И на четвертый год как-то все легче пошло, проще… То ли меня приняли коллеги, то ли просто увидели, что я, несмотря на крутую тачку и смазливую нахальную морду, нормальный парень… Короче говоря, когда я с участка подал заяву в центр, в розыск, ее рассмотрели. И меня взяли.

Правда, тут все пришлось по-новой начинать. Конечно, информация обо мне, как о нормальном, а не о конченом, уже пролетела по отделу, но проверить-то на вшивость, сходу порадовав нового коллегу висяками, дополнительными интересными делами, дежурствами на праздники – святое дело.

Короче, еще два года я веселился, выстраивая нормальные отношения с коллегами. А когда выстроил, нарисовалась Захарова…

И все мои мечты начать, наконец, нормально работать, полетели к чертям.

Про Захарову вспоминается вообще некстати, потому что только три дня прошло с момента моего феерического пробуждения у нее в постели.

И каждый из этих дней я нахожусь на диком взводе.

Вспоминаю, пытаюсь реанимировать упорно не желающую реанимироваться память, насчет того, было у нас чего или нет. Попыткам сильно мешают наложившиеся свежие воспоминания: как она стоит на фоне окна, с забранными волосами. И халатик шелковый, соски просвечивают… Губы… Пухлые. Натертые? Нет?

У меня щетина за полсуток отрастает дико, явно, если б трахал, то все щеки и губы были бы красные… А у Захаровой как было? Не помню нихера… Не смотрел. Верней, смотрел, но как-то… Не туда, наверно. Губы помню. Пухлые, кукольные. Щеки чуть красные. Но это от ярости могло быть…

Если трахал, то должны были остаться следы на бедрах, я свои лапы железные знаю, особенно в коматозе если, то вообще же не сдерживался… Почему не проверил сразу? Дурак…

Обиделся, дурак…

Надо было сначала все прояснить… А теперь чего делать?

Если не было ничего, это один разговор.

А если было?

А у меня с собой резинок не было…

И чего?

Тянет застонать и треснуться башкой о стол.

Дурак ты, Федот, какой же дура-а-ак… Надо же так лажануть-то…

– Федот, ты чего там? – Вадик, уже нагруженный своими экспертными прибамбасами, пляшет у двери, – давай! Нам еще полчаса до Запанской трястись!

– А какого это хера? – уточняю я, отрывая задницу от стула и проверяя по карманам комплектность, – не наш же участок?

– Там, походу, мокруха. Двойная. Местные глянули и сразу нам ее подарили.

– Щедрые какие…

– Ага, перекрестились, наверно, от радости…

– А от следствия кто сегодня?

– Так Захарова.

– Блять…

Глава 9

– Асенька, а ты сегодня до конца? – игривый голос моего коллеги, Корниченко Игоря, дико отвлекает от работы. Причем, почему-то именно меня, хотя клеится он к Захаровой, и, по идее, ей должно быть неприятно.

Злюсь, кошусь на скромно сидящую в уголке у стола и заполняющую протокол Захарову, отворачиваюсь.

Просто, чтоб не спалила, что пялюсь.

Хотя, она, странное дело, вообще за все то время, что мы сидим тут, в компании экспертов, криминалистов, парочки понятых, постоянно бегающих туда-сюда полицейских на подхвате и двух трупов, на меня ни разу не посмотрела.

Верней, не так. Смотрела, но как-то… Не так. Неправильно. Странно.

И эта странность, которую я не мог нормально разложить в башке на составляющие и понять, в чем она, собственно, заключается, бесит и выводит из себя.

И Захарова, в ее форменной узкой юбке, бесит. Какого хера опять в форме? Следаки вполне могут в штатском лазить, как и опера… Так нет же, таскает постоянно эти юбки, эти рубашки, галстуки эти! Бесит!

И пучок волос, аккуратный такой, открывающий вид всем, кому это нахер не нужно разглядывать, на длинную шею и несколько выбившихся из прически локонов. А еще у нее уши не проколоты. И мочки такие нежные-нежные, словно прозрачные даже…

И вот на кой хер я опять на нее засмотрелся-то?

И не только я, не только!

Корниченко, тварь такая, круги нарезает вокруг Захаровой, словно коршун, уже полтора часа минимум. То кофейку ей, то стульчик поудобней, то ручку придержать, то окошко прикрыть, чтоб не дуло… Миньон долбанный.

И, главное, эта дрянь все принимает! С таким видом прямо королевским! Разрешающим. Принцесса, блять, голубых кровей.

Отворачиваюсь, в голове флешбеками опять – она на фоне окна, декольте, влажные губы…

Сука!

Сука-сука-сука-сука!!!

Да чего меня так клинит на ней?

Кажется, скриплю зубами, потому что понятая, женщина средних лет в халате и теплой шали на плечах, испуганно косится на мою, наверняка, перекошенную рожу и пытается отсесть подальше.

– Асенька… – опять вкрадчиво шепчет Захаровой Корниченко, и я не выдерживаю:

– Корниченко, ты поквартирный сделал?

– Отправил людей, – солидно кивает он, не отрывая, сука такая, взгляда от затылка Захаровой, низко склонившейся над протоколом.

И заводя меня этим неимоверно.

Кидаю взгляд на ползающих по кухне криминалистов, затем коротко командую:

– На выход, Корниченко.

– А вы, товарищ капитан, не забываетесь? Мы с вами в одинаковых званиях, – обидчиво задирает подбородок Корниченко, напоминая мне этим независимым и глупым движением горбоносого верблюда. Того и гляди, плеваться начнет!

– В одинаковых, верно. Но я по должности старше, – ласково скалюсь я ему фирменной безумной крокодильей улыбочкой, – на выход! Нехер тут устраивать игрульки.

– О чем это вы, товарищ капитан? – все так же по-верблюжьи поджимает губы Корниченко и стреляет взглядом на Захарову, не оторвавшуюся от своего занятия ни на мгновение. Словно вообще тут у нее, над аккуратно причесанной макушкой, не происходит особенного.

– О том, что следователь может ошибиться в протоколе, и нам потом прыгать и собирать недостающие данные.

– Следователь не собирается ошибаться в протоколе, – неожиданно говорит Захарова, все так же продолжая писать, мы с Корниченко смотрим на нее, ожидая продолжения.

Захарова ставит точку, перепроверяет написанное, затем передает понятым:

– Ознакомьтесь и распишитесь.

И, пока они изучают документ, поднимает на нас с Корниченко спокойный, равнодушный даже взгляд. И я опять ловлю себя на том, что сегодня какая-то хрень происходит. Слишком она тихая. Обычно Захарова кучу эмоций выдает, все время или улыбается, или серьезная, или задумчивая, или еще какая, но в любом случае лицо никогда у нее не было таким вот пустым, отстраненным, как сейчас. Красивая восковая кукла. И глаза – пуговицы.

– Я закончила, – констатирует она факт, – могу быть свободна?

– Ага… – глупо моргаю я, а Корниченко, не будь дурак, тут же срывается с места:

– Подвезти тебя, Асенька?

– А ты еще не закончил, Корниченко, – вмешиваюсь я в его брачные танцы.

– Закончил тоже!

– Нет. У меня для тебя еще поручение.

– Для ваших поручений есть сержанты с вашего отдела, товарищ капитан.

– Ну, ты же для чего-то толкался тут битых два часа, хотя это дело ваши сразу нам подарили. Значит, явно желаешь принять участие в расследовании. Тебе и карты в руки, Корниченко!

Я шагаю прямо на него, вынуждая двигаться в сторону двери.

Смотрю жестко, предупреждающе. Попробуй сейчас возбухни, урода кусок. Отправлю перерывать архив в поисках похожих дел. А он у нас не весь оцифрован!

Захарова идет следом за мной, и ее присуствие ощущается очень четко, буквально вся спина горит.

Она, что ли, глазами прожигает, пока не вижу?

Резко поворачиваюсь, натыкаюсь на прежний пустой кукольный взгляд.

Эй ты, манекен ходячий, куда мою Захарову дела?

В подъезде торможу, даю надутому Корниченко ценные указания с применением матерных аргументов, давлю, короче, своим положением, как могу.

И в пылу свершения справедливой мести упускаю момент, когда Захарова исчезает из поля зрения.

До конца дежурства больше мы с ней не сталкиваемся, хотя еще пару вызовов отрабатываем, но как-то так получается, что она уже завершает к тому времени, когда я приезжаю. Или наоборот.

И это дико странно. Обычно Захарова делает все, чтоб мы оказались в одном помещении как можно дольше. Знает, мелкая дрянь, как меня клинит, чувствует, и пользуется этим вовсю.

А тут…

Чудеса на виражах…

Интересно, надолго ли ее хватит?

Думаю, что нет.

Черт, была бы возможность, я бы даже ставку на это сделал. В свою пользу, естественно…

Глава 10

– Вовчик, ты чего такой бледный?

Я давлюсь от неожиданности блином, кашляю, затем поднимаю взгляд наверняка красных, как у вампирюги, глаз на младшую сестренку. Заботушка, блять, мелкая. Очень вовремя!

– Сынок, все в порядке у тебя? – тут же, вполне закономерно, начинает хлопотать вокруг меня мама, – ты и в самом деле бледненький… Температура, может?

На лоб мне ложится прохладная ладонь, и я невольно подаюсь вперед, подставляясь под ласку. Потому что ты можешь быть хоть сто раз крутым опером и нереальным суперменом, но мама… Она и есть мама.

– Нормально, мам… – мычу я, прокашлявшись, наконец, – подавился…

Мама внимательно осматривает меня, легко гладит по голове, прикрываю глаза от кайфа… И ловлю на себе насмешливый взгляд мужа сестренки, Немого.

Блять…

– Все хорошо, мам…

– Я все же градусничек принесу сейчас, температуру тебе…

Мама, больше не слушая моих возражений о том, что все в порядке и не надо, уходит в комнату, а Немой скалится, уже не скрываясь, и выдает:

– Готовь жопу, Вовчик.

Кошусь на него злобно, а Алька хмурится, стучит ладошкой по деревянной башке своего недоумка-мужа, а затем поворачивается ко мне и непонимающе хлопает ресницами:

– А почему?..

Слово “жопа” моя принцесса-сестричка знает, конечно, и даже употребляет, но, завтракая за столом в доме родителей, явно считает это неуместным.

– Ну так градусничек же… – поясняет непонятно, по какой причине, разговорившийся Немой, – его в задницу вставляют… – и добавляет с нескрываемым наслаждением, – младенчикам.

Делаю себе пометку при следующем спарринге уронить этого урода пару раз головой о пол, чтоб мозги сотряслись и нашлись, наконец-то, в черепушке, и отворачиваюсь. Молча.

Смысла лаяться с ним нет, тем более, что мама скоро придет, вопросы начнет задавать… А ей не надо знать о некоторых особенностях наших с Немым отношений. Она до сих пор не в курсе, что мы раз в неделю, а то и чаще, друг другу рожи чистим с нескрываемым наслаждением.

– Дурацкая шутка, – комментирует моя сестренка, сурово поджав губки и сердито сверкнув глазками, и я откидываюсь на спинку стула, забрасываю в рот зубочистку и готовлюсь наблюдать незабываемое фрик-шоу: “Сконфуженный Немой выпрашивает прощения у принцессы Альки”.

Правда, есть у меня подозрения, что, когда они наедине это шоу репетируют, то роли чуть-чуть другие, да и сама мизансцена чуток меняется, но на эту тему думать упорно не желаю. Сестра, все же.

И без того, когда узнал, что она с Немым спит, чуть в окрошку не покрошил урода… А потому что нехер своими грязными лапами лезть к моей маленькой чистой сестренке. Не достоин ее, придурок. Ее никто не достоин. И прежний ее женишок тоже не был, каким бы сахарочком ни смотрелся, а уж Немой, с его каменной уголовной рожей и повадками гоблина, вообще мимо…

Но любовь зла, и Алька на себе эту поговорку прочувствовала по полной программе.

Проявила слабость, подпустила к себе этого козла, а он, не будь дураком, сходу понял, что за бриллиант моя сестричка, и вцепился в нее с такой силой, что даже отцу не удалось оторвать. А уж он у нас в семье главный дока по отрыванию чужих конечностей… И в прямом смысле тоже.

Немой стал членом семьи, а мы с Мишком теперь развлекаемся, периодически наблюдая, как наша мелкая сестричка (и когда только вырасти успела, вроде, вот только-только в первый класс ходила, и бантики на голове больше этой самой головы были) строит здоровенного двухметрового лосяру… Очень прикольно это выглядит всегда, удовольствие одно наблюдать. И радоваться, что у нас с братишкой, несмотря ни на что, хребет-то покрепче будет. Не переломишь шпилькой.