На участке пех. див. ничего нового. Противник пытался прошлой ночью провести сапу перед 6-й ротой пех. полка 186. Рота открыла огонь. Попытку противника следует считать сорванной.

Главная штаб-квартира, 20 января 1915 г.:

У Нотр-Дам-де-Лорет к северо-западу от Арраса взята траншея противника длиной двести метров, захвачены два пулемета, взято несколько пленных.

6

Воскресное настроение испарилось с заходом солнца. Подразделения собирают для ночных работ. На сей раз шанцевые отряды усилены, строительство наблюдательного пункта нужно завершить в ближайшие сорок восемь часов! Так что в самой батарее всего по два человека на орудие, с ними вахмистр Конрад и два унтер-офицера.

Остальные молча направляются в сторону железнодорожной насыпи.

Тащат шпалы, рельсы и колючую проволоку.

Райзигер полон напряжения. После воскресной тишины его охватывает счастливое чувство того, что он солдат, он здесь, на фронте. Бесшумно ступая вслед товарищам, он чувствует гордость. Как жалка, думается ему, жизнь там, в тыловой колонне. Конечно, там тоже люди нужны, и они, конечно, тоже выполняют свой долг; но если ты солдат, то твое место лицом к лицу с врагом!

Тащат шпалу вместе с Кернером. Добравшись до наблюдательного пункта, сваливают ее на землю. Она глухо скатывается, и это единственный шум в царящей тишине.

Ночь звездная. Белая известковая линия их окопа далеко просматривается в обе стороны.

«Это и есть наш передовой окоп? – В Райзигере пробуждается любопытство. – А где пехота? Ничего не видно. Кажется, в лунном свете движутся какие-то неясные тени. Вот и всё. А где враги?»

Райзигер поднимает руки и подтягивается над бруствером. Осторожно высовывает голову над насыпью.

Еще одна белая линия, более узкая, местами потемнее.

– Они тебе в жало стрельнут, если рыло не уберешь обратно, – говорит Кернер, стоя на дне окопа и глухо зевая.

– Никогда не видел вражеского окопа.

– Говори потише, обезьяна, или что, думаешь, у них там ушей нету? Ночью слышно за километры. В канун Рождества мы даже слышали колокола Арраса. Тише там.

При этом Кернер придвигается к Райзигеру. Оба прислушиваются. Райзигер затаил дыхание. Чувствует, как сердце бьется об известняк.

Странно: да, вдали слышно шумы. Собака хрипло взвывает пару раз. Вдруг воздух прорезает гудок локомотива. Еще слышно звон и грохот вагонов.

Так это и есть враги?!

Ни на миг не возникает у Райзигера осознания, что это враги. Всё это там шумит так похоже на обычную мирную жизнь. Лай собак, гудки паровозов, шум вагонов – почти что картины из его дома.

Летом, в каникулы, когда тепло и от странного волнения августовской ночи невозможно заснуть, дома были именно такие шумы.

Спутанные детские мечты обволокли всё вокруг. Вот соседская собака встревожилась при звуках чьих-то посторонних шагов. Вот поезд отправляется в странствие в неизведанные страны. И вот вагоны поехали, покачиваясь, сквозь ночь. А это старый извозчик, который часто возил доктора к больным. А еще линейка с уставшими седоками, едущими с летнего праздника. Вот возы с сеном, опоздавшие вернуться засветло и спешащие в амбары.

Райзигер впивается взглядом в даль.

– Эй, Райзигер.

– Просто погоди.

Кернер тычет в бок:

– Спятил, парень? Нужно вернуться и притащить еще бруса. Если Старик застукает, нам не поздоровится. Пошли.

Он спрыгивает и дергает Райзигера за шинель:

– Давай уже, пошли. Знаешь ведь, каждое отделение должно сгонять по пять раз. Не поспешим – застрянем тут до утра.

Трусцой припустили назад.

В четвертый раз сбрасывая с себя груз на пост наблюдения, Райзигер пыхтит:

– Чертовски тяжелая работа!

Чувствует, что оба плеча намяло и теперь они болят. В изнеможении прислоняется он к стене траншеи и жует травинку.

Кернер вытирает лоб тыльной стороной ладони.

