Я прижимаюсь к стене и показываю Джею, чтобы он последовал моему примеру, а затем заглядываю за угол и двигаюсь дальше по коридору. Мои глаза сужаются, когда я вижу открытую дверь в комнату, в углу которой стоит нечто похожее на капельницу.

С моей позиции больше ничего не видно, однако я уверен, что здесь уже никого нет. Во всяком случае, никого живого.

– Пойдем, – шепчу я, заходя в комнату и стискивая зубы от усиливающегося запаха.

Я останавливаюсь в дверях, и Джей врезается мне в спину.

На полу перед нами огромная лужа засохшей крови, и прямо посреди нее лежит мертвый мужчина. Он уже раздулся, процесс разложения идет полным ходом.

– Господи, мать твою, – бормочет Джей, пока мы оба смотрим на незнакомца с отвращением на лицах.

Мертвецы меня не беспокоят, но от их гниения может скрутить даже самый крепкий желудок.

Я замечаю высохшие кровавые следы, ведущие от трупа к дверному проему, в котором мы и стоим. Схватив телефон, я включаю фонарик и прослеживаю, что следы ведут ко второй лестнице.

– Это женские, – произносит Джей, подтверждая мои мысли. Я стараюсь не наступать на кровь. – Думаешь, они принадлежат Адди?

– Похоже на то, – бормочу я.

Отпечатки босых ног просто крошечные. Если они не перевозили других женщин вместе с ней, то я сомневаюсь, что они принадлежат кому-то еще.

Я обшариваю глазами углы помещения и обнаруживаю несколько камер, направленных в разные стороны.

– Камеры, – обращаю я внимание Джея на них, обходя кровь и проходя дальше. Они расскажут нам, чьи именно это отпечатки.

Мое сердце колотится, пока я осматриваю это логово Франкенштейна. Несколько аппаратов, длинный металлический стол с большим количеством инструментов, кровать со скомканным одеялом.

– Он мертв уже несколько дней, – замечает Джей. – Ему выстрелили в голову. Со спины.

Я слушаю, как он рассказывает об этой смерти, и обшариваю каждый сантиметр помещения.

– Идем по следам, – командую я, нахмурившись и пытаясь собрать воедино все, что могло тут произойти.

Мы с Джеем возвращаемся в коридор и поднимаемся на третий этаж. С лестничной площадки мы сразу попадаем в однокомнатную квартиру. Прямо перед нами оказывается окно во всю стену, обеспечивающее невероятно хорошее естественное освещение. Слева от меня в центре комнаты стоит массивная кровать, а справа располагается небольшая кухонька. В раковине до сих пор стоит грязная посуда, а над ней вьются мошки.

В дальнем углу квартиры – белая кафельная перегородка с душевой за ней.

Следы ведут туда, а в углу находится окровавленная больничная сорочка, уже высохшая и скомканная.

И я таращусь во все глаза, пытаясь понять, что, черт возьми, здесь произошло.

– Она причастна к смерти того человека… каким-то образом. А потом, похоже, пришла сюда и приняла душ, – заключает Джей.

Я качаю головой, приходя к такому же выводу. В мое поле зрения просачивается ярость, снова окрашивая все в красный цвет.

– Стреляла либо она, либо кто-то другой, – предполагаю я. – Скорее всего, кто-то другой, раз она оказалась вся в его крови, что ей пришлось даже помыться.

– Думаешь, она стояла перед ним? – с любопытством спрашивает Джей.

– Или лежала под ним, – бурчу я.

Мои руки начинают трястись, когда в голове возникают образы Адди, которую повалил на пол какой-то мужик. Что бы он ни пытался с ней сделать, это было настолько ужасно, что ее похитителям пришлось вмешаться и убить его.

Мой кулак летит в ближайшую стену, пробивая ее насквозь. Словно неисправный робот, я отвожу ее назад и бью стену во второй раз. И третий, четвертый, пятый – прежде чем руки Джея обхватывают мою руку и за счет силы импульса оттаскивают меня назад. Я спотыкаюсь, и мы оба едва не падаем.

– Очнись, чувак, – кричит он, на его лбу выступают капельки пота.

Я рычу и трясу головой, как лев, отряхивающийся после удара по голове. Костяшки моих пальцев разбиты, на цементный пол капает кровь.

