– Вот именно! – частил Сергей Капинский. – Обладая высокой дисперсностью, лигнин не требует – в отличие от большинства других видов выгорающих добавок (угля, сланца, шлака) – дополнительных затрат на измельчение. При использовании опилок в кирпиче образуются крупные незамкнутые поры, повышающие водопоглощение материала…

– Абырвалг! – сказал я. – Помнишь, как мы договаривались? Говорить так, чтобы и бабуля из-под подъезда тебя поняла.

– А-а-а… Так вы приедете? Напишете про нас? Мы и опытные образцы подготовили, совместно с кирпичниками.

– Погоди, а вот ты про опилки говорил… Их же вместе с лигнином нужно туда, в глину пихать?

– С опилками, да, крупные партии пока нам недоступны, ну, а мелочь мы у Сашиного бати брали, у него циркулярка, так…

– Сережа, – сказал я, – у нас целое огромное ПДО.

– …бать я тупой, – сказал Сережа. – Это ведь ещё лучше, да? Это ведь ещё и дубровицкие опилки? Полностью местное сырье получается? Но там Волков, к нему так просто и не сунешься…

– Я сунусь, – сказал я. – Вы, ребята, молодцы. Я из вас сделаю национальных героев.

– Товарищ Белозор…

– Ещё лигнин можно при производстве асфальта использовать. Понятия не имею как – общайтесь с нефтяниками, дорожниками, копайтесь в документах.

– Ого!!! Так ведь, это ведь!!! Мы ведь!!! Саша, асфальт! – как бы его удар не хватил от радости.

– Тише там с восторгами. Я с Исаковым переговорю – может, у него есть такие же ненормальные, как вы – объедините усилия. А вы готовьте демонстрацию вашего изобретения. Приедем, наверное, сразу все вместе – смотреть на ваш лигниновый кирпич…

– Товарищ Белозор, да я за вас… Да мы! Да до гробовой…

– Сирожа, не мельтеши. Станешь директором Гидролизного – тогда поговорим.

На той стороне трубки замолчали. Капинский задумался. Вот это да! Глядишь – будет у нас ещё один «красный директор»… Хотя – сильно молод. Времена Гайдаров, которые полками в 17 лет командовали, миновали. Сейчас начальник должен быть солидным – тот же Исаков выбивался из этой тенденции категорически. С другой стороны… Общая тенденция – это одно, местные нюансы – другое. Дьявол в деталях, верно?

– Ты чего замолчал? – спросил я. – Планируешь кровавое убийство директора?

– А зачем его убивать? – совсем всерьёз усмехнулся Сирожа. – Ему до пенсии два года. За два года я кое-что могу успеть, верно?

– За два года – можешь, – согласился я. – А до завтра постарайся смочь организовать приём алчущих и жаждущих рацпредложений начальников.

– Постараюсь.

– Ладно, набери меня завтра в восемь тридцать, договоримся.

– Да-да! Спасибо, товарищ Белозор!

Для этих двух заводских парней я был тем самым волшебником на голубом вертолёте, который и кино покажет, и эскимо подарит. Эх, был бы я настоящим попаданцем-превозмоганцем-прогрессором – меня бы за чародея все местные считали. Кричали б барышни «Ура!» и в воздух чепчики бросали…

А пока – пойду в Хозтовары схожу, чопики куплю – новый мебельный гарнитур собирать. Ну как – новый? Корявский гарнитур, но в отличном состоянии. Хаимка подогнал.

Глава 4, в которой камень сваливается с души

– Ты представляешь, представляешь, Аленушка! – трепыхалась Май. – Я ведь поверила ему, приняла у себя! Думала – вернулся мой Герман…

Подслушивать – нехорошо. Но я ведь не подслушивал! Я просто сидел на рубероидной крыше гаража в поисках лучшего ракурса для фотосъёмки огромной стаи бродячих собак, которая оккупировала двор одной из хрущёвок и близлежащий гаражный кооператив. Искал самцов и самок семейства псовых? Как говорится, ищите и обрящете! Не знаю насчёт Алёны, но Машенька была той ещё с-с-с-с-суперженщиной.

