– Да, – сказал сэр Джордж, – однако ж и без них не обойтись. Не лишним будет спросить, почему кто-то пытался мошенничать с картами.

– Чепуха! Просто кто-то сбросил их со шкафа.

– Но сначала достал их из коробки. Нет-нет, мой друг. Такое объяснение не пройдет. Кто-то определенно хотел подтасовать карты так, чтобы не он вытянул старшую.

Мантлинг тяжело вздохнул:

– Так ты думаешь, что есть опасность?

– Я бы выслушал мнение Гонта. Но не беспокойся, – сэр Джордж с некоторым раздражением махнул рукой, – отступать я не намерен. Кстати, у комнаты есть какое-то название?

– Название?

– В больших домах комнатам обычно дают какое-то название, чтобы отличить одну от другой, – довольно путано объяснил Джордж. – Зная, как в доме называют комнату, становится ясно, с чем она ассоциируется и можем ли мы получить ключик к понимаю того, что с ней не так…

– Ее называют Вдовьей комнатой. Ну, помогло? Будь я проклят, если знаю почему. Разве что из-за ее смертоносного воздействия.

– Почему ты не говоришь правду? – раздался вдруг тихий голос. – Ты же все прекрасно знаешь.

Расстеленные в доме ковры приглушали шаги, так что кто угодно мог подойти сзади и его никто не услышал бы. Мантлинг, очевидно, привык к этому, потому что даже не пошевелился и лишь заморгал покрасневшими веками. Но Терлейн вздрогнул от неожиданности.

В дверном проеме стояла худощавая женщина с высоко поднятыми плечами. Определить ее возраст Терлейн затруднился бы, как, вероятно, и каждый, кто видел ее впервые. Ей можно было дать как на десять лет больше ее нынешних пятидесяти, так и на десять меньше. Тонкое, вытянутое лицо не было, однако, ни худым, ни угловатым. Как и у Мантлинга, нос у нее был с высокой горбинкой, но губы насмешливые; волосы были коротко подстрижены и отливали серебром. Терлейн подумал, что ее можно было бы назвать красивой или, по крайней мере, привлекательной, если бы не одна деталь. Ей бы стоило закрыть глаза. Они были бледно-голубыми, такими блеклыми, что радужка сливалась с белком, и возникало неприятное ощущение, что на вас в упор смотрит слепой. Голос у нее был мелодичный, даже слишком мелодичный, как у радиоведущей.

– Раз уж мы пригласили гостей, – продолжила она и приветливо кивнула Терлейну, – давай хотя бы будем с ними откровенны. Доктор Терлейн, не так ли? – Она подошла к нему и протянула руку – Ваше имя назвал мне Шортер. Я – Изабель Бриксгем. Покойный лорд Мантлинг был моим братом. Рада принять вас в моем… нашем доме. Добрый вечер, сэр Джордж.

– Любезная хозяйка, – хохотнул Мантлинг, и его широкая грудь как будто стала еще шире. – Ладно. Что вы хотите, Изабель?

Пропустив вопрос мимо ушей, она обернулась.

– Позвольте представить – мистер Бендер, наш очень хороший друг.

Впоследствии (хотя, возможно, это была всего лишь arrière-pensée^[1], которая ничего не значила) Терлейн всегда говорил, что именно тогда, в первый раз увидев Бендера, он явственно почувствовал ужас предстоящего и ощутил дыхание смерти. Объяснить этого он не мог. Во внешности самого Бендера не было ничего зловещего, ничего, что могло бы предвещать грядущую беду. Довольно бесцветный, он все же скорее располагал к себе, чем отталкивал. Невысокого роста, аккуратный, с редеющими волосами и серьезным спокойным лицом, в чертах которого угадывался острый ум. При этом в нем ощущалась нервозность или даже не нервозность, а какое-то недовольство или давняя обида. Он определенно чувствовал себя не в своей тарелке: катал языком по щеке и вымученно улыбался, руки его слегка дрожали.

Возможно, на воображение Терлейна подействовала едва заметная выпуклость пиджака в том месте, где был внутренний карман. Он решил, не оружие ли это, но потом заметил, что выпуклость слишком плоская. Фляжка? Для смелости? Нет, для фляжки мала. Да и вообще, что за мысли?

