– Да. Из него получился хороший Бенедикт, но это единственная роль в пьесе Шекспира, которую он играл за пределами Шотландии. Он пробовал взяться за роль Отелло, когда играл в репертуарном театре. Потрясающе сыграл Анатома в пьесе Бриди^[5], когда его пригласили участвовать в возобновленной постановке театра «Хеймаркерт». С этого началась его карьера в Вест-Энде. Сейчас он, конечно, поднялся очень высоко и стал одним из театральных рыцарей.

– А как его любовная жизнь?

– Честно говоря, не знаю. Он сейчас бурно заигрывает с леди Макбет, но Мэгги Мэннеринг относится к его ухаживаниям с большим скепсисом, будь уверена.

– Милая Мэгги!

– Это ты милая, – сказал он. – Благодаря тебе мне стало гораздо легче. Может, мне взяться за Нину и велеть ей прекратить? Или и дальше притворяться, что я ничего не замечаю?

– А что ты ей скажешь? «Да, кстати, Нина, дорогая, не могла бы ты перестать говорить о плохих приметах и до смерти пугать труппу? Так, к слову».

Перегрин рассмеялся и слегка шлепнул ее.

– Знаешь что, – сказал он, – ты так чертовски остроумна, что можешь и сама это сделать. Я приглашу ее к нам выпить, выберешь момент и задашь ей трепку.

– Ты серьезно?

– Нет. Да, наверное, серьезно. Может, это сработает.

– Не думаю. Она никогда не бывала здесь раньше. Она догадается.

– А это так важно? Ну, не знаю. Оставим все как есть еще на какое-то время? Думаю, да.

– И я так думаю, – сказала Эмили. – Если повезет, им все это надоест, и суеверия умрут естественной смертью.

– Может, так и будет, – согласился он, надеясь, что его голос звучит убедительно. – Эта мысль успокаивает. Что ж, мне надо возвращаться на эту чертову вересковую пустошь.

III

Его бы не слишком успокоил вид дамы, о которой они только что говорили, если бы он увидел ее сейчас. Нина Гэйторн вошла в свою крошечную квартирку в Вестминстере и приступила к чему-то вроде очищающего ритуала. Даже не сняв перчаток, она порылась в сумочке, из которой извлекла распятие и поцеловала его; на стол она положила зубок чеснока и молитвенник. Открыв книгу, она надела очки, перекрестилась и прочла вслух 91-й псалом.

– «Живущий под покровом Всевышнего под сенью всемогущего покоится», – читала Нина хорошо поставленным мелодичным голосом профессиональной актрисы. Дочитав псалом до конца, она поцеловала молитвенник, снова перекрестилась, положила на стол отксерокопированные листы со своей ролью, поверх них – молитвенник, а на него – распятие; поколебавшись, к распятию она добавила зубок чеснока.

– Это должно с ними справиться, – сказала она и сняла перчатки.

Ее вера в проклятия, везение и невезение основывалась не на каких-то серьезных исследованиях, а лишь на обрывках сплетен и на поведении четырех поколений актеров. Эта весьма рискованная профессия, где случается так много неудач, где в день премьеры столь многое держится в шатком равновесии, где после пятинедельной подготовки спектакль может ждать полный провал или многолетний успех, действительно представляет собой благодатную почву для укоренения и процветания суеверий.

Нине было сорок лет, она была хорошей надежной актрисой, которая с радостью участвовала в долгосрочных постановках и могла месяцами играть одну и ту же роль, стараясь не превратить это занятие в чисто механический процесс. Последняя подобная постановка закончилась полгода назад, так что этот лакомый кусочек – роль леди Макдуф, в кои-то веки несокращенная – оказалась весьма кстати. И ребенок, возможно, окажется хорошим мальчиком, а не развитым не по годам чудовищем, который может явиться из какой-нибудь посредственной школы. А театр! «Дельфин»! Огромный престиж, который дает полученная там роль! Его феноменально долгое везение, а главное – его правило работать с одними и теми же людьми, когда им удается туда проникнуть, если возникает подходящая для них роль. Это очень удачная работа. Тьфу-тьфу, чтоб не сглазить.

