Глава 12

Спустя час я уже чувствовала себя вполне отмщённой за утренние насмешки Матвея: достаточно было посмотреть на его страдальческую мордашку, когда продавщица притаскивала ему новую стопку подобранной мной одежды. Я же потягивала на бархатном диванчике кофе и остановиться с примерками просто не могла: его нестандартная внешность открыла такой простор воображению, что даже консультантки в бутике издавали невнятные писки, стоило ему показаться перед зеркалом в идеально пошитом пиджаке с громким лейблом.

– Твою мать, – прошептала я, увидев вновь вышедшего в торговый зал Матвея: в графитово-чёрном костюме и приталенной рубашке цвета хаки, как мне и представлялось с самого начала. «Бёрберри». Определённо его стиль и крой.

– Я похож на гея в презервативе, – прошипел он, явно не разделяя моего восхищения, и с брезгливостью отряхнул рукав от несуществующих пылинок.

Зато в моих руках дрогнула чашка, и пришлось спешно поставить её на столик. Дыхание перехватило, и виной тому было не успешно отступающее похмелье. Зелёный оттенок идеально подчеркнул глубину и темноту его больших глаз, которые уже плохо получалось скрыть чёлкой. Две девчонки-консультантки, предлагавшие Матвею одежду по моим указаниям, смотрели на него как на восьмое чудо света, а одна потянулась к карману за телефоном, но получила по рукам от другой.

Что и говорить, если даже у меня заныло в груди от того, как же паршивца украсил изысканный лук.

– Ты похож на внебрачного сына Джонни Деппа, – вздохнула я, как можно более критично оглядев его худощавую фигуру. – Не хватает ремня для брюк. Девушки, принесите «Сантони», тот кожаный.

– У вас шикарный вкус, – даже без намёка на наигранность отозвалась консультантка. – Такой образ собрали… Мы и сами не предложили бы лучше. Как будто совсем другой человек.

Я вежливо улыбнулась, но слова оказались и впрямь приятны: хоть в чём-то у меня получалось быть знатоком. Действительно, хмурый парнишка, который сюда вошёл час назад и этот молодой тёмный бог из рекламы одеколона – как два лишь отдалённо похожих незнакомца. Ах, если бы ещё поколдовал хороший парикмахер… Довольно сложив ногу на ногу, я наблюдала за реакцией Матвея на собственное отражение, и в отличие от всех присутствующих дам она была весьма прохладной.

– Мне неудобно, – прошипел он и вдруг стянул пиджак, с раздражением откинув его на спинку ближайшего кресла. – Ткань скользкая, противная.

– Ну, конечно: футболка, которой лет десять, куда лучше люксового хлопка, – фыркнула я, следом слегка нервно сглотнув: Матвей в попытке упростить вид расстегнул пуговицы на манжетах и попытался завернуть рукава рубашки.

Ох ты ж… Пришлось на короткий миг прикрыть веки, чтобы успеть помолиться всем святым модельерам сразу. Если бы хоть кто-то из мэтров увидел его в этот момент, мир моды перевернулся бы к дьяволу. Потому что эта внесённая лёгкая небрежность вкупе с выглядывающими из-под закатанных рукавов татуировками жилистых предплечий – как вишенка на готовом пирожном. Дала маленькую искорку бунтарства и окончательно заставила меня напрячь бёдра, по которым прошли мурашки.

Чёрт, я сама вырыла себе яму. Даже смазливость Тимура не шла ни в какое сравнение с этой естественной аурой мужчины, которой пропитался воздух.

– Какая разница, десять ей лет или нет, – тем временем бурчал Матвей, словно действительно не понимал, как сногшибательно выглядел. – Я вообще-то её на концерте «КиШ» покупал, ещё когда Горшок живой был.

Да уж, вот эта его фразочка моментально спустила с небес на землю. Нутро не переправить качественной тканью. Погуглить хоть что ли, про кого речь? Едва сдержавшись от желания тут же отдать его футболку на половые тряпки, я хлопнула в ладоши и подытожила:

– Берём всё. Костюм, ремень, три рубашки… Ещё нужны хорошие туфли.