– Мы с мистером Бендером знакомы, – сказал сэр Джордж, окинув его внимательным взглядом. – Вид у вас усталый. Много работы сегодня?

– Наверно. – Голос у Бендера был приятный, но бесцветный, невыразительный. Он попытался улыбнуться. – Знаете, работа бывает тяжелая, но мне нравится. И мисс Бриксгем меня поддерживает.

– Да, поддерживает, – добродушно сказал сэр Джордж, хотя выражение его лица говорило о другом. – И все же не перетруждайтесь. Рассчитываете скоро представить?

– Очень скоро, как мы надеемся, – негромко сказала мисс Бриксгем. – Но давайте не будем об этом сейчас.

В комнате повисло странное, зловещее молчание, и только Мантлинг, похоже, ничего не заметил; сунув руки в карманы, он продолжал нетерпеливо расхаживать, словно желая заполнить собой комнату. Остановившись возле одной из дубовых полок, он поправил бронзовую фигурку всадника. Взгляд его упал на два перекрещенных дротика с широкими наконечниками. Он уж было протянул к ним руку, но остановился при звуке мелодичного голоса мисс Бриксгем.

– Я много раз просила тебя, Алан, не прикасаться к отравленному оружию. – Она произнесла это таким спокойным и ровным тоном, будто продолжала предыдущее предложение. – Я также предупредила слуг, чтобы они не делали этого.

Мантлинг тут же обернулся с потемневшим от гнева лицом.

– А я много раз просил вас не болтать чепухи, – проревел он и, передразнивая ее тон, продолжал: – Если вы отдали такое распоряжение, то я отдам другое, противоположное. И позвольте еще раз спросить, что вам здесь нужно? Мой отец не допускал женщин в свой кабинет. Я тоже этого не позволяю. Вам ясно? Кроме того, хотя это к делу и не относится, вам совершенно не о чем беспокоиться. Арнольд уже проверил все эти стрелы. Они не отравлены.

– Стрелы, но не остальные твои безделушки, – холодно указала мисс Бриксгем.

– Эти? – Он постучал костяшками пальцев по наконечнику дротика.

– Пусть так. И раз уж ты спрашиваешь, что мне здесь нужно, я скажу. Первое. Почему ты сидишь с гостями здесь, а не в гостиной? Второе. Боюсь, мне придется настоять – как старшему и, возможно, более рассудительному члену семьи – на своем участии в этой дурацкой игре.

Пока мисс Бриксгем говорила, у Терлейна возникло ощущение, что у нее как будто два лица. Одно – лишь частично – они видели, когда она поворачивалась к племяннику; другое, с приятной улыбкой, когда смотрела на остальных.

– Да, если ты настаиваешь на том, чтобы тянуть карты, я определенно должна в этом участвовать. И кстати, Алан, почему ты не был откровенен?

– Откровенен?

– Почему ты не рассказал гостям всю историю? Ну, например, о том, что ты знаешь, как называется эта комната. Почему?

Большое лицо Мантлинга и покрасневшие веки как будто съежились. Тугие колечки волос блеснули в свете лампы.

– Может быть, потому, – медленно произнес он, – что своими предками я горжусь не более, чем ныне живущими родственниками.

Мисс Бриксгем повернулась к гостям. Приятная улыбка и мягкая поза странным образом контрастировали с бледными голубыми глазами, взгляд которых обратился к Терлейну, снова смутив профессора.

– В таком случае, джентльмены, – продолжала она, – я скажу вам, что во времена Регентства наш дом называли – полагаю, в шутку и с легкой руки самого принца-регента – Домом Палача. Что же касается Вдовьей комнаты, то Алан сказал вам не все. – Она поиграла нитью бус, изящным движением намотав их на запястье. – Поначалу комната называлась La Chambre de la Veuve Rouge. То есть Красная Вдова. Или гильотина.

Французские слова в ее исполнении прозвучали особенно мелодично, и она снова улыбнулась.

Терлейн вздрогнул – стук в дверь прозвучал особенно резко в наступившей тишине.

– Сэр Генри Мерривейл, ваша светлость, – объявил Шортер.

