– Бауди, беги к шаману… – приказал мне Эльнар, как только отдышался. – Пусть сюда идёт. – Он повернулся к своим: – Там всё разрушено, всё перевернуто кверху дном. Проклятье, Одноглазого как размазало по всему дому… Везде кровь. На столе, на полу, на стенах. А голова… Она над порогом… Висит… А глаза как живые! Он смотрел на меня, ребята! Как живой, понимаете?! А из шеи…

Его опять вырвало. Вытирая грязный рот рукавом, чтобы на морозе не треснули губы, охотник оглядывался на чёрный дом.

Мне хотелось отказаться. Пожаловаться на боль в ноге, которая так и не унялась. Сказать, что я устал, что мне страшно, что я страшно замёрз, что я так и не увидел представления циркачей, будь они прокляты. Что я не хочу идти к шаману один. Но близость к дому, который осквернила тёмная магия (теперь в этом не было сомнений), пугала ещё больше дороги к Сканди. Там, за крепкими, забрызганными замёрзшей кровью стенами, где хранились разворошенные чужаками вещи из жизни моего отца, далёкого и почти незнакомого, теперь разлилось зло. И оно уже зацепило двух наёмников и Эльнара.

Оно могло коснуться и меня.

– Быстрее, Бауди! – прикрикнул Лэнни. Он растерянно топтался у коленопреклонённого товарища.

– Ледовые гончие, – прохрипел вдруг Лавр. – Это сделали Ледовые гончие, клянусь вам.

Наёмники переглянулись, пряча от товарища слабые недоуменные улыбки.

– Парень не врал! – продолжал тот. – Это были ледовые гончие!

– Бауди! – возмутился Лэнни, видя, что я все ещё стою на месте и смотрю на Лавра.

– Зови вашего шамана, парень, – заметил моё внимание наёмник. – Тут без него не обойтись… Беги шустрее. Лети быстрее голубой акулы! – Он повернулся к толстяку: – Пузо, пошли кого-нибудь из ребят на корабль, пусть Кривозуба сюда тащит, даже если он пьян в стельку. Один колдун хорошо, а два лучше. Если увидит шамана мистера Аниджи, то пусть тоже позовёт. И предупреди всех, кто на представлении торчит, пусть будут начеку. – Лавр опять посмотрел на меня: – Да беги уже!

И я побежал. Вернее, похромал, стараясь скрыть боль в колене от тех, кто остался у дома Одноглазого. Опираясь на обледеневшие поручни мостиков, скользя на тех платформах, которые плохо убирали хозяева. Под тёмным, затянутым тучами ночным небом. Не переставая думать о том, что ледовые гончие и их хозяин так и не ушли из деревни. Что они скрываются в каком-нибудь из домов, наблюдая за мной. Или идут по моему следу, плотоядно облизываясь и не боясь колючего мороза.

Но я не остановился.

Как вы уже знаете, шаман Сканди жил отдельно от деревни, в храмовом ледоходе ярко красного цвета. Сейчас, ночью, святилище казалось совершенно чёрным, и даже огни фонарей, освещающих обитель стихийного волшебника, не выдавали истинного её обличия.

Через неровный лёд и маленькие гребни заструг шла протоптанная тропка, которую пожилой шаман ежедневно расчищал до старых торосов и продолбленных в них проходов. Чтобы не потеряться, здесь тоже были сделаны перила, и даже в сильную пургу, когда ветер сбивал с ног, человек мог дойти до ледохода Сканди без риска неудачно свернуть с пути, заплутать из-за этого в ревущем буране и околеть совсем рядом с деревней.

До тропы я добрался, как мне кажется, меньше, чем за час. По разгорячённой спине то и дело скатывались капли пота, которые быстро остывали, и от этого становилось всё холоднее. Я шёл, быстро-быстро переставляя ноги и проклиная холод. Лёгкие болели от усталости, голова кружилась от мороза, но я ни разу не остановился.

За моей спиной сверкал огнями цирковой ледоход, возвышаясь над снежными куполами деревни. Там до сих пор царило веселье и праздник.

А в доме моего отца…

Я не хотел представлять себе то, что увидели там наёмники и Эльнар…

Как же холодно! Почему я не надел тёплую парку, в которой уютно даже в такие морозы? На кого я хотел произвести впечатление, натянув этот дурацкий тулуп?!