А две дамочки устроились в беседке, увитой диким виноградом. Май курила и вешала на уши главной редакционной сплетнице свои страдания. По всему выходило, что Машенька была оскорблённой невинностью, а я – дурашкой и глупцом, которого околдовала заезжая вертихвостка. А так – не было преград для нашего совместного счастливого будущего. Как там, в том фильме? «Вы – привлекательны, я – чертовски привлекателен…» Ну да, ну да, как будто она не обжималась с тем офицером в гардеробе, и, я уверен – не с ним одним. Натура такая. И как будто Геру не тиранила всё то время, пока я не появился у него в башке и не взял управление на себя… И вовсе тут Тася ни при чём…

– Я увидела, как он, несчастный, брошенный этой кацапской лахудрой, идёт по Советской один, пешком… Я видела, в каком он состоянии – и догнала его и привела домой!

– И что, и что? Как он? – оживилась Алёна и даже придвинулась к подружке поближе.

– Как?! – Май тряхнула головой. – Да никак!

– В смысле – никак? Ты что – даже не захотела с ним… Ну-у-у… – Алёна сделала какой-то неопределённый жест рукой и закатила глаза. – Гера ведь такой, такой… Ну – мужик что надо стал!

– Стал… Алёнушка, я его разула, раздела, уложила на кровать, приняла душ, навела полный марафет, надела то самое чехословацкое бельё, помнишь?

– Алого цвета? – томно и мечтательно вздохнула Алёна.

– Алого цвета! Пришла – он лежит с открытыми глазами и смотрит в потолок! Я… Ну и так, и по-другому, и по всякому, а он знаешь что?

– Что-о? – широко раскрыла глаза наша делопроизводитель и облизала губки.

Май достала свою конченую папироску и не менее конченый мундштук, чиркнула импортной зажигалкой, затянулась и трагично проговорила:

– Сказал: «Руссо туристо – облико морале!» Повернулся к стенке – и уснул! – она, ей-Богу, едва ли не зарыдала.

А я едва от радости с крыши не свалился. У НАС! НИЧЕГО! НЕ БЫЛО! Яа-а-а-а-аху!!! Нет у неё методов против Кости Сапрыкина… То есть – против Геры Белозора!

Может быть, это странно – гордиться тем, что НЕ переспал с красивой молодой женщиной. Обычно наш брат-мужчинка, наоборот, склонен такого рода событиями кичиться и тешить своё самолюбие, но в этом конкретном случае «руссо туристо – облико морале!» – это именно то, чем гордился я. Машенька Май при всех её прелестях – это медуза горгона! Притом, что «Медуза» – это имя, а «горгона» – принадлежность к классу мифических существ, кстати.

В общем – гора свалилась с плеч, камень – с души, и стало мне так легко и радостно, что ни в сказке сказать, ни пером описать. И собак я отснял – отлично получилось. Действительно, штук двадцать очень наглых кабыздохов оккупировали детскую площадку, морально разлагались в песочнице, предавались групповому разврату на горке и обоссали все качели. Удалось снять всё и сразу, но разврат собачий в печать точно не пустят, ибо порнография.

Заголовок был уже придуман. Конечно же – «Собачье дело», что же ещё? Клише и штампы – наше всё, список уродских названий продолжал активно пополняться. Но всё это меркло перед внезапным счастьем в личной жизни. Потому что когда личной жизни нет – это иногда тоже своего рода счастье.

Машенька и Аленушка продолжали скорбеть о своей несчастной бабской доле ещё некоторое время, и что-то там они ещё обсуждали и планы строили, и вроде как даже на мой счёт – но мне это было малоинтересно. Хотя самолюбие моё всё-таки ликовало. Именно с пришествием меня Гера стал «мужиком что надо» по мнению парочки провинциальных стерлядей. Достижение! И это притом, что Белозор был куда симпатичней меня-настоящего. Моя-то внешность как раз на уровне «чуть красивее обезьяны»… Ладно – не обезьяны. Какого-нибудь грифа-падальщика или страуса-марабу. Или марабу – аист? А страус – эму? Впрочем, и тот, и другой красоту имеют весьма специфическую…

Я ушёл по крышам гаражей, перепрыгивая с одной на другую, и спустился по дереву – корявой и раскидистой старой яблоне, листья которой уже начали ощутимо желтеть. Материал писать надо!

* * *

В редакции царила тишина, прерываемая стрекотом печатной машинки Фаечки из кабинета наборщиц. Вообще-то время обеда, но, видимо, девушка решила закончить работу, а потом уже спокойно уделить время себе любимой.