– Юль, ты сдурела? – тут же возмутился Матвей, мельком глянув на ярлычок с ценником на пиджаке. – Ну и нафига оно мне за такие деньги?

– Цыц, – прошипела я, резво поднявшись с дивана. Подошла к нему ближе, доверительно подалась вперёд и прошептала, чтобы нас не слышали убежавшие за ремнём консультантки: – Неприлично в таких местах говорить о цене.

– Неприлично – продавать пару тряпок по цене истребителя. С ума блин сойти, тут нитки золотые что ли…

Он всё продолжал бухтеть, а мне с новым вдохом пришлось отойти на полшага. Аромат его кожи – прелых цветов, дыма и нотки горечи – волной захватил рецепторы и дал слабостью в колени. Фантазия пустилась в разгул, стремительно подбирая дополнение к этому запаху: что-нибудь свежее, древесное.

Да, я однозначно поняла, какой одеколон ему бы подошёл. Но, увы, протащить Матвея ещё и до магазина с косметикой стало задачей невыполнимой: даже в обувном он уже не позволил мне вмешаться в выбор и взял классические туфли-оксфорды. Благо, хотя бы итальянские.

Бросив все покупки в машину, я уже было собиралась скользнуть за руль, но тут он перехватил моё запястье и потянул за собой вдоль оживлённого проспекта.

– Я побыл твоей куклой, так что теперь твоя часть сделки, – заметно взбодрившись, провозгласил Матвей, заглушая звуки улицы и стук моих каблуков по тротуарным плитам.

– И куда мы идём? – осторожно поинтересовалась я, вытянув руку из его прохладных пальцев. Кожу окатило мурашками.

– Жить. Юль, я не был в России лет… пять, наверное, – он задумался и любовно погладил принт на груди: к моему сожалению, после бутика дурацкая футболка снова обезобразила его тело. – И не жил тут на постоянной основе с две тысячи тринадцатого. Я скучал по родным местам, по нашему языку и нашему солнцу, которое не пытается сварить тебя живьём.

Он развёл руки, словно пытался обнять воздух, и тёплый весенний луч озарил бледное лицо. Несколько прохожих с недоумением отшатнулись в стороны. Я тяжко вздохнула: понятно, его сейчас аки Серёжку Есенина потянет обниматься с берёзами и бегать по травке. Но мой вид точно не предполагал таких мероприятий – ни довольно лёгкое жёлтое платье, ни туфли на каблуке, ни едва вынырнувшая из похмелья мордашка. Не хватало знакомых встретить в такой компании…

– Так может, вернёмся домой и выпустим тебя по лесу там погулять? Поцелуешься с ёлочками, споёшь белочкам песни «Любэ», и на этом закончим порыв патриотизма?

Он глянул на меня с налётом грусти, но всё-таки немного утихомирился и сбавил шаг.

– Ты безнадёжна, – вздохнул он с печальной улыбкой. – Но кажется, начинаю к этому привыкать. Просто прогуляйся со мной немного, я хоть надышусь. Мы же правильно идём, впереди набережная?

– Да, но к ней дорога через Парк Чудес, – на автомате ответила я, и тут с запозданием сообразила: – Так это не твой родной город? Откуда ты?

Мы тормознули на светофоре, и пришлось переждать шум проносящихся мимо машин, чтобы не пришлось кричать. Если бы знала, что Матвея потянет аж до вод местной реки, точно бы не пошли пешком – туфли здорово натирали мне пятки.

– Я с Урала, у вас вообще впервые, – пояснил он, когда мы продолжили путь. – Парк Чудес говоришь? Прям то, что надо!

Мои брови невольно поползли вверх от удивления. Причём и от того, что бокор захотел погулять среди пищащих детей, и от понимания: выходит, он рванул из Бенина в наш далеко не столичный и незнакомый ему городок только потому что ему приказали потусторонние силы. Бред.