У темной двери

Это был он, великий Г. М., о котором Терлейн так много слышал от молодого Джеймса Беннета. Г. М., бывший глава Британской службы контрразведки. Г. М., начисто лишенный чванливости и скрывающий свою доброту приверженец белых носков. В дверном проеме показалась его массивная фигура с лысой головой, лицом Будды, очками, сдвинутыми на кончик широкого носа, и опущенными уголками рта, будто на завтрак ему подали несвежее яйцо. Вместе с ним в комнату ворвался здравый смысл. Дипломированный барристер и врач, он заговорил со строгой учтивостью.

– Добрый вечер. – Он неопределенно махнул рукой, словно ластом, и моргнул. – Надеюсь, не опоздал. Гори все огнем, они всегда меня задерживают! Им невдомек, что у меня могут быть свои дела. О нет. Это было в «Диогене». Старина Фенвик придумал латинский кроссворд, и Лендин попытался оспорить одно слово. Ответ был – «энхиридион». Ну конечно. Шестое слово по горизонтали, десять букв – сборник молитв, обладающих магической силой, составленный папой Львом Третьим и подаренный Карлу Великому в восьмисотом году. Я так Лендину и сказал. Но ему хотелось поспорить. Хуррум! Как дела, Мантлинг?

Мантлинг встретил гостя со всей сердечностью, и Г. М. вразвалку проковылял по комнате. Когда он захватил своей лапищей руку Терлейна, тот слабо улыбнулся.

– Я вас знаю. И, гореть мне в огне, рад с вами познакомиться. Джимми Беннет – тот, что попал в прошлом году в заварушку, так что старику пришлось его вытягивать, – рассказывал о вас. У меня и книга ваша есть. Между прочим, неплохая. Мантлинг, после того как вы пришли на днях в мой офис, я почитал о вас кое-что. Вы не сказали, а в газете написано, что вы бывали в Северной Родезии и носили волосяной браслет…

Мантлинг мгновенно оживился.

– Уложил там слона, – похвастал он. – Даже двух. Но это в прошлом году. Больше я туда не поеду. Что с Южной Африкой? Вычистили страну полностью, вплоть до Бельгийского Конго. Звери в заповедниках, как какие-то фазаны. В национальных парках прирученные львы подходят и обнюхивают машины. Нет, вы дайте мне Южную Америку. Только Южную Америку.

– И южноамериканские яды, – вмешалась Изабель, произнеся это таким тоном, как будто речь шла о редком блюде. Взгляд ее стал жестким. – Может быть, не будем отвлекаться от дела. Алан? Вы, сэр Генри, детектив. Я о вас слышала.

Г. М. не без труда развернулся, моргнул и посмотрел на нее. Выражение его лица нисколько не изменилось.

– Весьма интересно, мэм. Когда я слышу такое вступление, это означает, что мне хотят задать вопрос. Так скоро?

– У меня действительно есть к вам вопросы. Алан, можешь предложить сэру Генри стакан хереса. – Кисти ее сплетенных рук напряглись. – Слышала, вы человек опасный, и я вас немного побаиваюсь. Вот почему я так хочу задать вам несколько вопросов, пока вы не станете расспрашивать нас. Мой племянник рассказал вам историю Вдовьей комнаты?

– Ну, в общих чертах. Без подробностей. – Вид у Г. М. был такой, словно ему досаждала невидимая муха. – Ровно столько, чтобы пробудить мое любопытство. Я совсем уж закопался в работе, и тут он со своим рассказом. Ба! Дело Хартли весьма мутное. Вы, наверно, слышали – пистолет в чаше для пунша, вот только благодарности от Мастерса я так и не дождался… Так или иначе, об обстоятельствах он мне рассказал, и, конечно, старику пришлось тащиться сюда самому, чтобы выяснить, в чем дело. Но известно мне немного. По крайней мере, пока, мэм.

– Я хочу знать ваше мнение, – Изабель твердо держалась за свое и не позволила увести ее в сторону, – существует ли на данный момент какая-либо опасность?

– Ну… что ж. – Г. М. потер лоб. – Вы имеете в виду из прошлого? Злой дух или отравленная игла? Нет, мэм. Не думаю.

Мантлинг довольно фыркнул, и даже на бледном лице женщины промелькнула, как показалось Терлейну, тень облегчения. Тем не менее она продолжила с прежней мягкой настойчивостью:

– Но вы же не станете отрицать, что четыре человека, оставшись в этой комнате одни, умерли насильственной смертью по неустановленным причинам.