Слева и справа надо мной высились стенки древних торосов – я добрался до узкого перехода между землями деревни и владениями шамана. В этом месте всецело проявлялись мощь и незыблемость вечной мерзлоты. Четырёхъярдовые вздыбившиеся льдины безмолвно нависали над головой, и рядом с ними я сам себе казался ничего не значащей букашкой, которую можно растереть одним шлепком холодной, смертельно твёрдой ледяной лапы.

Я неосознанно увеличил шаг, забыв про боль в ноге и стараясь побыстрее миновать зловещий коридор. Именно в этот момент позади меня послышалось тихое звяканье.

Сердце подпрыгнуло в груди, попыталось пролезть в горло, царапая рёбра, во рту моментально пересохло. Стараясь не шуметь, я в несколько больших шагов оказался за пределами прохода и нырнул в сторону от тропы, прижавшись спиной к гряде. До ледохода Сканди оставалось ярдов двести-триста… А за спиной…

Мои чувства обострились. Не знаю, что было тому виной – столкновение с гончей, а может, душный страх охотников и наёмников у места убийства Одноглазого. Но сейчас я отчетливо слышал злость. Злость и обиду человека (а человека ли?), идущего по моим следам. Густое серое облако недобрых эмоций окутывало моего преследователя, и ничего хорошего случайному встречному (то есть мне) не сулило. Присев, я зашарил руками по льду, надеясь, что судьба подарит хоть что-нибудь, чем можно попытаться защитить себя.

Вскоре стали слышны торопливые, чуть резкие шаги; ритмично, почти зло хрустела снежная крупа. Я шмыгнул носом, чувствуя, как замёрзли в нём волоски.

Ледовая гончая? Быть того не может. Но все наши сейчас либо на цирковом представлении, либо у дома Одноглазого. Да и чувства не те, не те эмоции. Но кто? Человек серьёзно обижен, будто рухнула его мечта и он сейчас попросту ненавидел виновника этого краха.

Пальцы наткнулись на обломок льда, и, сжав его в перчатке, я выпрямился. Незнакомец вот-вот должен был выйти из «коридора» на открытое пространство, и тогда можно будет либо лезть в драку, либо прятаться, либо успокоиться.

Мороз ещё сильнее охватил меня ледяными объятиями, остужая горячий пот под тулупом.

Человек приближался. Я услышал, как он недовольно бормочет себе под нос. И я узнал голос! От сердца тут же отлегло, и на миг захотелось отомстить проклятому Эрни, – а это был именно он! – и напугать его, выскочив из укрытия с диким криком. Но потом я представил, что бы случилось, разыграй кто-то так меня, и потому просто окликнул приятеля:

– Эрни? Что ты тут делаешь?

Он, вздрогнув от неожиданности, обернулся. В ночной темноте едва виднелся его силуэт на фоне снежной равнины. И бидон в руках.

– Эд? – изумился он. – А вот что тут делаешь ты? Почему ты не на празднике? Тебя тоже Боб послал?

Я понял, на кого злился Эрни и совсем не хотел говорить, зачем иду к шаману.

– Там цирк. Там представление. А он послал меня к Сканди, представляешь? – пожаловался парень, не дожидаясь от меня ответа. – Покушать передать, представляешь?! Неужели нельзя было это сделать завтра, а?

Я замахал руками, согреваясь.

– Ненавижу его, – поделился Эрни.

Мы зашагали по тропе – я впереди, хромая, а он чуть позади.

– Вдруг они завтра уедут, Эд? – хныкал за моей спиной посыльный. – Вдруг уедут, и в то время как шло их единственное представление – я ходил к дурацкому шаману с дурацкой едой! Ненавижу Боба… Вот зачем я в таверну заглянул? Надо было сразу на ярмарку идти!

Слушая, как сокрушается мой товарищ, я хромал по ледяной дорожке. Храм-ледоход, с горящими вдоль палубы фонарями, был все ближе. Прерывисто втянув воздух, я поймал себя на том, что все мои мышцы напряжены от холода.

– Там настоящий волшебник приехал! – бубнил Эрни. – Самый настоящий, Эд! А пока я схожу, да пока вернусь, там все закончится!

– Так давай мне бидон – и беги в деревню, – предложил я, сетуя, что не догадался сделать это раньше. Всё лучше, чем слушать его нытьё.

– Ой, правда?! – обрадовался он. – Слушай, спасибо, Эд! Огромное тебе спасибо!