– Больше не можешь? Да, парень, ученье есть ученье… – Он поворачивает назад. – Ну, давай уже. Или хочешь полежать? Ну, я пошел, короче, ты ковыляй там следом.

Райзигер, наконец, совсем один.

«Тьфу ты черт, вот же каторга! И пить охота! Но где же пехота? Должно же здесь быть что-нибудь попить».

Райзигер недолго сомневается: «А что мне будет? В конце концов, я молодой солдат, могу иногда и заблудиться».

Делает несколько шагов вправо, за угол траншеи.

Вдруг останавливается. Испуган. Перед ним человек. Тот не двигается, даже не поворачивает к нему головы, тихо покашливая.

Ага, пехотинец!

Райзигер (застенчиво):

– Добрый вечер.

Пехотинец наклоняет голову немного в сторону:

– Из артиллерии?

Начинают разговор.

Так-так, артиллерист, доброволец, впервые здесь, в окопах? Это было настоящее угощение для старого воина. Он начинает рассказывать. Хвастать.

Да, здесь война! Отличная штука!

– Вы, артиллеристы, понятия не имеете, как у нас тут всё. Постой против французов день и ночь – тогда ты, дорогой, кой-чего испытаешь!

Райзигер мало что понимает. Глядя на человека, плотно закутанного в шинель, с винтовкой, прислоненной неподалеку к стенке, он не может понять, почему война здесь должна быть такой уж жестокой. Первая вражеская траншея всего в двухстах метрах отсюда? Замечательно. Это действительно не расстояние.

Но в чем опасность?

Ощущение полной безопасности. Двести метров?

– Конечно, тут надо быть начеку, а то францман^[4] вдруг – скок! – и сцапает, – говорит пехотинец. – Конечно, у нас тоже сильные потери, – добавляет он.

Потери?

Райзигер прислушивается. Ни выстрела. Потери, а стрельбы нет? Ох парень заливает. Еще и об артиллерии так пренебрежительно отзывается. Неприятно.

Райзигер оборачивается и прощается. «Ну что ж, хуже уже не будет».

Вернувшись на место строительства наблюдательного пункта, он никого не застал. Видит натасканный материал, но остальные, похоже, вернулись назад без него. Охватывает беспокойство: будет скандал. Или попробовать догнать их до того, как они попадут на позицию? Побежать поперек поля? Тогда непременно успею.

Колеблется одно мгновение. Унимает поднимающуюся тревогу, взбирается по задней стенке рва, становится наверху, в чистом поле. Недолго смотрит в сторону врага, потом поворачивается спиной и идет к батарее. Идти по полю намного легче, чем окопами. Луг с короткой травой и застывшей землей. Можно шагать бодро.

Несколько раз встречаются ямы с темными краями, заполненные белыми кусками извести.

Райзигер всматривается в них: ага, вот тут что-то прилетело.

Прошагав так около десяти минут, он остановился. Вдруг стало жарко. Перед ним люди! Плашмя кидается на землю. На миг закрывает глаза, снова открывает, проверяет: да, перед ним люди! Пересчитывает: видно троих. Лежат в ряд: двое на животе, третий на коленях. Винтовки наизготовку, дула нацелены примерно на него.

Охватывает страх. Враги? Не может быть. С другой стороны, что тут немцам делать, посреди открытого поля? Он приподнимается и хочет их окликнуть. Но тут сумерки разрывает вспышка осветительной ракеты. И он утыкается лицом в траву.

Нет ли тут где-нибудь подходного окопа? Ничего не видно. Что ж, ничего не остается, как обнаружить себя перед теми, что впереди.

– Привет, – шепчет он. – Камрады, я из наших.

Те лежат неподвижно, продолжая целиться своими дулами в него. Он повторяет то же самое, на этот раз погромче.

Ответа нет.

Подползти бы к ним на животе. Это максимум метров тридцать.

Не по себе. Но что толку? Не оставаться же здесь.

Так что ползком вперед. Медленно. Замедляя каждое движение тела.

До солдат уже не больше шести шагов.

– Камрад, – шепчет он.

Ответа нет.

Теперь уже страшно. Должно же быть какое-то понимание! Варианта два: либо сейчас подпрыгнуть и пробежать мимо них в сторону позиции, либо одним прыжком упасть рядом с первым, чтобы он хотя бы не успел повернуть винтовку.