– Нам придется убрать все следы твоей крови, – бормочет он.

– Она могла пострадать, – игнорируя его, произношу я.

Я готов броситься вниз по лестнице и выбить все дерьмо из мертвеца, лежащего там. Пытать его самыми ужасными способами, какие только можно себе представить, несмотря на то что он ни черта уже не чувствует.

Дерьмо. Я так хочу прорваться сквозь завесу, отделяющую мертвых от живых, проникнуть туда, вернуть его душу и заставить его пожалеть, что ее-то у него никогда и не было.

Каждый мускул моего тела зажат и напряжен до предела.

– Мы найдем ее.

– Взломай камеры, – бросаю я, подходя к огромному окну и выглядывая на улицу позади здания.

Джей садится на краешек кровати, бросает на нее настороженный взгляд, словно он сел в выгребную яму ДНК, затем открывает свой ноутбук и приступает к работе.

Я вглядываюсь сквозь грязное стекло и замечаю черный фургон, стоящий у самого выезда с парковки – брошенный. Мои кулаки сжимаются, когда я вижу разбитое крыло и вмятины с водительской стороны автомобиля.

Я нахожусь в двух секундах от того, чтобы снова выйти из себя и выбить это окно, поэтому стараюсь успокоиться, закрываю глаза и разминаю шею.

«Держи себя в руках», – повторяю я про себя. Снова и снова, пока не овладеваю наконец собой. В своей жизни я повидал немало дерьма, больше, чем многие другие могли бы вынести, но похищение Адди – это худшее, что я когда-либо испытывал. Я больше не хозяин положения. Хотя с ней я никогда им и не был.

Так что я с радостью оболью бензином и подожгу все на своем пути, если это сможет привести меня к моей мышке.

– Зейд, ты не захочешь этого видеть… но ты должен взглянуть.

Глава 11. Охотник

Малыш, что я тебе говорила о том, что нельзя выходить из себя, когда ты злишься?

Почему именно сейчас мою память терзает мамин голос? Разрушение прямо на кончиках моих пальцев, оно только и ждет, чтобы я выпустил его на волю. Это так просто – щелкнуть зажигалкой и освободить маленький огонек, который уничтожит все.

– Зейд?

Голос Джея прорезается сквозь шепот матери, и он исчезает, как клубы сигаретного дыма.

Сую руку в карман толстовки, достаю сигарету из пачки и прикуриваю.

Рот Джея открывается, чтобы сказать мне слова, которые я, честно говоря, не хочу сейчас слышать.

– Не надо напоминать мне, что я не курю, и не спрашивай, в порядке ли я, – хриплым от ярости голосом произношу я.

Его рот захлопывается, и он кивает, оглядываясь на экран, где на видео Адди борется за свою жизнь. Дата в углу камеры говорит, что это было неделю назад. На записи нет звука, поэтому, хотя я и не знаю причин, по которым доктор пытался ее похитить, это не отменяет того факта, что он все равно пытался. Это ясно по тому, как быстро он заставляет ее встать с кровати, и по тому, как она сопротивляется на протяжении всего пути.

Она набрасывается на него со скальпелем, и он нападает на нее в ответ. Ударяет по затылку.

И хотя это невероятно травмирует меня, кипеть от ярости заставляет меня не это. А тот мудак, который убил доктора, а потом поднялся за ней по лестнице и наблюдал, как она принимает душ.

Рио.

Дайя проделала большую исследовательскую работу, и хотя о Рике Бормане нашлось немало интересного – о Рио не было практически никакой информации, кроме того, что он родился и вырос в Пуэрто-Рико, его школьных записей и информации, что, когда ему исполнилось восемнадцать лет, он переехал в США. Больше ничего. Только адрес квартиры, которую он снимает, и два штрафа за превышение скорости.

Полная чушь.

– Странно, что у этого парня камеры направлены только на душ и кровать, – бормочет Джей скорее себе самому.

Я слишком занят, чтобы ответить ему. Затягиваюсь сигаретой так, будто она одна и поддерживает жизнь во мне, а не забирает. Если я еще раз посмотрю это видео, то выхвачу пистолет и начну палить в монитор, пока от него не останутся лишь осколки пластика и металла.