– Есть чё? – высунулся из своей лаборатории Стариков.

– Есть! Собаки!

– Давай сюда, у меня реактивы уже намучены!

Раскрутить фотоаппарат и достать кассету было делом минутным – и наш фотокор тут же скрылся за дверью, а я сел за «Ундервуд». Тема с собаками, кажется, преследовала меня всю мою жизнь. Что сейчас, что в будущем – в Дубровице не было никакого приюта или, например, питомника для животных. Как не было и отлова. Только отстрел! А добросердечные горожане этого не понимали и писали в редакцию письма, и звонили с просьбами как-то повлиять на коммунальщиков, чтобы «пёсиков куда-то забрали». Да никуда их не заберут! Их пристрелят!

Собачки не на деревьях вырастают, их кто-то сначала растит, а потом выбрасывает на улицу, а потом они плодятся… И – да, мне, например, жизнь одного человеческого детёныша важнее сотни собачьих жизней. Так что – мой выбор очевиден. Детская площадка – для детей, а не для псинок, какими бы миленькими они ни были… Поэтому осознавая последствия – напишу статью и, уверен, через пару дней собак во дворах уже не будет.

Ну да, одно из самых кошмарных воспоминаний из детства – это звук выстрела за домом, а потом чёрная кудрявая дворняжка волочит по дорожке из бетонной плитки окровавленные задние лапки. Кошмар? Кошмар. А второе самое жуткое воспоминание – металлическая горка, на которой сидит маленькая девчоночка, в ужасе прижимая к себе дурацкий двухцветный мячик, и свора псин, беснующихся вокруг, рыча и лая, и едва-едва не хватая её за ноги. Я в это время сидел на ближайшем каштане и пребывал в состоянии шока: от страха перед собаками и от осознания собственного бессилия и невозможности помочь девочке. Когда тебе пять с половиной лет – вряд ли справишься с полудюжиной крупных псов.

В общем, расписал всё это образно и эмоционально, закончив призывом к безответственным хозяевам не выбрасывать питомцев на улицу, сердобольных дубровчан – не прикармливать собак в общественных местах, а коммунальщиков – сделать уже хоть что-нибудь. И пошёл отдавать текст.

* * *

Татьяна Ивановна Светлова – заместитель главного редактора газеты – была в отпуске в момент моего попадания в Геру Белозора, и знакомиться нам пришлось в летние месяцы заново. Она была в шоке от нового Белозора, я – от неё.

Я думал, таких не бывает. Эта женщина лет шестидесяти выглядела просто отлично, всегда подтянута, аккуратна, хорошо одета. Она не делала химзавивку, едва-едва пользовалась косметикой и при этом казалась минимум на двадцать лет младше своего официального возраста. Светлова была добрейшей души человеком, тонкой натурой, талантливейшей поэтессой и высокопрофессиональным журналистом. Что она делала в засиженном мухами дубровицком «Маяке»? Ответ может показаться наивным, но почему-то в нашей провинции я встречал его всё чаще и чаще: она просто любила свой город, вот и всё.

– Гера, – сказала Светлова, – это ужасно прекрасно. Вы молодец. Но эпизод с собачкой… Послушайте, у меня слезы навернулись! Выводы замечательные. Но это ведь… Кажется, материал не пропустят. Кровь, жестокость…

Татьяна Ивановна вздохнула. Она любила писать про хорошее. Про то, как Тиханович поставил на ноги очередного пациента. Про красивые клумбы в парке Победы. Про выступления артистов и награждения победителей соревнований. А потому, кажется, отнеслась с большой благодарностью к тому, что я взял на себя роль ассенизатора и обеспечивал номера «Маяка» нескончаемым потоком критических материалов по животрепещущим темам городского благоустройства.

– Несите редактору, Гера. Он в последнее время в благодушном настроении, может, и возьмёт. А! И вот ещё – звонил Цыцура, Михаил Сергеевич, просил вас. Я сказала – поговорю. Он хочет материал «как у Исакова был про УТТ».

Цыцура – это директор районного предприятия электросетей.

– Тогда меня надо в аварийную бригаду. Вы ж знаете – кабинеты и конторы я не люблю.

– Ну, я ему позвоню, он хотел после выходных сразу. У вас получится?