Поэтому она не должна, в самом деле не должна говорить «пьеса о шотландцах», общаясь с другими актерами. Но эти слова то и дело слетают с ее языка. Перегрин Джей это заметил, и он недоволен. Я дам себе обещание, подумала она. Она закрыла большие выцветшие глаза и сказала вслух:

– Даю честное слово и клянусь на этом молитвеннике, что не буду говорить сами знаете о чем. Аминь.

IV

– Мэгги, – крикнул Саймон Мортен. – Подожди. Погоди минутку.

Маргарет Мэннеринг остановилась в конце Уорфингерс Лейн, на пересечении с шоссе. Мимо прогрохотали четыре огромных грузовика. Мортен торопливо поднимался к ней по крутой улице.

– Я попался Гастону Сирсу, – тяжело дыша, проговорил он. – Никак не мог от него отделаться. Может, пойдем поедим вместе? На такси получится быстро.

– Саймон, дорогой, прости, но я же говорила, что обедаю с Дугалом.

– И где же Дугал?

– Пошел за машиной. Я сказала, что дойду до угла и подожду его. Это возможность поговорить о нашей первой встрече. Я имею в виду в пьесе.

– А, понятно. Ну, тогда ладно.

– Прости, дорогой.

– Ничего. Я все понимаю.

– Ну, – сказала она, – надеюсь, это и в самом деле так.

– Я ведь сказал, что понимаю. Вон едет твой Макбет на алой колеснице.

Он собрался было уходить, но остановился. Дугал Макдугал – это было его настоящее имя – подъехал к тротуару.

– Вот и я, дорогая, – объявил он. – Привет, Саймон. Самый подходящий человек, чтобы открыть дверцу прекрасной даме и спасти мою машину от столкновения с приближающимся сзади автомобилем.

Мортен снял берет, потянул себя за вихор на лбу и с преувеличенной покорностью распахнул дверь машины. Маргарет села в машину, не глядя на него, и сказала:

– Спасибо, дорогой.

Он с силой захлопнул дверцу.

– Тебя куда-нибудь подвезти? – словно спохватившись, спросил Дугал.

– Нет, спасибо. Я не знаю, куда вы едете, но мне в другую сторону.

Лицо у Дугала вытянулось, он кивнул и выехал на дорогу. Саймон Мортен, красавец с непокрытыми черными кудрями, стоял и глядел им вслед, выпрямившись во весь свой высокий рост.

– Ну и проваливай, черт бы тебя побрал, – сказал он, натянул берет, вернулся на Уорфингерс Лейн и зашел в маленький ресторанчик под названием «Малый Дельфин».

– Чем огорчен тан^[6] Файфа? – небрежно спросил Дугал.

– Ничем. Так, глупости.

– Он случайно не ревнует, самую малость?

– Может быть. Это пройдет.

– Надеюсь, что так. Прежде, чем мы начнем биться на шотландских мечах Гастона.

– Да уж. Гастон как-то уж очень одержим ими, тебе не кажется? Все эти его разговоры об оружии… Он ведь ни на минуту не умолкает.

– Мне рассказывали, что он провел некоторое время в реабилитационном центре. Правда, это было давно, и он был вполне безобиден. Просто носил меч и разговаривал на среднеанглийском. Он на самом деле очень милый. Перри попросил его научить нас драться. Он хочет, чтобы мы практиковали поединок в замедленном темпе все пять недель, наращивая мускулы и очень медленно набирая скорость. Под хор цыган из «Трубадура»^[7].

– Не может быть!

– Нет, конечно – не на представлении. Только во время репетиций, чтобы войти в ритм. Эти клейморы ужасно тяжелые.

– Не хотела бы я оказаться на твоем месте, – сказала Мэгги и рассмеялась.

Дугал очень медленно стал напевать:

– Бац! Не спеши. Бац! Подожди. Бум-бум-бац! Жди. Бац!

– Двумя руками, конечно.

– Конечно. Я эту штуку даже с пола не могу поднять не пыхтя и не задыхаясь. Гастон принес нам один меч на пробу.

– Он ведь сам будет делать те мечи, которыми вы будете пользоваться? Разве он не может смухлевать и использовать какой-нибудь материал полегче, или сделать их из папье-маше?

– Дорогая, но это же неправильно. Это ведь нарушит баланс.

– Ну, тогда будь осторожен, – туманно сказала Мэгги.

– Конечно буду. Дело в том, что лезвия не будут острыми. Они будут совсем тупые. Но если кого-то в самом деле ударить таким мечом, то перелом гарантирован.

