Антонина Крейн: Шолох. Витражи лесной столицы

© А. Крейн, текст, 2024

© Оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2024

⁂

Посвящается моему любимому Дахху из Дома Смеющихся, который был так занят написанием «Доронаха», что почти не участвовал в приключениях из этого сборника. Дахху, очень жду тебя в следующий раз!

Вереск зовет на помощь

Тинави из Дома Страждущих

Было еще темно.

Я сидела на вершине холма, скрестив ноги, и влажная от ночной росы трава обступала расстеленный плед, как изумрудное море – затерянный остров.

– Уже скоро, – тихо сказала я, глядя на горизонт. – Совсем скоро.

Полынь не шелохнулся, и только легкий цветочный ветер, танцующий над холмами, коснулся одного из колокольчиков в его волосах: «Хорошо. Я знаю».

Глубокие, подводные цвета предрассветного часа – сапфировый и чернильно-зеленый – были напоены ароматами лесной земляники и пионов. В ореховой роще, оставшейся у нас за спинами, шебуршились какие-то птицы. А впереди были только холмы.

Холмы, холмы, холмы… Травяные волны до самого горизонта, нашептывающие что-то на языке княжества Вухх. Мир большой и выпуклый, как небо. Звонкая, натянутая темнота, которую вот-вот надорвет рассвет.

– Сейчас, – шепнула я и сжала ладонь Полыни.

Малиново-золотое свечение лентой легло на границу земли и неба. Напоминая волшебный цветок, оно мерцало и ширилось, раскрывая объятия. Воздух стал гуще: уже не такой прозрачный, он словно получил вес. Природа затаила дыхание. Мои ноги, руки – тяжелели, обретали вещественность, ветер впервые показался холодным, и я знобко повела плечами, на которые Полынь тотчас молча накинул свой лежащий прежде на пледе плащ.

Кромка солнечного диска – роскошного, сияющего темно-алым, – показалась над горизонтом. Воздух был пронизан золотой пыльцой, вдохнув которую, я почувствовала вкус меда на языке.

Янтарное сияние лилось в нашу сторону, словно божество в струящихся одеждах ступало по холмам. Его длинные пальцы касались верхушек холмов – так мама рукой ласково треплет волосы детям, – и те оживали: просыпались маленькие зверьки, птицы вспархивали из высокой травы и пели.

Один за другим по холмам прокатились теплые бронзовые лучи и коснулись нас. Мои глаза были полны слез – я не хотела моргать, чтобы не упустить ни мгновения этой чарующей зари, этого таинства природы. Наконец, свет обхватил меня и включил в свой золотой поток. Миллиарды частичек вселенной, сама энергия бытия пронизывала меня насквозь, вымывая старый день, даря свободу нового. Все менялось и преображалось каждое мгновение: первородный танец унни был диким, непредсказуемым, захватывающим дух в своей непостижимости.

Но людям нужен порядок, – и, все-таки смежив веки, я мысленно создала пути для течения энергии.

Движение вверх – из центра земли, через корни деревьев, через почву, мхи и к небу – зеленый колодец унни, устремленной ввысь. И одновременно с ним – движение вниз: от звездного шатра к макушке, вдоль позвоночника, сквозь распластавшиеся по земле лютики и дальше – к подводным источникам, скалам, недрам планеты. Два разноцветных потока, и ты внутри них, укутанный мягким свечением солнца.

Мира нет, есть только энергия. Времени нет, есть только вечность.

Меня нет – есть только искра. Но она хочет созидать и потому создает и меня, и мир, и время… И Полынь.

Когда я пригласила Внемлющего поехать со мной к холмам и встретить там рассвет, совместив это с ритуалом «фонтана» из чьяги – так называлось открытие двух потоков и единение с сущим благодаря ему, – я боялась, что Полынь откажется. А когда он согласился, я подумала, что наверняка сама проведу эти золотые минуты, подглядывая за Внемлющим – как он выглядит, когда медитирует? Как выглядит на заре?

