглянувшись, словно кто-то мог за ними шпионить, Амир Гатри-Эванс жестом фокусника извлек из кармана рекламу… пиццерии.

– В Килимскоте только одна приличная пиццерия, верно? – Амир улыбнулся. – И что примечательно, она НЕ принадлежит Коллингвудам. И лого у нее запоминающийся.

– Не понимаю, чем это может помочь, – задумчиво произнесла Аттина, разглядывая рекламу. Лого и вправду запоминался.

– Сейчас увидишь.

Амир достал телефон, ручку, придвинул к себе салфетку и, завершив приготовления, быстро набрал номер пиццерии.

– Добрый день.

Аттина отчетливо слышала голос оператора в трубке.

– Добрый день, – отозвался Амир. – Хотел бы заказать одну «Маргариту» и картошку с сырным соусом.

– Напитки?

– Колу, литр, и воду без газа.

– Фамилия?

– Барлоу.

– Ваш номер телефона +442045770775?

– Да, – поспешно согласился Амир, едва успев его законспектировать.

– Добавить этот номер в базу?

– Нет.

– Ваш адрес Бринтон-Уолк, 28. Все верно?

– Да! – радостно согласился Амир, торопливо записывая улицу и номер дома на бумажной салфетке.

– Оплата?

– Наличными.

– Какие-то пожелания к заказу?

– Напишите на коробке «С уважением, Круг».

– Хорошего дня, – невозмутимо подытожил оператор и отключился.

Аттина захлопала в ладоши, с непритворным восторгом глядя на Амира. Тот шутливо поклонился.

– А теперь надо доехать туда быстрее курьера.

Они добрались за десять минут. Район был чистым и тихим, приземистый домик с разной формы окошками – неказист, но мил. Когда-то давно Бринтон-уолк была главной проезжей дорогой небольшого городка, теперь же она стала тихой пешеходной улицей. На нее выходило множество маленьких извилистых проулков между разросшимися, как грибы после дождя, новыми домами.

Терпеливо дождавшись курьера из пиццерии, они озадачили его желанием оплатить заказ, но щедрые чаевые компенсировали его удивление.

Бдительно проследив, в какую именно квартиру он позвонит, Амир поспешно потащил Аттину обратно к машине.

– Мы разве не зайдем?

– Нет. – Амир заговорщицки улыбнулся.

– Но он же может опять исчезнуть, – забеспокоилась Аттина.

– Юлиан Барлоу, очевидно, ждет Сопряжения. Осталось чуть больше двух месяцев, он не станет менять квартиру. Нам всего лишь надо дать ему понять, что так просто от нас не отделаться.

Курьер вернулся с пустыми руками, быстро загрузился на мопед и уехал.

– Ну надо же, он дома! Я даже не думал, что все так удачно сложится. – Амир удовлетворенно кивнул и тут же полез за телефоном.

Аттина с любопытством заглянула в экран. Амир набирал короткое сообщение, всего два слова: «Приятного аппетита». Несколько томительных минут ничего не происходило, и когда они уже окончательно решили, что ответа не будет, телефон гордо продемонстрировал входящее сообщение: «В следующий раз закажи “Четыре сыра”».

– Вот и славно. – Амир воодушевленно хлопнул ладонями по рулю и завел мотор. – В следующий раз позвоним в суши-бар.

– И долго ты собираешься его прикармливать? – со смешком поинтересовалась Аттина.

– Как пойдет. Главное, он уже понял, что мы настроены серьезно и из-под земли его достанем, если понадобится.

Аттина подумала, что, даже если бы и не была влюблена в Амира с самого детства, сегодня она бы точно в него влюбилась.

* * *

– Ты вернулся! Еще чуть-чуть, и я не смогла бы тебя прикрыть! – Гвен, сидящая на кровати в своей спальне, порывисто вскочила, но, подбежав к брату, остановилась. – От тебя так разит перегаром, что гости на приеме попадают замертво! – Она брезгливо поморщилась. – Тебе надо привести себя в порядок. Мать будет в бешенстве, если ты опоздаешь!