Но именно в этот момент я чётко представила на его тощей шее здоровенный собачий ошейник.

Впереди показались аллейки парка, и послышался гомон детворы, восторженных криков от крутящихся аттракционов. Солнечный день выкурил из домов всю округу, и здорово пахло цветущими нарциссами вперемешку со свежим попкорном. Пусть лишние звуки неприятно давили на виски, но общая атмосфера пёстрого праздника с кучей воздушных шаров и ненавязчивой музыкой вызывала ностальгию по детству.

– Зачем тебе парк, если всё равно ни на одной карусели не покататься? Эмоции же запрещены, а тут музыка, смех и прочее, – мягко напомнила я, потому как Матвей бодро прошёл на территорию детской радости через приветственную арку. Мимо нас пробежала звонко хохочущая девчушка в розовом платьишке, рассеивая вокруг себя мыльные пузыри.

– О, ты вдруг начала думать о моих эмоциях, – с озорным прищуром глянул на меня бокор. – Лучше бы подумала об этом вчера. Представь, каково это: постоянно на грани сознания контролировать пульс. А в это время одна невыносимая козявка делает всё, чтобы ты сорвался. По сравнению с тем, что творишь ты, всё это вряд ли может меня сильно затронуть. Но я хотя бы буду помнить, что ещё не подох.

В груди кольнуло от радости: он признал. Признал, что ему не всё равно, и отсутствие внешней реакции на меня – просто ради соблюдения условий сделки, ради неразлагающегося тела Вадима. Глупая улыбка расплылась на лице, и сверкающие вокруг огоньки каруселей стали в разы ярче, а день – светлее.

Наверное, именно из-за них я и не заметила, что прямо на нас летел подросток на электросамокате.

– Значит, невыносимая козявка…

– Эй, осторожней! – крикнул Матвей, обхватив мою талию и резко, почти больно дёрнув меня на себя за секунду до того, как самокатчик на полной скорости сшиб бы мою тушку. – Смотри, куда прёшь! – бросил бокор вдогонку даже не тормознувшему придурку.

Я ошалело хлопала глазами, не сразу вообще осознав, что сейчас произошло. Прохлада мужских пальцев чувствовалась даже через ткань платья, а мои ладони каким-то чудесным образом оказались на твёрдой груди Матвея прямо поверх облупившегося принта. Не отрывая испуганного взгляда от моего лица, он громко сглотнул и с глухой безысходностью пробормотал:

– Да. Невыносимая. Тридцать три несчастья, – торопливо выпустив меня из рук, он прикрыл веки и сделал длинный выдох, приложив большой палец к точке измерения пульса на своём запястье. – Ты как вообще до такого возраста дожила, если постоянно притягиваешь неприятности?

Он поморщился и закусил губу, явно пытаясь сосредоточиться. Дышать размеренно. И моя победная радость сменилась жгучим стыдом – он же делал это ради меня. Ради нашей сделки, чтобы я получила всё состояние Демчуков. Уверена, что даже сейчас Вадим в своей комнате выл и метался по кровати, и вдвойне дерьмово, если Нина Аркадьевна уже вернулась…

Нет, план стать хозяйкой «Райстар» определённо важнее, чем моё острое желание прижаться к этому твёрдому телу ещё раз.

– Я была не права, – каким-то чудом сложились у меня эти тихие слова, почти неслышные из-за общего гомона парка и музыки. – Я не должна тебя провоцировать и делать твою задачу сложнее. Мне… жаль, Матвей.

Ох, это оказалось трудно. Сломать в голове своё «хочу», чтобы понять: ему хуже. Потому его так раздражало моё наплевательское отношение к безопасности – он прикладывал для воплощения плана в жизнь куда больше сил, чем я, а испортить всё можно одним поцелуем.

Наверное, то просто успокоилась моя женская гордость: понимание, что могу получить всё, чего захочется, моментально делало из желанного приза ненужную безделицу. Точнее – ту, без которой можно и обойтись. Тем более ради нас с Женькой.