Но в итоге сейчас, увлекшись игрой света внутри и вокруг себя, я почти забыла о том, что Полынь сидит рядом. Если бы, исследуя себя внутренним взором, я вдруг не осознала, что моя правая рука сжимает чью-то руку, а не просто лежит на колене, я бы так и просидела весь рассвет, нежась в своем одиночестве. А так – я приоткрыла один глаз, потом второй и осторожно, чтобы не спугнуть, покосилась на Полынь.

Он сидел, подставив лицо лучам этого безмолвного, приятно тяжелого бронзового солнца, и перышки, вплетенные в его волосы, слабо колыхались. Полынь казался безмятежным и вечным, куда более старым и одновременно юным, чем он есть на самом деле, – видимо, и для него сейчас не существовало времени.

Интересно, что он представляет?

Вчера я рассказала ему о ритуале фонтана – об этих потоках, нисходящем и восходящем, – которые можно почувствовать, усилить и разогнать, чтобы весь день после этого видеть, слышать и чувствовать чуть тоньше, чем обычно. Но стал ли Полынь пробовать эту технику или нашел для себя другую точку баланса в нашей огромной, полной тишины, танцующих теней и льющегося света вселенной?

Какое-то время я, затаив дыхание, любовалась Внемлющим: он редко бывает так неподвижен и расслаблен, а потом обвела взглядом все вокруг и с жалостью отметила, что драгоценные минуты рассвета уже уходят.

Винно-янтарная глубина сменялась легкостью лимонных и лазурных красок, солнце уже полностью показалось над горизонтом, живущие в холмах зверьки выбирались из нор и мчались по своим делам: только серебристые спинки мелькали в траве. Гудели шмели в цветочном воздухе.

Когда я вновь обернулась к Полыни, он уже тоже открыл глаза и внимательно смотрел на меня.

– Жаль, что все так быстро закончилось, – сказала я.

Внемлющий покачал головой.

– Солнце поднимается над холмами каждое утро, малек. Ничего не закончилось.

– Но такого утра уже не будет.

– Зато это – было. Ты его не упустила. Я его не упустил. – Он пожал плечами.

– Тебе понравилось?

– Да, – кивнул Внемлющий, поднимаясь и утягивая меня за собой.

То, как тихо он это сказал, могло означать лишь одно: ему понравилось даже больше, чем он рассчитывал. Смею даже предположить, что сейчас Полынь подумал что-то наподобие: «Надо же. Все неприятные вещи, сопутствующие встрече рассвета в холмах, – вроде подъема не пойми во сколько и долгой дороги – окупились сторицей».

– Но, Тинави, если ты сейчас предложишь делать так каждые выходные или что-то вроде того, я откажусь, – предупредил Внемлющий, быстро идя к ореховой роще.

Кажется, он торопился вернуться в город: как минимум, за кофе. Как максимум, за продолжением недосмотренных снов. При каждом шаге полы шелковой хламиды обвивались вокруг его голеней, а высокая трава ненадолго расступалась, прежде чем сомкнуться вновь, и я успевала шагать по этой недолговечной зеленой тропке, оставляемой Полынью.

– Не предложу, – я помотала головой. – Это бессмысленно. Я же сказала: такого не будет. Зачем тогда пытаться повторить? Я буду предлагать тебе другие вещи. Возможно, еще более жуткие – готовься.

Я не видела его лица, так как он шел передо мной, но догадалась, что он улыбается.

Думаю, кто-нибудь, кто наблюдал бы за нами со стороны, не понял бы, отчего вообще придавать такое значение какой-то четверти часа, проведенной в холмах поутру, в молчаливом сидении на пледе.

Но мы – шолоховцы, понимаете? Лесные жители со своим странным взглядом на мир. Среди нас есть те, кто более склонен к романтике, философии, и те, кто кажется более циничным и скептичным, но в общем и целом нас объединяет то, что мы преклоняемся перед чудом вселенной и всегда ищем ответы на вопросы, которые и сформулировать толком нельзя, только почувствовать – неуловимые, таящиеся где-то в подсознании, промелькивающие, как крылья колибри, но волнующие душу вопросы…

С этой точки зрения пятнадцать невыразимых минут на холме могут показаться до праха важным событием, золотой пылинкой истинного волшебства. А уж когда ты был там не один…

Об этом как-то толком не поговоришь и не напишешь, но, как мне кажется, настоящая магия жизни и складывается из таких вещей – невыразимых, неуловимых, недолговечных.