Илай тяжело оперся на дверной косяк и рассмеялся. На белой рубашке виднелись бурые подтеки, не хватало нескольких пуговиц. Волосы его были в беспорядке, под глазами залегла синева. Весь его облик демонстрировал, что ночь в Лондоне прошла бурно.

– Пара таблеток и горячий душ снова сделают из меня примерного наследника, гордость и опору семьи, – насмешливо сообщил Илай. Он попытался сделать шаг вперед, но пошатнулся.

Гвен обхватила брата за плечи и втащила в комнату, чтобы не привлекать лишнего внимания.

Старинный особняк гудел как улей, всюду сновали слуги, подготовка к ежегодному приему Миранды Коллингвуд шла полным ходом.

– Ты вел машину в таком состоянии?! – возмущенно пропыхтела Гвен, сгружая брата в ближайшее кресло. Илай практически висел на ней, так что четыре-пять шагов показались ей вечностью.

– Только представь, как взбесится мать, если я разобьюсь прежде, чем успею дать жизнь новому поколению Коллингвудов! – легкомысленно отозвался он.

– Дурак! – Гвен от души треснула Илая по плечу. – А обо мне ты подумал?! Раньше за тобой хоть Марина приглядывала, а теперь… – Гвен замолчала, понимая, что в запале подняла тему, возвращаться к которой не стоило.

По лицу брата пробежала тень.

– Прости… Я не хотела…

Илай поднял руку и потрепал сестренку по волосам.

– Ты так и не простил ее за тот вечер? Даже теперь? – все же спросила Гвен.

– И да и нет. – Илай заложил ладони за голову, окидывая сестру насмешливым взглядом. – Сейчас я думаю: хорошо, что она была ко мне равнодушна. Будь она влюблена в меня, непременно случилось бы что-нибудь трагическое. В конце концов, она такая же, как наша мать…

– Не понимаю, о чем ты, – нахмурилась Гвен.

– И не нужно. Я мучительно трезвею, вот и несу всякий бред. Можно я посплю полчаса в твоем кресле? – спросил Илай, прикрывая глаза.

– Ну разумеется. До кровати я тебя не дотащу, – фыркнула Гвен, разглядывая старшего брата. Он откинулся на тяжелую спинку, грудь в распахнутой рубахе равномерно поднималась в такт дыханию. Поблескивала пряжка ремня, модные брюки собирались складками, голые щиколотки красовались над туфлями, несмотря на раннюю весну. Он был девичьей мечтой любой школьницы или студентки университета от Лондона до Эдинбурга, но методично и последовательно любил только одну из них – Марину Вейсмонт.

Гвен смутно беспокоила оброненная им фраза. Что Илай на самом деле имел в виду? Единственным человеком, которого любила их мать, был Джон Коллингвуд. Гвен не помнила отца. Он умер, когда ей не исполнилось еще и года. Большая трагедия. Брат был старше на восемь лет. Мог ли он помнить что-то такое, о чем никогда не рассказывал ей?

В конце концов, все знали, в семейной истории Коллингвудов не бывает случайных смертей.

Глава 6
В воздухе любовь

Аттина сидела за туалетным столиком и, глядя на себя в зеркало, заканчивала макияж. На ней было облегающее платье без бретелей, красиво подчеркивающее грудь. Сама она такие никогда не носила. Платье принадлежало Марине. Так же, как и блестящие босоножки на высоком тонком каблуке. Они были тесноваты, но Аттина решила, что ни за что их не снимет.

В них и в этом платье она чувствовала себя увереннее, словно часть решимости старшей сестры передалась и ей.

До ежегодного приема Миранды Коллингвуд оставалось всего несколько часов. Они пойдут на него всей семьей. Впервые Вейсмонты окажутся в одном месте в одно и то же время с тех самых пор, как ее родители перестали разговаривать друг с другом.

Причиной окончательного разлада стала та напряженная беседа на кухне, обрывок которой Аттина и Амир случайно услышали. Новое неприятное открытие.

Впрочем, пора уже перестать удивляться. Новости сыпались на растерянную голову Аттины Вейсмонт как из рога изобилия.

– Аттина, доченька, ты готова?

Отец церемонно постучал в дверь.

