И никакого старшего сына тут не значилось точно.

Владимир Сергеевич всё продолжал обводить пальцами силуэты жены и дочери, гладил их волосы. С новым стыдом заметила скопившуюся в уголках его глаз влагу: что ж, он точно не зомби, как показалось мне поначалу. И помнил, кто он, и кто его семья. Но почему тогда позволял этому уроду Виктору стоять рядом с ним?!

– Какой красивый портрет, – с елейной улыбкой заметил тот, мягко вытягивая картину из рук отца. – Повешу в его спальне. И Юля, мы, конечно, не знакомы, но всё-таки давайте наши семейные вопросы останутся между мной и папой. Последнюю неделю он не проводит и дня без обезболивающих уколов, так что ему тяжело адекватно реагировать. В том положении, в котором он сейчас, очень трудно продолжать держать глупые обиды на родных детей.

Я с трудом сглотнула едкие слова, которые просились на язык: ничего себе, глупая обида – да он фактически убил эту прелестную девчушку и собственную мать заодно! Ах, если бы Вадим сейчас был жив и мог спустить гадёныша с лестницы! Не сомневаюсь, что он бы не подал ему руки, если бы сам принимал решения.

– Конечно, – сдавленно процедила я, изо всех сил держа себя в руках. – Это не моё дело. Рада, что о Владимире Сергеевиче есть, кому позаботиться в такое время. Мы пойдём, присоединимся к гостям.

– Да, добро пожаловать в наш дом, – подчеркнув слово «наш», кивнул Виктор на распахнутые двери в столовую, откуда доносились голоса и музыка.

Как же зачесалась ладонь в желании дать ему пощёчину. Он точно не имел права здесь находиться и прикасаться к портрету с уничтоженными им людьми.

Я лопатками ощущала, как он смотрел нашей процессии вслед, пока тянула Вадика за собой. В голове творился хаос: то, чего опасалась с самого начала, всё-таки произошло. Виктор вернулся, сумел занять место рядом с отцом, а значит, вполне мог бы и заставить того переписать завещание…

– Не могу понять, что с ним такое, – прошептала я, чуть подавшись влево, чтобы меня слышал только идущий рядом Матвей. – С Владимиром Сергеевичем. Он не мог простить этого ублюдка, точно не мог…

– Простить за что?

Я мысленно чертыхнулась: точно, он же не имел понятия о трагедии Демчуков. Но делиться таким, входя в просторную столовую, наполненную гостями, официантами и стойким запахом роз, было однозначно не к месту. Вздохнув, я протиснулась к ближайшему уголку с бархатным диванчиком и усадила на него Вадима.

– Держи, – сунул мне в руку приятно прохладный бокал Матвей, успевший мимоходом добыть нам шампанское. – А то тебя трясёт так, что зубы стучат. Расслабься, пока не вызвала никаких подозрений.

Благодарно ему улыбнувшись, я поймала подбадривающий взгляд болотных глаз и пригубила бокал. Вряд ли он понимал, что весь наш план летел к чёртовой матери, но за источаемое им уютное спокойствие я была очень признательна.

– Спасибо. Давай покрутимся тут для приличия минут пятнадцать, да…

Договорить мне не дали. К диванчику подошла поздороваться пожилая семейная пара: сухонькая дама в старомодном бархатном платье и седовласый мужчина, которого я пару раз видела на званых ужинах и помнила по свадьбе. Вроде бы, кто-то из постоянных партнёров «Райстар». Пришлось быстро включаться в игру, с извиняющейся улыбкой объяснять немоту Вадика, напоследок погладив его по волосам и дав команду «укажи на горло», что он выполнил с блеском.

– Ох, как же вас угораздило так заболеть, Вадим Владимирович! – всплеснула руками дамочка, едва не расплескав своё шампанское. – Сейчас, наверное, гланды куда проще удалить, а вот мне помнится в советское время наживую драли, представляете…?

– Люда, ну кому это интересно, – смущённо закашлялся её муж. – Кстати, ты Рому не видела? Я как раз хотел его представить сегодня, всё-таки мне скоро на покой, а он займёт моё место.