– Правда?

– Кость разнесет на мелкие осколки, – сказал Дугал. – Точно тебе говорю.

– Мне кажется, вы двое будете выглядеть очень глупо, сражаясь на мечах. Зрители будут смеяться. И мне приходит в голову множество вещей, которые могут пойти не так.

– Какие, например?

– Один из вас размахнется, не попадет по мечу противника, и клеймор застрянет в декорациях.

– Эпизод будет очень короткий по времени. Всего полминуты или около того. Он отступает в сторону правой кулисы, а я с ревом бросаюсь за ним. Кстати, Саймон очень силен. Он весьма непринужденно поднял клеймор, размахнулся, не смог остановиться и принялся крутиться, держась за меч. Вид у него был страшно напуганный. Это было так смешно, – сказал Дугал, – я ужасно хохотал над стариной Саем.

– Не делай этого, Дугал. Он очень ранимый.

– Ой, ну надо же! Послушай, милая, мы ведь понадобимся режиссеру в половине девятого? Предлагаю поехать в ресторан на набережной Виктории, заказать легкий обед, и тогда мы будем готовы к любым драмам. Как тебе такая идея? Вызывает приятное ожидание или не особо радует?

– Никакой обильной и тяжелой еды перед работой? И без спиртного?

– Дюжина устриц и тонкие ломтики ржаного хлеба с маслом.

– Чудесно.

– Хорошо, – сказал Дугал.

– Говоря об «урегулировании отношений», ты ведь имел в виду исключительно Макбетов?

– Да? Ну, пусть будет так. По крайней мере пока, – невозмутимо сказал он и дальше ехал молча; они пересекли реку, свернули в лабиринт узких улочек, выехали из него и остановились у отеля «Савой Майнор».

– Я снял квартиру на все время постановки. Она принадлежит Тедди Сомерсету, который уехал в Штаты на год, – сказал Дугал.

– Фасад потрясающий.

– Прямо в стиле Регентства, правда? Пойдем внутрь. Давай!

И они вошли в здание.

Интерьер квартиры был роскошный, над всем царила огромная картина с обнаженной фигурой, эффектно написанная в весьма реалистичной манере. Мэгги мельком взглянула на картину, села под ней и сказала:

– Я бы хотела уточнить кое-что. Макбеты ведь обсуждали убийство Дункана до начала пьесы. Это вполне ясно. Но это всегда были разговоры из серии «если» и «предположим», до сих пор никто не говорил: «Он едет сюда. Сейчас или никогда». Согласен?

– Да.

– Это была просто тема для разговора. Никаких призывов к принятию решения или вообще к чему-то реальному.

– Нет. А теперь решать необходимо, он оказался лицом к лицу с этим фактом, и он в ужасе.

– И она знает об этом. Она знает, что, если бы она его на это не подбила, он никогда бы не стал этого делать. Так что же у нее есть такого, что он на это пошел? Планы. Чудесные планы, да. Но он не желает идти дальше обсуждения планов. Секс. Так Перри сказал в первый день. Шекспиру приходилось быть осторожным в плане секса из-за того, что эту роль играл мальчик. Но у нас нет такой необходимости.

– Разумеется, нет, – сказал он. Он подошел к ней сзади и положил руку ей на плечо.

– Ты осознаешь, насколько коротки те эпизоды, где они появляются вместе? – спросила Мэгги. И как она измучена после сцены пиршества? Я думаю, как только она отделалась от этих чертовых лордов и осталась наедине со своим мямлящим, смятенным мужем-львом, и они тащатся наверх, в постель, в которой не могут спать, она понимает, что все, что ей остается, – это замолчать. В следующий – и в последний – раз, когда мы ее видим, она жутко говорит во сне. Знаешь, это ведь на самом деле очень небольшая роль.

– Как думаешь, насколько сильно на меня влияет ее падение? – спросил он. – Я его замечаю? Или к тому времени я уже полон решимости совершить это глупейшее убийство?

– Думаю, второе. – Она повернула голову, чтобы взглянуть на него, и что-то в ее манере заставило его убрать с ее плеча руку собственника. Она встала и отошла в сторону.

– Позвоню-ка я в «Парик и Поросенок» и закажу столик, – отрывисто сказал он.

– Да, позвони.

Когда он сделал это, она сказала: