В общем, они продолжали издеваться надо мной как могли. Денисыч подсунул очередной (наверное, четвёртый или пятый?) бокал, откуда-то зазвучала флейта, мелодию подхватили бубны и арфы, полилась совершенно невероятная музыка, а наша музейная сотрудница, скинув сандалии, запрыгнула прямо на стол. Кажется, меня начинает укачивать…

О небо, как она танцевала! Маленькими шажочками, на цыпочках, едва ли не порхая словно бабочка над мраморной столешницей, но не сбив ни одного бокала и не задев ни одного блюда. Танец на кончиках пальцев.

Её руки тянулись к звёздам, талия была натянута как струна, а бёдра двигались в умопомрачительном ритме. И нет, не в возбуждающе жарком, как у восточных танцовщиц, и уж тем более не в пошлом американском тверке, а именно на высокой, манящей ноте, поднимающей на высоту облаков пластике каждого движения.

Наш великан начал отстукивать ритм по перевёрнутому серебряному блюду, мы с Денисычем били в ладоши, скорость движений увеличивалась, и вдруг над головой девушки взметнулась серая куртка уборщицы. Мир замер, как моё сердце…

Я смотрел на её обнажённую спину, уходящим краем мозга понимая, что более совершенной фигуры не видел нигде и никогда. Светлана качнула бёдрами, серые мешковатые брюки начали медленно соскальзывать вниз…

– Вы б… богиня, – успел признать я.

Или не успел. Или успел, но не произнёс этого вслух, потому что, прежде чем при лунном свете томно начали обнажаться два роскошных задних полушария, я уже валялся на траве под столом, пуская носом пузыри. И на лице моём сияло неземное блаженство! По крайней мере, так мне потом описывал всё тот же неупиваемый Диня.

И увы, ему можно верить. Не всегда и не во всём, разумеется, но вот конкретно в той истории, пожалуй, да. А мне нужно научиться говорить твёрдое «нет», когда на столе за завтраком, обедом или ужином появляется алкоголь. Любой!

С одной стороны, «нет» звучит святотатственно по отношению к крымскому вину, а с другой – кому тут нужен в хлам спившийся знаток истории искусств широкого профиля? Лично я уволил бы себя же не задумываясь…

– Они его вытащили?

– Естественно.

– Но он всё понял?

– Естественно.

– Ха, значит, теперь он устроит им допрос?

– Естественно.

– Они будут выкручиваться?

– Естественно.

– Хотела бы я на это посмотреть…

– Естественно.

– Но ведь не получится, да?

– Естественно.

– Потому что нам туда нельзя.

– Ещё хоть один раз ты произнесёшь это «естественно» – и я сама тебе врежу!

– Естеств…

– На!

– Упс, а это больно…

– Естественно!

…Вставать всё равно пришлось рано. Это общие правила: во сколько бы ни лёг, но старина Церберидзе никогда не позволит вам проспать завтрак. У него какая-то странная зацикленность на соблюдении режима дня, словно у собаки Павлова.

Сначала он вежливо скребётся в дверь, а потом барабанит в неё же с такой силой, будто хочет вынести её вместе с косяками. Волей-неволей приходится вставать. Как оказалось, треть моей узкой армейской кровати занимал вечно пьяный полиглот, свернувшийся калачиком у моих ног.

В принципе, этот тип может спать где угодно: на траве, на сырой земле, на бетоне. И ведь не простужается ни разу, даже насморка нет! Что с ним станется, он у нас насквозь проспиртованный, попадая в него, любые вирусы и бактерии гибнут в страшных муках на корню…

Я через силу улыбнулся заботливому сторожу, голова после вчерашнего просто раскалывалась. Надо выпить пенталгин. Хлопнула дверь в комнату Гребневой, значит, она уже приняла душ, прошлась голой по коридору и теперь можно выходить. Разок я высовывался в коридор и раньше, но все дали понять, что подобное поведение невежливо, так что пришлось соответствовать общепринятым правилам.

Диня встанет сам, или его растолкает наш сторож, мне же оставалось пройти в душевую, умыться, побриться, привести себя в порядок и выйти к общему столу.

– О, Саня заявился! Садись, бро…

Каким чудесным образом этот гад успевает вый-ти раньше меня, свежий, улыбчивый и выспавшийся, как будто бы и не бухал вчера, – уму непостижимо. Но факт остаётся фактом. Герман сидел напротив, задумчиво рассматривая тарелку гречневой каши, нашей Афродиты ещё не было, зато меня категорически приветствовало родное начальство:

– Грин! Рад видеть снова вас в чертогах наших, достойного героя, что не стал допросу подчинятьсяи отважно своих друзей скрыл имена и внешность. Они же, невзирая на запреты, законы, правила единые для всех, пошли стеной и вырвали из плена того, кто вечной дружбою повенчан с музеем нашим, нашими мечтами и верой в то, что мир вдруг станет лучше…

Его гекзаметр был безукоризненным. Феоктист Эдуардович поправил тёмные очки и тепло пожал мою руку. Тепло в буквальном смысле: его ладонь всегда была горячей, на тридцать восемь и семь как минимум.

– Не обращайте внимания, – с пониманием улыбнулся он, – у меня врождённая патология: от рождения температура тела на один-два градуса выше нормы. Но садитесь же, рассказывайте!

– О чём именно?

– О нём, – директор раскрыл свой сотовый, показывая мне мой рисунок на экране. – Вы утверждаете, что видели это существо во сне. Оно не показалось вам странным?

– Ну… как бы половина тела мужская, половина – женская, – прокашлялся я, садясь за стол. – Как по мне, так это уже весьма странно.

– О, это как раз ерунда! Вы не хуже меня знаете, что история искусств помнит и не таких уродов. Речь о другом: как оно разговаривало?

Я попытался вспомнить. Вроде бы на нормальном русском языке, без акцента, просто…

– Наверное, как муж с женой. Одновременно споря, перебивая и дополняя друг друга, словно живут вместе уже тысячу лет. Как будто два голоса в одной голове.

Феоктист Эдуардович покосился на Германа, тот уронил ложку в кашу. Диня просвистел что-то бодренькое и, ни у кого не спрашивая разрешения, в присутствии начальства, откупорил амфору. Вроде как пить за завтраком у нас в музее не поощрялось, но директор не стал делать замечание. Он вылез из-за стола, не спеша отошёл к фонтану и встал там в позу Наполеона, наблюдающего горящую Москву.

Всеобщее молчание прервало появление женской половины нашего коллектива.

– Мальчики, почему меня не позвали на завтрак? Я чуть было не проспала: из-под этого коварного одеяла так трудно выбраться, и никто не помог мне его сбросить…

Все мы прекрасно понимали, что стаскивать одеяло со спящей в неглиже девушки – дело опасное во всех смыслах, но вежливо промолчали. Уже даже я понял, что Светлана для всех нас – это некий неприкасаемый символ женственности и красоты.

На неё разрешено любоваться, ей нужно восхищаться, носить на руках, дарить подарки, посвящать стихи и песни, но не лезть под юбку! Это она может флиртовать, искушать, завлекать, обещать всё что угодно, но не дай бог вы на это поведётесь. Я лично видел, как она укладывает здоровых мужчин связкой в два-три удара, так что в скорую помощь, реанимацию и морг стоит звонить одновременно…

– Как я понимаю, всё самое интересное опять обсудили без меня? Что ж, остаётся надеяться, что именно меня вы и обсуждали, – Гребнева чуть приподняла подол и без того очень короткого домашнего халатика и присела с краю стола, игнорируя тарелку с кашей, но цапнув себе маленькую кисть чёрного винограда. – Грин, хоть вы скажите, какие у нас планы на сегодня?

– В смысле у нас двоих? – не поверил я.

– Разумеется! Герман опять с головой уйдёт в тренировки, Диня, как сами видите, начал квасить ещё с утра, а у меня выходной, и мне нужен спутник для успокоительной пробежки по магазинам. Феоктист, вы же не против, если я одолжу у вас Александра?

Директор рассеянно кивнул, а я пытался вспомнить, слышал ли хоть раз, чтобы Светлана называла шефа просто по имени, без чинов и банального уважения к должности? Вроде бы не слышал ни разу. Быть может, их отношения более тесные, чем мне казалось?

