На пороге комнаты, потрясая служебными удостоверениями и гневными возмущениями, толпилась разношерстная компания: участковый, люди из санэпидемстанции, органов опеки, Роспотребнадзора, тетка из тсж, корреспондент газеты «Криминальный Петроград» и медсестра из местной поликлиники. Из-за голов этой компании выглядывали любопытные лица соседей.

Клава силой оттеснила неиствующих и закрыла дверь. Привалилась к ней гренадерской спиной и пробормотала: «Не поняла, что это за люди, но на фанатов они не похожи. Может, в «Рублик» нужны кассиры?»

Эпицентр

Из кухни полз запах горелой каши. На столе в беспорядке лежали листы с графиками и схемами. Лера прыгала на одной ноге, второй пытаясь попасть в штанину новых черных брюк. Вчера вечером она тщательно отутюжила их вместе с белой шелковой блузкой – безупречный внешний вид помогает создать репутацию на новой работе. Но штанина сильно интересовала пса. Он тянул дорогую ткань зубами и бешено вилял хвостом, считая это веселой утренней игрой. На телефоне сработал будильник. Лера специально поставила его на время, когда нужно выйти из дома.

Кое-как справившись с брюками и собакой, Лера побежала на кухню. Вывалила кашу в собачью миску и рванула в ванную. Поводила расческой по спутанным волосам, собрала их в пучок, нарисовала две неровные черные стрелки на веках. Недовольно махнула рукой на свое отражение, шагнула из ванной и наступила во что-то теплое и липкое. Посреди коридора стояла миска с кашей. Пес сидел в двух метрах и обиженно рычал. Пришлось вернуться на кухню и отрезать ему розовый колбасный кругляш.

На пятнадцать минут позже назначенного самой себе времени Лера наконец выпала из подъезда на улицу. Села в пыльное желтое такси и решила: «С этой секунды должна начаться абсолютно новая жизнь. Настоящая. В тридцать не так и поздно».

Перед глазами промелькнули картинки из прошлого человека-невидимки. Вот коллега, с которой она проработала два года, силится вспомнить ее имя. Или профессор на лекции не замечает поднятую Лерой руку и произносит: «Раз вопросов больше нет, разрешите откланяться». Десятки примеров, после которых Лера начала думать, а существует ли она в реальности. С этого дня никто не посмеет ее игнорировать, она всегда будет в центре внимания.

Новая жизнь пахла бензином и хрипела голосом Лепса. Дверца желтого Киа громко хлопнула и слегка прищемила низ широкой брючины. Лера, устраиваясь поудобнее, услышала треск. Штанина мгновенно расползлась по шву почти до колена, оставляя торчащие нитки и руша надежды.

«По одежке встречают, – скрежетало в мозгу. – Нет, меня не сломить такой ерундой».

– Приехали, красавица, – сказал водитель через три песни.

До рабочего дня оставалось пять минут. Мечтая скорее добраться до офиса и спрятать штанину под новый рабочий стол, Лера выскочила из машины. Она старалась как можно незаметнее добраться до лифта.

Незаметность, по мнению Леры, усиливалась опущенным в пол взглядом и задержкой дыхания. Перемещаясь таким образом, Лера налетела на высокую рыжеволосую девушку в черном коротком платье. В руке та держала стаканчик с кофе.

– Ой! – вскрикнула Лера.

– Блин! – возмутилась девушка.

На Лериной белой блузке расплывалось коричневое пятно, по форме напоминающее Северную и Южную Америки. Так, с картой западного полушария на груди и со рваной штаниной, Лера вошла в новый офис.

– З-з-дравствуйте, – произнесла она робко.

Гул голосов стих. Взгляды десятка людей в идеальных костюмах разом устремились на ее запятнанную грудь и, видимо, репутацию. Даже сверкающие огромные окна и высокие потолки посмотрели на нее с укоризной.

«Хотела, чтобы заметили? Добро пожаловать в самый эпицентр внимания», – подумала Лера, чувствуя, как начинают пылать щеки.

Племенной брак

Вите Кобылкину максимально соответствовала его фамилия. Он работал на конезаводе, отвечал за выведение новых лошадиных …Э-э-э, сортов.

Хотя еще больше ему бы подошла фамилия Жеребцов. По темпераменту. Но он не виноват, стечение генов: не несут ноги мимо женского полу. Ему было тридцать два. По местным сельским меркам он уже давно засиделся в видных женихах. Высокий, кудрявый, носастый. Но жениться Витя категорически не собирался. Это было его кредо.

– Женишься, а потом энту жену обихаживай! А потом жеребята пойдут, тьфу, ты! Детишки! – в сотый раз повторил он своему товарищу Петьке Самогонкину. – Не такое мое жизненное предназначение. Я, друг мой Петька, хочу карьеру сделать, – мечтательно закатил Витя синие глаза в длинных ресницах.

– Ха-ха-ха, насмешил. – Самогонкин выронил стакан с остатками мутного напитка. – Из конюха в старшие конюхи! Все равно без жены никак.

– Женишься, выбору, опять же никакого! – настаивал Кобылкин. – А тут, хочешь рыжую, хочешь вороную. Брюнетку то бишь. Да черт с этими бабами! Я тут фотографии нашего Графа на конские выставки послал в дальнее Забугорье. Медаль, может, получу и премию!

Через месяц после этого разговора прибыла из Забугорья делегация. Двое в лаковых ботинках, господин Пферд в сапогах и с хлыстом, а с ними переводчица с самого райцентра, пегого окраса, невзрачная такая, и еще журналист газеты «Ударник племенного коневодства». Что тут началось! Начальство забегало, гостям – хлеб-соль, Кабылкину – по шеям. Но как узнали поточнее, зачем гости пожаловали, так Кобылкину извинения публично принесли.

Оказалось, что хотят Графа за баснословные деньги купить и Кобылкина на три года в аренду взять, за не менее баснословные деньги. Хотя Кобылкина начальство бесплатно готовы были отдать.

Замаячил перед Витьком блестящий взлет в кобыльем бизнесе. О таком реактивном разбеге он даже мечтать не мог.

– Виктор, если вы согласны, то нужно договор подписать, паспорт заграничный и себе, и супруге вашей оформить. У них с этим строго, не верит господин Пферд несемейным. Говорят, жена у него слишком красивая, – сказала невзрачная переводчица и землю носком коричневой туфли поковыряла.

Задумался Витя:

«Вот он, эзинцальный момент, или как там по радио сказали? Столкнулась мечта с принципиальной жизненной позицией. Высокий полет и хомут на шею или без хомута, но в глухой безвестности».

Стал девок местных вспоминать, какая из них побезобиднее будет: «Танька – круп хорош, да удар сильный, Нюрка – замуж вышла, Манька – грива красивая, но норов вредный, – подумал, подумал, – баб много, а никто не подходит».

Тут пегая переводчица опять нарисовалась:

– Контракт ваш и договор! – сама скромно так улыбнулась в тридцать два зуба.

«Зубы какие хорошие: ровные, крупные», – подумал Витя, а вслух спросил:

– Не желаете ли, дамочка, для поездки в дальнее Забугорье со мной одну фикцию совершить? Брак заключить фиктивный!

– Очень даже желаю, – сказала дамочка. – Где у вас тут расписаться можно?

Через неделю расписались, и Аллочка, так звали переводчицу, укатила в райцентр, чемоданы собирать. Свадьбу фиктивную делать не стали, но Кобылкин организовал проводы, почище армейских: и гусь в яблоках, и пироги, и портвейн местного розлива.

Но друзья-сотоварищи не рады были удачливым обстоятельствам.

– Зря ты, Витька, так! У нас что, своих девок мало? Женился на образованной крале, а образование энто – бабенкам сильно во вред! – сообщил Самогонкин и головой неодобрительно покачал. Остальные сотоварищи целиком оказались на его самогонной стороне.

– Да и в Забугорье порядки все ненашенские, неприличные, – подхватил Сенька Самокруткин, – сам в передаче «Забугорная изнанка» видел: то мужик с мужиком поженится, то свинью заместо собаки заведут!

«Завидуют», – подумал Витек и немножко возгордился.

Вот сидит Кобылкин на остановке с чемоданом, автобус рейсовый ждет, чтобы до аэропорту доехать. Мать с отцом рядышком стоят, слезы рукавами утирают. Тут почтальон:

– Ну, насилу нашел, телеграмма вам!

«Контракт капут. Граф с брачком. Г-н Pferd», – прочитал Витя вслух. – Да, как же?! Я же мотоцикл продал! Деньги на проводах пропил, – расстроился он. – Еще и фикцию зазря совершил!

Но не знал еще Витя Кобылкин, какая роковая напасть решила на следующий день случиться.

Утром на пороге его двухкомнатной избы появилась Аллочка с ребенком и своей мамашей трех и пятидесяти трех лет соответственно. Вот такой удар! Нельзя изменять своей принципиальности.

Случайности не случайны

Температура в комнате стремительно падала. По стенам с треском расползались причудливые ледяные узоры. Девушка в легком платье изо всех сил толкала дверь. Та поддалась только с пятого раза. В сизой дымке плохо освещенного коридора стояла фигура в черном плаще с косой. Девушка истошно завопила. Наташка тоже вскрикнула и вцепилась мне в руку. По экрану побежали финальные титры. Я засмеялся:

– Классный фильм! Как все закручено, и даже было слегка страшно.

– Я теперь неделю спать не буду, – ворчала Наташка, натягивая пальто.

– Да ладно, это же весело, – я стоял между креслами, ждал, пока можно будет выйти.

Неожиданно появилось ощущение, будто мне за шиворот насыпали мелких и острых льдинок. Я оглянулся: несколькими рядами выше стояла сухонькая старушка. Она уставилась на меня неживыми, словно маринованные оливки, глазами. Из-под банданы с черепами выбивалась седая прядь. Черная кожаная куртка добавляла абсурдности облику. Веселиться расхотелось.

После кино мы зашли в кафе. За столиком с чашкой черного кофе сидела та же старушка. Она смотрела на нас, отрываясь, только чтобы сделать глоток. При этом тонкая пергаментная шея еще больше сморщивалась. Старушка умудрялась качать головой в такт песни на английском и шевелить блеклыми губами. Видимо, подпевала. Наташка поежилась и потянула меня на улицу.

Стемнело и резко похолодало. Сыпал снег. Раньше я бы обрадовался: не люблю запоздало-осеннюю слякоть в декабре, а сегодня в этом чудился зловещий знак. Мы стояли посреди тротуара, держались за руки и мешали прохожим.

– Я домой, – сказала Наташка. – К зачету еще подготовиться нужно. Может, в следующий раз вместо кино пойдем в театр? – облепленные снежинками ресницы умоляюще захлопали.

– В театр?! – скривился я. – Ты же знаешь, терпеть не могу это занудство!

– Может, сходишь хотя бы разок, а потом уже будешь делать выводы? – она повысила голос, сморщила нос и глянула, как будто свысока, несмотря на то, что ниже на двадцать сантиметров.

– Нет, дурацкая затея! – я решил не поддаваться на уговоры.

Наташка выдернула свою руку из моей, резко развернулась:

– Не вздумай провожать!

– И не собирался: время детское! – крикнул я вслед.

В метро снова кольнуло ледяное дуновение: в полуметре от меня стояла знакомая старушка. Черные джинсы, заправленные в высокие ботинки, болтались на тощих ногах. Похожая на куриную лапку рука цепко держалась за поручень. Пахло землей и сырыми осенними листьями. Я попятился. Старушка улыбнулась, показав треугольные, как у акулы зубы. В этот момент двери вагона распахнулись, я выскочил на две станции раньше и побежал. Остановился только на улице.

Подошел троллейбус. Я сел около окна, обернулся по сторонам – старушки нигде не было – выдохнул и стал рассматривать черно-белый пейзаж. Шины успокаивающе шуршали по влажному асфальту.

Когда я подходил к дому, от былой тревоги почти не осталось следа. «Глупость какая, – думал я. – Чего так всполошился? Ну, бабка со странностями! Наташка отойдет до завтра, перестанет дуться». Снежинки медленно кружили в воздухе, приятно скрипели под ногами, обещали, что зима в этом году состоится. Окончательно расслабиться удалось только возле квартиры. А зря: в прихожей на вешалке висела черная кожаная куртка.

На кухне старушка-рокерша пила чай с моей мамой.

– Вот, мамке твоей рассказываю, – проскрипела она голосом давно несмазанных дверных петель. – Адрес ваш Павел Семенович дал.

– Сосед из сотой квартиры? Так, он умер пару месяцев назад, – удивился я, отступая к двери. Хотелось опять сбежать, но я не мог оставить маму.