– Я тут, пап, – раздался за его спиной смутно знакомый мужской голос, и увидев его источник, я залпом опрокинула в себя остатки содержимого бокала.

Эта бритоголовая макушка вспомнилась на удивление легко – учитывая, в каком состоянии нестояния я видела широкоплечего парня в прошлый раз возле «Сохо». Ночью. Застывшим с открытым ртом.

– А, вот и мой сын, Роман, – довольно прищурившись, мужчина вытолкал его вперёд, и тот протянул руку Вадику. – Наследник и гордость!

«Наследник и гордость» перехватил мой удивлённый взгляд и побледнел. Вытянутая рука затряслась, и хоть Вадим послушно пожал её под командой Матвея, у бедняги выступила испарина на лбу.

– Приятно познакомиться, – попыталась я сгладить странную паузу. – А это мой двоюродный брат, Матвей.

Вот это точно было зря. Бокор протянул Роме руку, и тот моментально отпрянул назад. Его родители наблюдали за сценой с полным непониманием, пока он нелепо пытался скользнуть подальше. Мне в нос ударили пузырьки шампанского, и я тихо хихикнула: смотреть, как лощёный «наследник и гордость» откровенно боялся Матвея, оказалось смешно на грани с лёгкой истерикой.

– А мы же знакомы, кстати! – широко улыбнувшись, объявила я. – Это же вы мне машину помяли тогда возле клуба, да?

– Д-да…

– Ничего страшного, все мы иногда можем перебрать с алкоголем, – я активно закивала, зато отец Ромы побагровел и с силой дёрнул его на себя.

– Ты помял машину жены Демчука? – прошипел он, а его жена рассыпалась в извинениях:

– Простите, как же неудобно вышло! Ну вот что делать с этим мальчиком, всё шатается ночами где попало! Оболтус!

Семейка спешно ретировалась, дав мне с облегчением выдохнуть. Я отставила бокал на поднос пробежавшего мимо официанта и без сил в дрожащих ногах плюхнулась на диван рядом с Вадиком.

– Дурдом какой-то…

Но дурдом только начался. Следом к нам подошёл Костик Лаушин в компании своей несчастной благоверной, и поток вранья пришлось начинать заново. Выслушав сетования друга Вадима о пропущенной им рыбалке, я поняла, что ещё одного неравнодушного знакомого просто не выдержу. Подхватив муженька под руку, потащила его к выходу, но была остановлена громким возгласом Виктора, который прикатил отца в столовую и ревностно оберегал его от навязчивости гостей.

– Юля, Вадим – уже уходите? Ещё даже за стол не садились! – он демонстративно поцокал языком, и я неловко помялась, чувствуя, что взгляды всех присутствующих направлены на нас.

– Вы извините, но Вадиму всё равно есть пока нельзя, зачем соблазняться? Мы только поздравить заехали, ему вообще постельный режим прописан, – повернувшись к Владимиру Сергеевичу, я постаралась изобразить улыбку. – С днём рождения ещё раз. Мы обязательно заедем, когда Вадик поправится.

Тот неопределённо мотнул головой – нечто среднее между кивком и пожатием плечами. Посчитав это разрешением на бегство, я утянула Вадима из столовой, и, как оказалось, очень вовремя: стоило скрыться от чужих глаз и глянуть на него, чтобы увидеть, как он от души истекал слюнями на лацканы пиджака.

Надеюсь, люди это спишут на проблемы с глотательным рефлексом после операции.

Выскочив на крыльцо, я безнадёжно простонала: клубящиеся с самого утра тучи выливали потоки дождя на серый асфальт. Промозглый холод колкостью прошёлся по телу, но тут на мои дрожащие плечи лёг пиджак, пахнущий прелыми цветами.

– Накинь, а то совсем промокнешь, – пояснил Матвей на моё изумление такому жесту.

Тепло трепетом пронеслось от самой нагретой его телом ткани до сжавшегося сердца. Я онемела, не в силах даже пробормотать благодарность, и только неуклюже кивнула, первой двинувшись к машине. На ходу просунула руки в рукава, пропитываясь запахом, который уже столько дней был моим маленьким успокоительным и в то же время – тайным афродизиаком.