Пальцы Джея летают по клавиатуре так быстро, что, кажется, с его ногтей слетают чешуйки фиолетового лака. Видеозапись с Адди заканчивается, и дальше крутятся архивные записи за несколько лет.

Кем бы ни был этот парень, он нелегально оперирует уже несколько десятилетий. Несколько раз в месяц к нему привозят раненых люди, которые выглядят так, будто ничего хорошего они замышлять не могут.

Я бросаю сигарету на пол и давлю ее ботинком, выдыхая дым и наблюдая, как Джей проматывает еще несколько записей. В тот момент, когда я заношу ногу, чтобы отшвырнуть окурок, я замираю и стискиваю челюсти, отчетливо услышав умное замечание Адди.

Не надо мусорить.

К тому времени, как я закончу, здесь останется только пепелище, но я обещал прекратить, поэтому так я и поступлю.

Поднимаю окурок, кладу его в карман и заставляю себя снова сосредоточиться на экране.

На мониторе появляется несколько роликов с женщинами, принимающими душ, и с каждым видео я сжимаю зубы все сильнее и сильнее, до того, что каждая косточка на моем лице готова треснуть.

Все они в больничных сорочках – до и после душа, на многих наложены повязки или гипс. Они все были пациентками этого доктора, и всех их записывали на видео, чтобы потом он мог на них смотреть.

Лицо Джея сурово хмурится: на экране сотни таких видеозаписей. Но затем он останавливается, в воздухе повисает нерешительность.

– Что? – спрашиваю я, ища глазами то, что привело его в замешательство. Мне требуется две секунды, и мое сердце замирает. – Включай.

Джей качает головой и хрипит:

– Ты же знаешь, что там будет, Зейд. Тебе не нужно…

– Черт возьми, Джей, я должен это увидеть. Ты же знаешь.

Он вздыхает, соглашаясь, опускает плечи и запускает видео. Это то же самое, что и те ритуалы, – меня не было рядом, чтобы спасти их в тот момент, но будь я проклят, если отвернусь от их боли сейчас.

На экране появляется врач, который несет на кровать женщину без сознания. Он только что поднялся со второго этажа, где, вероятно, и оказывал ей медицинскую помощь.

Он укладывает ее, снимает с нее больничную сорочку, а затем – и свою одежду. И в течение следующих нескольких минут он оскверняет ее бессознательное тело. В моем желудке бурлит отвращение, усиливаясь вместе с водоворотом гнева и нарастающим желанием воскресить его, чтобы прикончить собственными руками.

По мере того как Джей продолжает перелистывать видеозаписи, мы понимаем, что эта женщина была одной из, возможно, сотен его пациенток, которыми он воспользовался, пока они не могли себя защитить.

Иногда пациентами оказывались дети.

– Думаю, мы видели достаточно. Больше не хочу смотреть на это дерьмо, – нервно и сдавленно произносит Джей.

Я сжимаю кулаки и киваю.

– Выясни, кто этот парень.

Он выполняет мою просьбу, и я отворачиваюсь, уже предвкушая новую сигарету.

– Доктор Джим Гаррисон, – объявляет Джей через пятнадцать минут. – Ранее был женат на Вильме Гаррисон. Она умерла от сердечного приступа в 2004 году. Есть сообщения от двух ее дочерей от предыдущего брака о наличии подозрительного поведения с его стороны. Но он кремировал Вильму, и провести вскрытие не успели, так что ничего доказать не удалось. В 2000 году он был уволен из больницы за злоупотребление служебным положением, а это здание купил всего несколько месяцев спустя. Против него было подано несколько исков, но, видимо, он нанял хорошего адвоката, потому что ему удалось избежать наказания за недостатком улик. Похоже, с тех пор он здесь и промышляет.

Значит, это был какой-то псих, который делал что-то со своими пациентами, был уволен за эту деятельность и создал собственный маленький бизнес для осуществления своих темных желаний. Скорее всего, он убил свою жену – возможно, когда она узнала о том, чем он занимался, а может быть, потому, что она ему просто надоела.

– Вернись к записям, где привозят пациентов. Я хочу посмотреть, не узнаю ли я кого-нибудь.