– У тебя есть планы на сегодня, малек? – спросил Полынь, когда мы добрались до наших лошадок, ждавших нас на опушке ореховой рощи.

У Внемлющего это была, как всегда, его любимая, в яблоках, Димпл, а у меня – кобылка из ведомственной конюшни по имени Сапфир, названная так за удивительные голубые глаза. Она была ужасно молода и ужасно строптива, но мудрая Димпл за время нашей поездки умудрилась передать ей часть своего спокойного достоинства и весомости, как, наверное, в свое время магистр Орлин передавал нам с Дахху и Кадией свои. Теперь Сапфир шла куда более мягким шагом, чем ночью, когда скакала так энергично, что сонная я то и дело норовила с нее грохнуться.

– Планов нет, – сказала я, поднимая руку и рассеянно касаясь листвы вязов, склонившихся низко над лесной дорогой. Люблю мимоходом трогать листву и кору, как бы странно это ни звучало. – А что?

– Мой старший брат Вереск ни с того ни с сего попросил меня заехать в Академию, где он будет сегодня на завтраке. Учитывая, какие у нас натянутые отношения, это само по себе звучит подозрительно, а в ташени он еще и указал, что «дело довольно важное».

– Ого! – я так и подпрыгнула в седле. – Думаешь, преступление в стенах академии? Что-то, о чем нельзя говорить Смотрящим, чтобы не уничтожить репутацию учебного заведения?..

– Ну у тебя и фантазия, – фыркнул Полынь. – Надеюсь, там все же что-то попроще. Но предлагаю проехать со мной, если ты, конечно, не против.

– Конечно, я за! Я ни разу не видела Вереска. Все мои знания о нем ограничиваются тем, что «в детстве он был садистом, отрывающим ноги комарам», – я процитировала слова, когда-то произнесенные самим Внемлющим, – а сейчас занимает какую-то высокую должность. Какую, кстати?

– Он главный юрист Академии. И заодно преподает на Правовом факультете.

– О-о-о, тогда точно произошло преступление!..

– А тебе так и хочется полюбоваться трупом в этот свежий воскресный денек, да?

– Ну нет, – я дернула плечами. – Просто делаю ставки. В общем, я с тобой. Вопрос только, обрадуется ли Вереск тому, что ты приедешь не один.

– Радовать Вереска никогда не было моей целью, – хмыкнул Полынь и подстегнул лошадь.

Я люблю Академический городок Шолоха: этот чудесный квартал, пропитанный духом студенчества. Если вокруг Башни магов, где учат колдунов всех мастей, концентрируется чистое волшебство, то здесь ты чувствуешь запахи книг и кожи, пряного кофе, которым студенты поддерживают свою жизнь перед сессией, цитрусовых масел, которые девушки любят наносить на мочки ушей, роз, растущих на многочисленных клумбах. Здесь просторно и немного суматошно, а здания факультетов, библиотек, резиденций и других построек, разбросанные по всему кварталу, перемежаются с частными домами, магазинчиками и лавками амулетов – кто не захочет купить талисман на удачу перед важным экзаменом!..

Утром в воскресенье здесь было довольно тихо, хотя нам навстречу нет-нет да выгребали из тени бледные студенты, учившие что-то всю ночь и теперь явно не соображающие, какой на улице час и день. Бедолаги! Один такой чуть не шагнул под копыта моей лошади, и, когда я воскликнула: «Осторожнее!», отшатнулся обратно с вскриком:

– Ох, простите! Я сегодня ужасно рассеянная!.. Недосып.

Я удивленно вскинула брови. Да уж. У студента на лице присутствовала щетина, и в целом он выглядел однозначно как парень, так что оговорка в окончании глагола и впрямь была симптоматична.

Вереск ждал нас (ну, или, точнее, Полынь) на веранде ресторана «Ложечка знаний», расположенного под боком у Правового факультета. Увидев его издали, я, кажется, догадалась, почему у них с моим напарником не ладятся отношения.