Второе разумнее.

Райзигер отталкивается руками от земли и вмиг оказывается рядом с тем солдатом. Припадает к его уху и говорит:

– Камрад, здесь же нельзя спать. Представь, сейчас пришел бы офицер.

Ответа нет.

Камрад всё так же упорно держит винтовку перед собой и даже не поворачивает лица.

Райзигер толкает его:

– Эй, говори уже, скоро рассветет.

Ответа нет.

Тогда Райзигер дотрагивается до его правой руки.

Ледяная.

Он отдергивает руку и встает на колени. Ах вот оно что. Вот оно что, он мертвый, что ли?

Осторожно присматривается ко второму и третьему.

Все они неподвижны. Винтовки наготове, двое на животе, третий на коленях.

Все мертвые? Ни одна голова не наклонилась, ни каска не упала, ни даже палец не отстал от приклада винтовки. Вот так же, как в детстве Райзигер часто видел на плацу, лежали три пехотинца, готовые к бою, лицом к лицу с врагом, отменно построившись.

Только, ох, вот ведь, они были мертвые.

Первые мертвецы, которых видит на поле боя доброволец Адольф Райзигер.

Он совершенно спокоен. Страх ушел. Никакого волнения, никакого сердцебиения.

Да, он остается еще пару минут на коленях рядом с этими мертвыми товарищами, поражаясь тому, как неподвижно они выглядят со стороны врага, и что они, наверное, будут так лежать еще несколько недель.

Встает. Делает пару шагов. Поднимает воротник шинели. А потом бешеным галопом бежит к позиции.

Он прибывает туда почти одновременно с последним из солдат шанцевого отряда.

Перекличка. Отсутствующих нет. «Разойдись!»

Через несколько минут Райзигер лежит в норе вместе с двумя камрадами и засыпает.

7

В Нью-Йорке во всех варьете, мюзик-холлах, на улицах и в салонах сейчас поют песню против войны, которая в немецком переводе звучит примерно так:

Не для войны растила я сына своего,
Растила я его на радость старых дней,
И кто посмеет дать оружие ему,
Чтоб он убил дитя у матери другой?
Давно пора бросать оружие войны,
И не было бы войн вовеки никогда,
Когда бы закричать могла любая мать:
«Не для войны растила я сына своего!»

(«Ноей Фрайе Прессе», 23 февраля 1915 г.)

8

СКОЛЬКО ПРОДЛИТСЯ ВОЙНА?

Собственный источник по телеграфу Амстердам, 4 февраля

«Таймс» приводит опрос «Нью-Йорк Американ» о продолжительности войны. Германский посол граф Бернсторф ответил: «Если я скажу, что война продлится долго, то по всей стране тотчас же скажут, что я сказал, что Германия хочет войны. Если скажу, что война будет короткой, скажут, что Германия хочет мира. Я лучше вообще ничего не буду говорить, всё равно всё это переврут». Ричард Бартольдт, член американского конгресса и основатель Лиги нейтралитета, заявил: «Я верю в триумф Германии, но для меня, как американца и члена конгресса, американский нейтралитет является самым важным вопросом. Мы утверждаем, что способны его сохранить, но наш образ действий уличает нас во лжи». Французский генерал Бонналь сказал: «Война, вероятно, продлится долго, потому что немец – гордый и хороший солдат. Союзникам еще предстоит многого добиться, но у них это получится».

(«Фоссише Цайтунг», 5 февраля 1915 г.)

9

Следующий день на позиции.

Около полудня капитану, пребывавшему не в духе, пришло в голову самолично провести артиллерийские учения. Вскоре после обеда он выкрикивает команду:

– Всей батарее приготовиться открыть огонь!

Дрессировка начинается. Райзигер назначен наводчиком. Так-то больше удовольствия, чем в гарнизоне. Команды у капитана очень четкие – шесть орудий с поразительным проворством изготовлены к стрельбе. Всё складывается просто сказочно.

Рядом с Райзигером унтер-офицер Гельхорн, действующий командир расчета. Следит, чтоб Райзигер наводил прицельное устройство строго по уставу. Очень доволен.