– Одну минуту! – Она поспешно сбрызнула туалетной водой запястья и подхватила с кровати сумочку. Эта вещь была ее собственной, лаконичной и простой. Она придавала слишком смелому для Аттины наряду некоторую благородную сдержанность.

Отец уже ждал ее у лестницы.

– Ты потрясающе выглядишь! – Он казался искренне удивленным. – Надо же, я и не заметил, как ты выросла.

Аттина смущенно присела в реверансе.

Мать появилась из спальни и окинула их внимательным взглядом.

– Мы идем или нет?

Стелла Вейсмонт надела туфли на каблуке. Плохой знак.

В отличие от Аттины, которая больше похожа на своих отца и бабушку, Стелла Вейсмонт ростом была около шести футов и для совместных выходов с мужем неизменно выбирала обувь на плоском ходу, чтобы не казаться выше, чем он. Сегодня она это правило нарушила.

Гордая посадка головы, развернутые плечи, платье, обнажающее шею и ключицы, холодный взгляд сверху вниз – все эти детали единодушно демонстрировали отчужденность и недвусмысленное превосходство, показывать которые на людях мать прежде бы не рискнула.

Аттина украдкой взглянула на отца. Он очень любил готовить, также ему нравилось приготовленное есть. Зачем вообще проводить время у плиты, если нет возможности насладиться результатом? Божественное наследие уберегало его от излишней полноты, но округлая мягкость там, где принято было видеть строгую геометрию, все же присутствовала и смокингом только подчеркивалась.

Он не гнался за богатством, не кичился своей родословной, откровенно скучал на светских приемах и вместо игры в поло предпочитал жевать бутерброды в качестве зрителя.

Мартин Вейсмонт был чудесным папой и заботливым мужем, но все его достоинства лишь еще больше отталкивали супругу.

Он без слов протянул Стелле руку, словно не заметил ничего необычного, и Аттина впервые почувствовала раздражение. Возможно, обида за отца жила в ней и прежде, просто Аттина никогда не заостряла на этом внимания.

Родители никогда не вовлекали их с Мариной в тонкости своих взаимоотношений. Дочери никогда не становились ни оружием, ни арбитрами в конфликтах своих родителей. Что бы ни происходило между Мартином и Стеллой за закрытыми дверями, для сестер они всегда оставались семьей.

Аттина в очередной раз убедилась, что со смертью Марины действительно изменилось все.

* * *

Кто-то разжег огонь в камине. Недовольно взглянув на приветливо разгоравшееся пламя, Амир поспешил выйти из комнаты. Та самая причина, по которой наследник Гатри-Эвансов, семьи, сделавшей состояние на угольных шахтах, предпочитал снимать в Лондоне квартиру, а не дом. Никаких устаревших способов отопления. Горячая вода в трубах – только и всего. Понятная, знакомая, подчиняющаяся его дару.

Он отвык от родного дома. Здесь все казалось ему чужим и нелепым, словно он ошибся и приехал не туда. Куда-то исчезли дуб и красный кафель, такие уютные и домашние. Их вытеснили гладкие синие обои, а темные деревянные панели были теперь выкрашены в пошлый белый цвет.

Его собственная комната стала какой-то нежилой, опустошенной. Когда он вернулся без предупреждения, одинокая кровать была не застелена, матрац ничем не прикрыт. Не было ни паутины, ни пыли, ни какого-либо другого признака запустения, но сразу становилось понятно: сына, который спал на этой кровати, больше нет. И хоть к вечеру стараниями прислуги комната приобрела жилой вид, эта картина, врезавшаяся в память, подтвердила худшие его опасения. Ему никогда не стать частью этой семьи, какая бы фамилия ни значилась у него в паспорте.

Амир неторопливо спустился по лестнице и вышел на крыльцо. Гатри-Эвансы жили в ранневикторианском особняке в двух милях от Килимскота. Построенный еще до того, как индустриальная революция докатилась до провинции, элегантный, очаровательный, неподвластный капризам времени особняк всегда восхищал Амира в детстве. В отличие от его обитателей.

Мать и отчим собиралась на прием к Коллингвудам. Отказ не принимался, наследник семьи, вернувшийся домой, просто обязан был там присутствовать.

Что ж, на этот раз у Амира хотя бы есть повод пойти – Аттина Вейсмонт.