– Забей, бро, – тихо раздалось у меня над ухом. – Они дальние родственники, и Светка имеет здесь больше прав, чем все мы вместе взятые.

– Насколько дальние? – зачем-то спросил я.

– Это такая замороченная линия… ну, типа по отцовской или дедовской, не принципиально. Но имей в виду: он с ней не спал! Никогда. Даже намёков на это не было. И если что, я тебе об этом не говорил! Тс-с…

– Почему?

– Действительно, – на миг задумался знаток древних языков. – Я же пьянь, какой с меня спрос? Но всё равно, тс-с…

Наша специалистка по росписи на древнегреческих вазах небрежно щёлкнула пальцами, и старик Церберидзе встал перед ней, едва ли не пуская слюну. Она улыбнулась, потрепала его по загривку и попросила вызвать машину в центр. После чего встала и обернулась ко мне:

– Александр, так вы едете? Я буду готова через десять минут. Если, конечно, вы вдруг заглянете ко мне помочь застегнуть лифчик…

Я закивал, не зная, на что подписываюсь, но в глазах нашей Афродиты плескалось тёплое синее море, поэтому любые сомнения были лишними. Она легко могла бы вить из меня верёвки, что, собственно, и делала. Да и кто бы мог перед ней устоять?

Директор так и не оборачивался, похоже, он ушёл в себя далеко и надолго. Великан Земнов наконец покончил с кашей, переключившись на бутерброды с маслом, сметаной и мёдом. Денисыч вообще ничего не ел, он просто пил не закусывая, и никто не делал ему замечаний.

То есть по факту я мог быть свободен и потратить такой же выходной на прогулку с самой прекрасной женщиной. Поход по магазинам меня не пугал. В конце концов, пока Светлана занята выбором или примерками нарядов, я всегда могу списаться с сестричками или посидеть в интернете. Но стоило мне встать, поблагодарить за завтрак, как Феоктист Эдуардович, не оборачиваясь, подал голос:

– Грин, я надеюсь, вы правильно поняли просьбу сотрудницы Гребневой о лифчике? На всякий случай напоминаю: это значит и носу не совать к ней в комнату, пока сама не выйдет. Поверьте, это в ваших интересах. Мы оплачиваем больничный лишь в случае травмы на работе, а не по причине личной глупости.

– Разумеется.

– И пожалуйста, постарайтесь уговорить её вернуться до обеда.

– Хорошо, попробую.

– Но самое главное – не вляпайтесь ни в какую ситуацию. Я не всегда смогу прийти к вам на помощь. И возможности Милы Эдуардовны также небезграничны.

Мне оставалось лишь кивнуть и бегом метнуться в свою комнату. Я переоделся с шорт на тонкие джинсы, сменил футболку на рубашку с коротким рукавом, проверив наличие карты «Мир» в кармане. Весьма странно, конечно, что спустя девять лет наш Сбербанк до сих пор юлит под западными санкциями, но приходится выкручиваться.

Благо ещё деньги хоть на эту карту зачисляются регулярно и такими суммами, что о дороговизне поездки именно на такси и заморачиваться не стоит. Я мог бы и целиком автобус снять, но смысл? Светлану пришлось ждать минут пять-шесть, мне как раз удалось коротенько позвонить домой, ещё раз сообщив родителям, что со мной всё в порядке, и пообещав более обстоятельно рассказать всё вечером. Афродита выпорхнула из своей комнаты ровно в ту секунду, как старик Церберидзе доложил мне, что заказанная машина ждёт напротив главного входа.

На этот раз девушка была одета в тонкий полупрозрачный сарафан, чуть выше колен, с открытыми плечами, но умеренным декольте. Волосы собраны в простой хвост, косметики минимум, а сексуальности и обаяния на три ядерные бомбы. Если вы понимаете, о чём я…

– In amore forma plus valet quam auctoritas! – процитировала она мне, прежде чем я успел открыть рот для дежурного комплимента. – В любви красота важнее репутации, не так ли?

– В вашем случае и то и другое равноценно, – как мне казалось, очень удачно выкрутился я, но Гребнева на миг нахмурилась: