Амадин заерзала, устраиваясь поудобнее. Минуты ожидания переросли в часы, а ее никто так и не окликнул. Тяжелее было оставаться на одном месте. Ноги и спина затекли, от неизвестности голова кружилась. К тому же очень хотелось по нужде, но из чувства стыда девушка не решалась окликнуть жандармов, стоящих у дверей. Приходилось терпеть.

Помимо нее приводили и других обвиняемых, чьи дела рассматривали сегодня. Больше она их не видела. Это было ожидаемо, и все равно душу охватывала тревога.

В ожидании неизбежного девушка вздохнула и попыталась подремать. Она откинулась на жесткую спинку скамьи и закрыла глаза, но сон все не шел.

В безумной круговерти событий последних лет: учебы, подработок, часов проведенных в библиотеке, редких вылазках в город с подругами – она иногда мечтала, что наступит момент и она позволит себе бездельничать целую неделю, а может и больше. И вот этот момент настал: делать было решительно нечего, и Амадин это совершенно не радовало. Она поерзала на скамье, вздохнула, запрокинула голову, желая подремать и замерла. При виде росписи на потолке дремота испарилась а глаза расширились.

Нет, девушка, конечно, знала древнее писание, отец Бенедикт уделял изучению немало времени, а она была прилежной ученицей, но она не думала, что это выглядит именно так.

По замыслу проектировщика там изображались сцены из канонических "кар Темных богов", дабы преступники вспоминали о заповедях, которые Всесильный создатель принес людям, и каялись.

К сожалению художник либо перестарался, либо не знал, где будут висеть его работы и обратился к древним мифам. Полуголые тела мужчин и женщин, сплетенные в порыве страсти, явно не вязались с торжественностью момента.

Особенно впечатляюще у мастера вышло усовестление падших. Женщины в почти отсутствующих одеяниях изгибались в позах далеких от покаянных под одобрительным взглядом Деуса, верховного бога. Он стоял, скрестив руки на груди и довольно посматривал в сторону бесстыдно раскорячившихся блудниц, а за его спиной виднелась все та же полуголая богиня с завязанными глазами.

Потолочная роспись достойно бы украсила дом мадам Шуаз, а не комнату суда, но, судя по тому, что и жандармы, и заключенные то и дело бросали на картину взгляды, с высоким искусством никто не желал расставаться.

Амадин хмыкнула. Интересно, на какие душеспасительные мысли должна была навести эта живопись?

– Амадин Гросс, – вызвали ее наконец.

Жандарм безошибочно направился к ней, открыл замок и дернул за цепь кандалов, заставляя ойкнуть от боли.

– Пошевеливайся! – он ткнул в спину. – Времени мало!

Амадин покорно поковыляла к дверям, морщась при каждом движении: от длительного сидения на жесткой скамье мышцы затекли и теперь их будто покалывали тысячи ледяных иголок.

– Рассматривается дело…

Остальное пронеслось мимо сознания. Девушка замерла на пороге, в ужасе смотря на толпу присутствовавших в зале. В глазах запестрило от красок, а гул оживленных голосов перекрыл голос судебного стряпчего. Конечно, Амадин должна была понять по убранству приемной, что это не будет маленькое камерное заседание, но действительность ошеломила.

Погруженная в свои переживания, девушка позабыла, что судебные заседания были для народа развлечением наподобие театра, только за посещение зала суда не надо было платить деньги.

Проезжие, зеваки, слуги, рыночные торговцы и студенты всевозможных заведений. Показалось, что в толпе мелькнула Шарлотта, та самая адептка, которая работала в салоне Шуаз. Впрочем, это действительно могло показаться.

А еще в зале присутствовали репортеры. Они занимали первые ряды, постоянно строча что-то в своих блокнотах. Один из них бросил на девушку цепкий взгляд и она попятилась, внезапно вспомнив, что на ней тюремная роба с нашитыми на спине буквами, гласящими, что она магическая преступница.

В сером тюремном платье и с кандалами на руках Амадин почувствовала себя ужасно. Не так она представляла себе будущее, покидая родную деревню.

Преступница стоящая перед судом. Что бы сказал отчим? А мама?

– Вперед! – ее толкнули к скамейке, огороженной полированными перилами. Место обвиняемого. Амадин послушно засеменила туда. Присела, стараясь не смотреть на зал, залитый неровным светом солнечных лучей, пробивавшихся через витражи на окнах.

Под ребрами нарастала муторная тяжесть, в голове шумело, а глаза то и дело застилала пелена. Где-то сбоку противно скрипел по бумаге грифель. Амадин обернулась и с удивлением заметила художника, который набрасывал портреты попавших на скамью подсудимых.

Девушка бы и дальше рассеянно озиралась. Но стук молотка заставил ее опомниться. Председательствующий судья объявил о начале слушания ее дела.

– Обвиняемая…

Амадин не обращала внимания, что он говорил, со все возрастающим изумлением рассматривая мужчину в темной мантии. Бесспорно, она видела его раньше, но не могла вспомнить где. Внезапно второй судья пробормотал что-то, председатель повернулся, и Амадин чуть не вскрикнула, вспомнив, где она имела сомнительное счастье лицезреть этого человека. Салон Шуаз!

Позабыв о своем положении, девушка уставилась на судью. Тот же разрез глаз, выпирающая вперед нижняя челюсть, нижняя губа толще верхней. Сомнений не оставалось – перед ней был любитель выпрашивать наказания у строгой нянюшки. Амадин даже пожалела, что тогда оказалась присоединиться и отхлестать его по рыхлому заду. Возможно, это уберегло бы ее от дальнейших неудач.

Какой-то человек с бокового стола тем временем зачитал обвинения. Похоже следователь из Блодетта, мстя за отказ, не постеснялся приукрасить и без того впечатляющие "подвиги".

Амадин заметила, что зрители притихли, а некоторые смотрят на нее с суеверным ужасом.

– …признаете себя виновной?

Вопрос отрезвил.

– Я?

Муторная тяжесть за грудиной нарастала, браслеты начали снова болезненно покалывать запястья, реагируя на бушующую внутри нее магию, но это уже не имело значения.

Судья похоже был склонен иронизировать и отпустил шутку по поводу ее места в зале. Попроси ее повторить сказанное, она едва ли смогла бы. Но общий презрительный тон и основную мысль уловила.

Виновна ли она? О да! Ей нечего терять:

– Разумеется! – Выпалила Амадин и добавила, перекрикивая толпу. – Но лишь в том, что прилежно училась в то время как другие…

Она понимала, что она на грани срыва, что ее несет, но остановиться уже не могла. Девушка всхлипнула, ее сразу же прервали.

– … усугубляете наказание… – донеслось до нее. Этот человечишка пытался урезонить ее грозя наказаниями? Перед глазами промелькнули сцены в доме Шуаз, и голос судьи грозящий ей тут в реальности наложился на поскуливание пресмыкающегося мужчины, умоляющего о порке.

– Наказание? – спросила она с самой издевательской интонацией. – Ах, да, я и забыла: ваша честь обожает наказания!

И она расхохоталась, взмахнув руками, чтоб удержаться на узкой скамье. Зал загалдел. Судья же от такого намека опасно побагровел и забарабанил молотком так, что рисковал сломать или его или проломить стол.

Амадин чувствовала себя готовой взорваться от гнева и обиды. Не самое умное дело – кидать оскорбления и обвинения судье, называя процесс фарсом, но остановится она уже не могла. Глаза снова застилала пелена, а от грохота пульса в ушах раскалывалась голова. Но остановиться и замолчать она уже была не способна.

Неожиданно ее эмоциональное выступление нашло отклик. Из зала посыпались выкрики и смешки. Судья всерьез рисковал остаться без молотка, но наконец смог призвать распоясавшихся зрителей к тишине.

Кажется сейчас всё и закончится.

Подсудимая Амадин Гросс, – прозвучало веское, – поскольку вы упорствуете и не удосужились предоставить суду доказательства своей невиновности…

– Стоп! – негромко произнес кто-то, и в огромном зале суда словно и правда все остановились. Замолкли зрители, на волос не долетел до стола молоток председателя, прекратился скрежет грифеля по бумаге, даже зажравшиеся на казенных харчах снулые мухи казалось замерли в полете.

Только сейчас Амадин заметила, что за судьями находится еще один человек. Великий инквизитор, призванный следить за правомерностью действий суда. Слишком взволнованная, Амадин забыла про эту древнюю традицию. А вот герцог л'Армори не забыл. И теперь стоял, возвышаясь над всеми.

– Остановите процесс! – потребовал он, медленно спускаясь в зал.

– Но ваша светлость…– подал голос судебный распорядитель. Герцог повернул голову и смерил наглеца тяжелым взглядом.

– Вы хотите оспорить мои слова?

– Н-нет!

Если кто-то еще хотел что-то сказать, то резко передумал.

– В таком случае, судебное разбирательство отменяется для уточнения обстоятельств. Дело подсудимой передается в ведение инквизиции!

Остальное происходило будто во сне. Мир сузился до единственной фигуры в черном, почти закрывшей свет от окна. Шаг, еще один. Инквизитор, не торопясь, спускался по ступеням. Черная мантия зловеще колыхалась в такт его шагам. Амадин нервно сглотнула. С чего вдруг в ночном саду она сочла герцога привлекательным мужчиной с чарующим голосом? Сейчас на нее надвигалась гроза. Или, скорее, смертельный ураган, готовый на своем пути сокрушить любое препятствие. Она вдруг вспомнила, что герцогу даровано звание Карающего меча королевства. И теперь этот меч приближался к ней.

Не в силах пошевелиться, Амадин беспомощно смотрела на Великого инквизитора, осознавая, что развязка близка.

Он подошел, небрежно оперся на перила и чуть подался вперед, внимательно вглядываясь в глаза девушки, которая продолжала стоять, с каким-то отчаянным вызовом глядя ему прямо в глаза.

– Уведите обвиняемую в камеру! – приказал распорядитель, растерянно пытаясь сообразить, что делать. Жандармы двинулись вперед. Судя по дернувшемуся уголку рта, герцогу это не понравилось.

– Обвиняемая идет со мной, – бросил он через плечо и, еще раз скользнув взглядом по хрупкой фигурке, приказал:– Снимите с нее кандалы.

– Ваша светлость, позвольте, обвиняемая может быть опасна…

– Опасна? Мне? – с издевкой переспросил герцог.

Служащий смутился:

– Простите, ваша светлость…

– Выполняйте, – инквизитор мотнул головой в сторону девушки и посторонился, давая возможность исполнить приказ.

– Сейчас, сейчас, – судебный секретарь подскочил и суетливо начал снимать браслеты, неловко дергая цепь и тревожа раны на запястьях, но в сравнении с болью от искавшей выхода с эмоциями магии это было сущей мелочью.

Служащий особенно сильно дернул за цепь и Амадин со свистом выдохнула сквозь зубы.

Герцог, все еще стоявший у перил, едва заметно улыбнулся и дотронулся до ее ладони, боль вгрызавшаяся в запястья все сильнее внезапно отступила.

И тяжелый пульсирующий узел гнева в животе развязался.

От облегчения Амадин чуть не рухнула обратно, но ее удержали.

– Шевелись, раз его светлость требует! – девушку бесцеремонно пихнули вперед, к герцогу. Показалось, или глава Великого Инквизитора гневно сверкнули.

– Поль. вам следует научиться быть более вежливыми с дамами, – подчеркнуто спокойно заметил он.

Служащий побледнел и вытянулся в струнку.

– Виноват, ваша светлость!

– Свободен! – процедил герцог. – И, господа, не забудьте передать протоколы сегодняшних заседаний моему секретарю!

Не дожидаясь ответа, он подхватил девушку под руку и повел к едва заметной дверце, через которую входили судьи.

– Куда это он ее тащит? – заволновался кто-то в зале.

– Дык это, на благонадёжность проверять! – глубокомысленно заметил какой-то мужик. – Проверит раз пять, да и отпустит!

Предположение было встречено смехом и улюлюканьем. кто-то на галерке начал возмущаться вседозволенностью властей, но его быстро вывели из зала.