Я села за руль, и на этот раз Матвей усадил Вадика назад, а сам пристроился рядом со мной. Мы выехали со двора: видимость была кошмарная, дворники почти не помогали расчистить лобовое стекло от потоков воды. Но в этом салоне я ощущала себя в куда большей безопасности, чем в доме, пропитанном смертью.

– Так что это за хрен нарисовался? Что за внезапный старший брат? – поинтересовался Матвей, едва только двор Демчука остался позади.

– Его отлучили от семьи ещё подростком за изнасилование младшей сестры, – мрачно обозначила я, неотрывно глядя только на дорогу и нервно покусывая нижнюю губу. – После чего Лизочка покончила с собой, а её мать от горя тоже прожила не долго. Я видела копию завещания Владимира Сергеевича – Виктор настолько категорично из него исключён, что не сможет претендовать ни на копейку своего отца. И всё, что мы сегодня видели… какой-то бред. Он не мог его простить, если был в здравом уме. Хотя это как раз очень сомнительно. Он точно не зомби или какой-нибудь вурдалак?

– Точно. Я бы почуял. И хорошая для тебя новость в том, что бедному старику осталось от силы недели две – это я точно увидел в его глазах. – Матвей откинулся на сиденье и растрепал вымокшие под дождём волосы. – А плохая… там стояла такая дикая вонь.

– Вонь? Я только кучу цветов уловила, ну и одеколоны гостей.

– И не просто так эти цветы были расставлены. Они заглушали запах смерти. Обычный человек это не почувствует вообще, но например в доме Вадима пахнет так же – логично, потому что он труп, и потому что в его доме живу я. А Владимир Сергеевич живой… пока что, – неуверенность этих слов меня не шутку испугала.

– Ты сейчас хочешь сказать, что в его доме живёт бокор? – прошептала я, на миг отвлёкшись от дороги и повернув к пассажиру голову.

И тут раздался жуткий грохот. Машина налетела на нечто массивное, я с нецензурным криком дала по тормозам. В ужасе уставилась на бесформенную коричневую кучу, которой стало то, что отлетело от бампера «Пежо» метров на пять вперёд. Нечто с длинными ветвистыми рогами.

– Твою мать! – ахнув, я вылетела из машины, забыв про дождь и холод.

Проплюхав по лужам, подбежала к несчастному животному и вцепилась в волосы: чёрт, это определённо был олень, и определённо дохлый судя по неестесвенному излому длинной шеи. Меня затрясло как эпилептика, я присела перед убитым мною зверем на корточки, а он смотрел на меня широко раскрытыми круглыми глазами как будто с укором. Всхлипнув, я оглядела его распластанную тушу, и замерла, забыв дышать.

«Упокой мертвецов, сучка», – выведено алой краской на ещё тёплом шерстяном боку. А может, совсем не краской, потому что оттенок был точь-в-точь как у лужи, вытекающей из-под оленьей туши.

– Юля! – звал меня где-то далеко за звоном в ушах голос Матвея, но не добирался до осознания.

Истерика накатывала как волны на море – с каждым рваным вдохом всё выше, всё сильнее подбрасывало от дрожи тело, всё туже узел в животе и горле. Я держала его ещё секунды две, а потом просто взорвалась. Глотку рвали панические всхлипы, волосы прилипли к шее и щекам, я обхватила себя за плечи и всё равно не могла удержать. Вырвалось всё – напряжение этого дня, ложь, стыд, страх, вина, жалость к бедному оленю и откровенная паника понимания: кто-то знает. Знает, что рядом со мной неупокоенный мертвец.

Мне конец, однозначный и бесповоротный.

Поток слёз смешивался с дождём, и через эту плёнку я почти не видела лица Матвея. Он силой поднял меня на ноги, от души встряхнул и позвал снова, но у меня получалось только немой уничтоженной рыбкой открывать и закрывать рот, не в силах издать ни звука. Мокро, холодно и страшно до животного желания бежать как можно быстрее и дальше – если бы у меня двигались ноги.

– Юля, услышь уже меня! Ну же, посмотри хотя бы! – взывал ко мне Матвей, заключив моё мокрое и солёное лицо в ладони, которые огнём ощущались на застывшей коже. – Ты справишься, я с тобой, правда, с тобой…