Обернувшись, я протянул свободную руку за бидоном. Посылку Пухлый Боб снарядил тяжёлую. Скорее всего, мяса покидал в честь праздника.

– Не забуду этого, Эд! Клянусь!

Я улыбнулся ему, зная, что он не увидит моего лица в кромешной тьме. Эрни побежал назад и напоследок ещё раз крикнул:

– Спасибо, Эд!

Нашёл за что благодарить. До ледохода было рукой подать, и вряд ли он выиграет больше десяти минут. В душу опять вполз уловленный там, у дома Одноглазого, страх. Вспомнился «мёртвый» бородач и Ледовая гончая. Сейчас это казалось событием из другого мира…

До ледохода шамана оставалось шагов двадцать, может, тридцать, когда тропа под ногами дрогнула. В уши ударил страшный грохот, словно с небес свалилась сразу сотня огромных ледоходов и каждый из них взорвался, разбрасывая по сторонам осколки. Я в испуге бросил бидон и заткнул уши, кривясь от рвущего из звука. Однако чудовищный рокот, звук крушащихся льдин всё равно продирал меня насквозь. От натянутого треска вековых плит дрожали зубы и, казалось, что-то лопается в животе.

Храм подпрыгнул, и я с ужасом почувствовал, как поднимаюсь вверх. Как вздымается к небу лёд подо мной и кораблём Сканди. Покачнувшись, я упал на колени и вцепился пальцами в обжигающую пористую поверхность, сдирая кожу с незащищённой варежкой левой кисти. Меня развернуло лицом к деревне.

Россыпь домов перед моими глазами вспучилась. Словно огромный, покрытый гремящими и лязгающими платформами чирей вздулся на поверхности и норовил вот-вот лопнуть.

Небо позеленело, и от пляски ядовитых огней зарябило в глазах, а в мертвенном свете, непонятно откуда опустившемся на землю, Кассин-Онг набухал всё сильнее. Визжали рвущиеся тросы и лестницы, а сквозь жуткий грохот льда слышался звук бьющегося стекла и крики.

Не в силах отвести взгляда от гибели деревни, я так и стоял на четвереньках, разинув рот, не чувствуя пожирающего мою руку холода и не веря в происходящее. Вспыхнула миллионами осколков теплица. Обрушилась крыша трактира Пухлого Боба. Медленно свалился с платформы дом старосты.

Мне показалось, что я вижу, как меж мусора и обломков, отлетающих от домов, и кренящихся платформ в небо взлетают фигуры людей. Но они же должны быть на представлении! Севернее места пролома!

Грохот стал ещё громче, а льдина, за которую я держался, накренилась сильнее. Пальцы заныли от напряжения. Позади меня скрипя гусеницами покатился вниз корабль шамана. Брошенный бидон звякнул о массивные траки, и я плашмя упал животом на лёд, вбив носки сапог в углубления. Левая рука скрючилась, хваткой мертвеца вцепившись в лёд, и нещадно болела от пожирающего её холода. Казалось, сейчас она просто раскрошится.

В зелёном свечении, льющемся с неба, вдруг возникла огромная чёрная фигура. Она словно выросла из океана, разбрасывая в стороны ледяные валуны, металлические конструкции платформ и обломки домов, и тянулась теперь к окрашенным в изумрудный цвет облакам. Задрав голову, я смотрел на неё во все глаза, забыв обо всём. Забыв о сведённой от лютого холода кисти, забыв о гибели Одноглазого и цели своего путешествия сюда.

Тёмный Бог пробился наружу, уничтожая мою родную деревню, и теперь вызывал на бой Светлого Бога, который на ночь ушёл на покой, за горизонт. А вокруг косматого, мокрого чудовища ярко вспыхивали, рассыпая искры, и навсегда гасли разбивающиеся фонари. Льдины, отброшенные силой подводного владыки, взмывали к небу и скрывали от меня гигантский цирковой корабль, до того цитаделью возвышавшийся над деревней. Цирк был далеко от места пролома, и те, кто пришёл на представление, должны были благодарить судьбу за приехавшую ярмарку. Если бы не труппа Аниджи, все бы сейчас мирно спали по домам, и проснулись бы от…

Я похолодел, вспомнив об охотниках у дома Одноглазого. Успели ли они спрыгнуть? Успели ли сбежать? Кисть напомнила о себе дикой болью, и я с шипением втянул её в рукав, проклиная себя за слабость.